Письмо от 9‑го сентября содержит опять сведения о ходе репетиций. Мейерхольд говорит, что он намечал тона и нюансы переживаний. «Все очень увлечены пьесой».

«Гедда Габлер» занимает мысль Мейерхольда и в часы его отдыха. Золотая осень 1906 года впоследствии отразится на постановке ибсеновской пьесы. Этой осени посвящено следующее место в том же письме:

После репетиции В. Ф., Катя [Мунт], Аркадьев, Голубев, барышня-секретарь и я пошли на ту сторону Немана.

Ковно ужасный город. Одна улица, по которой черной, грязной лентой плетутся печальные запыленные люди, наступая на ноги, наступая на шлейфы.

Я нигде не мог найти мифической башни «Мильды».

Но когда сегодня мы перешли на ту сторону Немана и по уступам какого-то ущелья, густо заросшего кленом и дубом, поднялись на высокую, высокую гору, когда оттуда взглянули на город и Неман, мы вскрикнули от радости: Богиня Мильда здесь!!!

Исчезли дома, улицы, люди.

Белыми и красными пятнами белыми, красными лентами тянулись к небу костелы с их органами и ладоном.

Неман застыл, а осень в золоте не боялась умирать.

Золото звенело, золото дрожало, золото опьяняло, золото умирающей осени.

Нам не хотелось ходить по проторенным дорожкам.

Мы карабкались по крутым берегам оврага над обрывами.

Впереди Гедда Габлер, за нею Тея, дальше Левборг, дальше тот кто хочет слить души этих лиц в одной гармонии на фоне осени золотой.

Золотая осень! В ее умирающем крике, голос светлой Мильды!

К теме осени возвращается Мейерхольд и в письме от 14 сентября уже из Смоленска:

Теперь в осенних тонах все города, по которым проезжаю, мне нравятся, но я думаю, что эта осень украшает их всех. Сегодня, например, в окно видел блеск золотых куполов сквозь золотую осеннюю листву и тюлевую занавеску на окне. Это было чудесно. Захватило дыхание и хотелось прыгать от радости. Видеть золото и не касаться его, видеть облака и знать, что на них можно только смотреть.

«Я люблю облака, облаков вереницы, мимолетные, полные тайн и чудес», помнишь у Бодлера.

В поездке Мейерхольд предполагал писать статью о «Театре-Студии», но это ему не удавалось. В том же письме он пишет: «Писать здесь совсем невозможно. Эти переезды. Какая-то суматошность. Смена впечатлений». В то же время Мейерхольда тревожат газеты, сообщающие или неверные сведения о предстоящем сезоне, или дающие враждебные заметки. Так, в «Петербургской Газете» появляется враждебное интервью с Н. Н. Арбатовым. В «Театре и Искусство» — ироническая заметка о том, что дирекция считает пьесу «В городе» чем-то мистическим и символическим. Томит также Мейерхольда неизвестность, как идут петербургские репетиции. Что касается репетиций «Гедды Габлер», то они, по мнению Мейерхольда, протекают очень хорошо. «Если бы знала — пишет он — насколько мне легче иметь дело с истинными актерами. Они понимают меня с полуслова. И такой старый актер, как Аркадьев, следит за каждым моим движением. В. Ф. тоже очень прислушивается. Феона (Тесман) попал в верную ноту. Дело вообще пойдет. Я так счастлив. Актеры, видимо, очень довольны мною». Вместе с тем Мейерхольда радует известие, что В. И. Денисов представил великолепные эскизы к «Вечной сказке». «Вера Федоровна хочет его взять на весь сезон. В будущем году, конечно».

Хотя постановка «Гедды Габлер» и подвигалась вперед, она все же не дошла до той точки, когда можно было сделать перерыв. В письме от 17‑го Мейерхольд пишет: «Сегодня, собственно, была только первая разметочная репетиция, т. е. не первая, но вместе с тем первая. Был разбит общий план еще в Ковно, но потом шел ряд репетиций за столом. Сегодня в поисках за строгой формой явились новые планы, и я в течение трех часов устанавливал один только первый акт. Так установить надо всю пьесу». Последнее письмо из поездки Мейерхольд отправляет из Витебска 18 сентября. В этом письме он следующим образом описывает себя самого таким, как ему кажется он выглядит со стороны: «Всегда немного школьничаю, без причины хохочу, смешу, подмечаю кошмар всевозможных случайностей, раскрываю курьезы своею обостренной наблюдательностью, ловлю всякую ерунду и сумму всяких мелочей жизни синтезирую, указываю, как все случайно, как все смешно, как все ненужно. Словом, весел, когда спускаюсь на землю, потому что раскрывается марионеточность, вернее раскрываю ее на каждом шагу». Но дальше прибавляет: «Во внешней жизни хорошо, впрочем, когда идут репетиции “Гедды Габлер”. Я влеку всех за собой! А сам рвусь в облака».

