Пз'тешествіе длилось три недѣли, и въ концѣ сентября мы были въ Брюсселѣ, гдѣ остались на нѣсколько недѣль, такъ какъ тамъ жили мать и сестры моей Дамы. Наконецъ, въ концѣ октября мы вернзчшсь въ эту громаднз'ю

клоаку, гдѣ удручающее состояніе нашихъ дѣлъ противъ нашей воли насъ задерживало. Приходилось устраивать тамъ свою жизнь.

Глава XXII.

БѢГСТВО ИЗЪ ПАРИЖА,—ВОЗВРАЩЕНІЕ ВЪ ИТАЛІЮ ЧЕРЕЗЪ ФЛАНДРІЮ И ВСЮ ГЕРМАНІЮ.—МЫ ПОСЕЛЯЕМСЯ ВО ФЛОРЕНЦІИ.

6 мая 1792.

Потративъ два мѣсяца на поиски и затѣмъ на устройство новаго дома, мы, наконецъ, переѣхали въ него въ началѣ 1792 г. Домъ нашъ былъ очень красивъ и злобенъ. Со дня на день мы ожидали событій, которыя бы принесли съ собой сносный порядокъ вещей. Часто же совсѣмъ отчаивались, что такое время когда-нибудь настанетъ. Въ этомъ неопредѣленномъ положеніи моя Дама и я, какъ всѣ вынз’жденные обстоятельствами жить въ то время въ Парижѣ и Франціи, только тратили даромъ время въ бездѣйствіи. Уже два года назадъ я выписалъ изъ Рима всѣ книги, оставленныя тамъ въ 1783 г. Теперь къ ихъ числу прибавились кзшленныя въ Парижѣ, а также въ Англіи и Голландіи во время послѣдняго путешествія. Такимъ образомъ, въ моемъ распоряженіи былъ весь нужный матеріалъ для ограниченной сферы моихъ работъ. Съ книгами и моей дорогой иодрз’гой я бы могъ вполнѣ наслаждаться тихимъ счастьемъ, если бы не страхъ передъ неизбѣжностью новыхъ перемѣнъ. Эта мысль отвлекала меня отъ занятій, я не могъ думать ни о чемъ другомъ и могъ заниматься только продолженіемъ переводовъ изъ Теренція и Виргилія. Между тѣмъ, въ это послѣднее пребываніе въ Парижѣ, какъ и въ предыдущее, я никогда не хотѣлъ познакомиться, ни даже увидать кого-либо изъ этихъ безчисленныхъ изобрѣтателей мни-

мой свободы. У меня къ нимъ было самое непобѣдимое отвращеніе, самое глубокое презрѣніе. Даже сегодня, когда я пишу эти строки,—а зоке четырнадцать лѣтъ длится эта трагикомедія,—я могу похвалиться, что по прежнему не оскверненъ ими мой языкъ, з^гши, глаза. Я ни разу не видѣлъ, не слышалъ и не говорилъ ни съ однимъ изъ этихъ французскихъ законодателей-рабовъ, и ни съ кѣмъ изъ подчиненныхъ имъ рабовъ.

Въ мартѣ этого года я получилъ письма отъ моей матери—они были послѣдними. Она въ нихъ писала съ горячей христіанской любовью о своемъ безпокойствѣ за меня, живущаго „въ странѣ столькихъ смутъ, гдѣ испо-вѣдываніе католичества стѣснено, гдѣ каждый дрожитъ въ ожиданіи новыхъ безпорядковъ и ужасовъОна была, увы, слишкомъ права, и будущее показало это. Но когда я ѣхалъ въ Италію, этой достойной и весьма зшажаемой женщины не стало. Она покинула міръ 23 апрѣля 1792 г., семидесяти лѣтъ отъ роду.

Въ это время разгорѣлась война между Франціей и императоромъ, которая скоро стала всеобщей. Въ іюнѣ попытались окончательно з'ничтожить титз'лъ короля— единственный пережитокъ стараго порядка. Заговоръ 20 іюня не задался и событія шли тихимъ шагомъ, измѣняя жизнь къ худшему. Такъ было до знаменитаго іо августа, когда, какъ извѣстно, разразилась главная бз^гря.

Послѣ этого я не хотѣлъ терять ни одного дня, и моей первой и единственной мыслью было избавить мою Даму отъ всякой опасности, а съ 12 я сталъ готовиться къ отъѣзду. Оставалось послѣднее затрудненіе. Нужно было достать паспорта, чтобы выѣхать изъ Парижа и Франціи. Мы такъ хлопотали въ продолженіе этихъ двухъ-трехъ дней, что 15 и іб мы, какъ иностранцы, получили ихъ. Я отъ венеціанскаго посланника, Дама отъ датскаго, почти единственныхъ оставшихся около этой тѣни королевской власти. Было значительно труднѣе достать необходимые паспорта отъ нашей секціи, называвшейся Монбланъ, отдѣльный для каж-