Через три дня после этого письма, 21 сентября, Мейерхольд возвращается в Петербург, чтобы репетировать там «В городе» и «Вечную сказку».

В то время как шел ремонт театра на Офицерской и продолжались гастроли Комиссаржевской в провинции, начали постепенно открываться другие петербургские театры. 30 августа открылись императорские театры (Мариинский, Александринский, позднее Михайловский), в театре «Пассаж» обосновалась новая оперетка А. Б. Виленского и В. А. Неметти, в «Аквариуме» была новая опера. Один за другим открылись: театр Литературно-художественного общества, Невский фарс, Зимний Буфф, Екатерининский театр Н. Г. Северского, на Мойке новый театр Некрасовой-Колчинской, на Моховой «Вольный театр», учрежденный Л. Э. Садовниковым-Ростовским, на Васильевском острове «Новый Василеостровский театр», руководимый Н. А. Поповым.

Наибольший успех в начале сезона выпал на долю суворинского театра, где непрерывные аншлаги делал «Шерлок-Холмс»; в ряде драматических театров шла пьеса Бейерлейна «Вечерняя зоря», в Буффе огромный успех имела «Веселая вдова», в фарсе все время были полные сборы. В Александринском играли «Измену», «Вечернюю зорю», «Невод», в Новом Василеостровском — «Макбет», «Зимний сон», «Седьмую заповедь», «Мастера», и также «Вечернюю зорю». В разных театрах готовили к постановке: «На распашку» Тихонова, «Спасителя» Филиппи, «Барыню» и «Склеп» Рышкова и т. д. За малыми исключениями, всюду господствовали явно упадочные настроения. Успех сопровождал оперетту, фарс, «Шерлока Холмса», в театрах царили пестрота, неразбериха и погоня за публикой. Старался выдержать культурную линию лишь Василеостровский театр, обслуживавший свой район.

В Москве по традиции начал сезон Корш, у которого прошли в качестве первых «пятниц»: «Струензе» Бера, «Евреи» Чирикова, «В городе» Юшкевича и «Благо народа» Герцля. В Большом, в отступление от традиций, сезон открыли не «Жизнью за царя», а «Лебединым озером», в Малом начали «Горе от ума», в Новом — «Ревизором», в Солодовниковском играло оперное товарищество, в Никитском — опера С. И. Зимина, в Аквариуме обосновался антрепренер Черепанов, в Эрмитаже — фарс Сабурова, у Омона оперетта Костомарова. Позднее других открыл свои двери Художественный театр, начав свой девятый сезон 26 сентября премьерой «Горе от ума». Одновременно с этим, вызвавшим шумные споры спектаклем, в Малом шла ибсеновская «Борьба за престол», где привлекал внимание А. П. Ленский в роли епископа Никласа. Приблизительно в этих же числах Новый театр поставил «Золотое руно» Пшибышевского.

Вернувшись в Петербург, Мейерхольд еще не застал готовым театр. В ожидании конца ремонта труппа репетировала, а художники писали декорации: для «Гедды Габлер» Н. Н. Сапунов, для «Вечной сказки» В. И. Денисов, для «В городе» В. К. Коленда, для неожиданно разрешенной к постановке «Сестры Беатрисы» С. Ю. Судейкин. Л. С. Бакст кончал свой занавес «Элизиум», а для программ и афиш был приготовлен К. А. Сомовым тончайший рисунок, где под черной полумаской, лентами и розами стояла надпись «драматический театр В. Ф. Комиссаржевской — Офицерская, 39».

Желая использовать свободный от спектаклей месяц для сближения театра с петербургской художественной интеллигенцией, дирекция начала устраивать «субботы» в репетиционном помещении. «В одну из таких “суббот” — вспоминает Ф. Ф. Комиссаржевский — был нами поставлен “Дифирамб” Вячеслава Иванова, в другой раз А. Блок читал “Короля на площади”, в третий раз Ф. Сологуб читал “Дар мудрых пчел”, а приехавший из Москвы В. Я. Брюсов свои стихи. Репетиционный серый зал украшали в эти дни художники — Н. Н. Сапунов, писавший декорации для “Гедды Габлер”, и С. Ю. Судейкин, писавший для “Беатрисы”. Эти “субботники”, впрочем, очень скоро прекратились».