даго изъ насъ и для прислуги, съ точнымъ обозначеніемъ роста, цвѣта волосъ, пола и проч. Получивъ, наконецъ, всѣ эти свидѣтельства о рабствѣ, мы назначили свой отъѣздъ на до августа, но такъ какъ всѣ приготовленія были сдѣланы заранѣе, я, повинуясь смутному предчувствію, настоялъ, чтобы его передвинули на субботу і8. Мы выѣхали послѣ обѣда, и едва добравшись до заставы Бланшъ, ближайшей отъ насъ на пути въ С.-Дени и Калэ, куда мы направлялись, спѣша выбраться изъ этой несчастной страны, должны были остановиться для провѣрки паспортовъ. На посту стояло четверо солдатъ съ офицеромъ, который просмотрѣвъ бумаги, распорядился отворить передъ нами рѣшетчатыя ворота этой огромной тюрьмы, выпз^тская насъ на вольный свѣтъ. Но въ это время изъ сосѣдняго кабака выскочила банда изъ тридцати бродягъ, пьяныхъ, обтрепанныхъ, яростныхъ. З^гви-давъ двѣ наши кареты, нагруженныя сундуками, и нашу прислугу, двухъ горничныхъ и двухъ или трехъ лакеевъ, они стали кричать, что всѣ богатые бѣгутъ со своими деньгами изъ Парижа и оставляютъ бѣдноту въ нуждѣ и бѣдствіи. Началась ссора между немногочисленными солдатами и этой толпой негодяевъ. Тогда я вышелъ изъ кареты и бросился къ нимъ. Держа въ рукахъ наши семь паспортовъ, я спорилъ, возмущался, кричалъ громче всѣхъ. Это было единственнымъ средствомъ подѣйствовать на францз’ъовъ. Они заставляли тѣхъ грамотныхъ, какіе нашлись межъ нами, поочередно читать описаніе нашей внѣшности. Вспыливъ и потерявъ терпѣніе, я, не взирая на опасность, три раза выхватывалъ свой паспортъ и, наконецъ, крикнулъ:—„слзчпайте: меня зовз^тъ Альфіери; я не французъ, а итальянецъ. Примѣты: высокій, хз^тдой, рыжіе волосы. Это безусловно я, смотрите. Паспортъ у меня. Я его получилъ отъ имѣвшихъ право мнѣ его дать. Мы хотимъ уѣхать, и, клянусь небомъ, мы уѣдемъ".—Сз*-мятица продолжалась болѣе получаса. Я велъ себя разз'мно, и это спасло положеніе. Въ это время многіе подходили вплоть къ нашимъ каретамъ. Одни кричали: „подожжемъ

кареты*, другіе:—„забросаемъ ихъ камнями*, третьи: — „это дворяне и богачи, отведемъ ихъ въ мэрію на расправу*. Но постепенно сопротивленіе, хотя и слабое, со стороны четырехъ солдатъ, высказывавшихся время отъ времени въ нашу пользу, мой крикъ, паспорта, которые я читалъ громогласно, и больше всего усталость отъ получасового возбужденія способствовали замиренію этихъ полу-обезьянъ, полу-тигровъ. Солдаты сдѣлали мнѣ знакъ прыгнз^ть въ карету, гдѣ я оставилъ Даму въ з'жасномъ состояніи. Форейторы вскочили на лошадей, рѣшетчатыя ворота открылись, и мы помчались галопомъ, сопровождаемые свистомъ, ругательствами и проклятіями этихъ каналій. Слава Богу, что мнѣніе хотѣвшихъ отвести насъ въ мэрію не восторжествовало. Было бы очень опасно очутиться среди городской черни, заподозрѣннымя въ бѣгствѣ, съ нагруженными каретами. Эти разбойники изъ м}^тниципалитета не отпз'стили бы насъ. Мы были бы посажены въ тюрьму, и если бы пробыли тамъ двѣ недѣли, т. е. до 2 сентября, то насъ звѣрски зарѣзали бы тамъ вмѣстѣ со многими знатными людьми. Избѣгнз⁷въ этого ада, мы въ два съ половиной дня достигли Калэ, предъявивъ по дорогѣ свои паспорта болѣе сорока разъ. Впослѣдствіи мы узнали, что были первыми иностранцами, покинувшими Парижъ и страну послѣ іо августа. Во всѣхъ муниципалитетахъ, гдѣ мы должны были показывать паспорта, ихъ читали съ глубокимъ изз'мленіемъ. На печатныхъ паспортахъ было зачеркнз^то имя короля. Парижскія событія смутно доходили сюда, и теперь, з'зна-вая о нихъ, всѣ трепетали. Вотъ каковы были мои послѣднія впечатлѣнія отъ Франціи. Я покидалъ ее съ твердымъ намѣреніемъ никогда больше не возвращаться. Отъ Калэ можно было безпрепятственно добраться до Фландріи черезъ Гравелинъ, и мы предпочли вмѣсто того, чтобы тотчасъ сѣсть на пакеботъ, поѣхать сначала въ Брюссель. Мы избрали путь на Калэ, думая, что будетъ легче переправиться въ Англію, не воевавшую съ Франціей, чѣмъ во Фландрію, гдѣ война быстро разгоралась.

Въ Брюсселѣ моя Дама хотѣла отдохнуть отъ всѣхъ пережитыхъ ужасовъ и провести мѣсяцъ въ деревнѣ съ сестрой и ея почтеннымъ мужемъ. Тамъ мы получити письма отъ нашихъ слугъ, оставшихся въ Парижѣ. Они писали, что въ понедѣльникъ 20 авгз^тста, въ день, когда мы предполагали заѣхать и къ счастью уѣхали раньше, къ намъ явилась секція, въ полномъ составѣ, та самая секція, что выдала намъ паспорта; теперь она постановила арестовать мою Даму и посадить ее въ тюрьмз^. Безуміе и глупость этихъ людей, какъ видно, достигли крайнихъ предѣловъ. Все это было наказаньемъ за ея происхожденіе, богатство, безз'пречнз'ю репз^ттацію. Мнѣ, всегда недостойномз' ея, они не оказали этой чести. Они въ нашемъ отсутствіи конфисковали нашихъ лошадей, наши книги, доходы и вписали наши имена въ эмиграціонные списки. Изъ слѣдующихъ писемъ мы узнали объ ужасахъ и кровопролитіяхъ 2 сентября въ Парижѣ, и благословили Провидѣніе, позволившее намъ бѣжать.