заметно, словно от внезапного порыва воздуха, качнулась назад.
Через мгновение она глубоко вздохнула и широко улыбнулась.
— Мы не могли опоздать к такому событию! И поздравить Ри-
чарда с вступлением в гильдию.
— Спасибо, Виола! — улыбнулся Дик.
— Виола? — левая бровь Жаклин приподнялась меньше с выра-
жением удивления, чем укоризны. — Какой на вас… смелый…
наряд!
— Каприз последней моды, — не узнавая своего голоса, ответила
Виола.
Воцарилось неловкое молчание, тут же деликатно прерванное
Жаклин:
— Я думаю, вам есть о чем поговорить. Поэтому прошу простить, но я оставлю вас. Мне нужно сделать кое-какие распоряжения, и вскоре я приглашу вас к столу.
Она вышла из зала.
Уилл молчал.
— Думаю, недели не хватит, чтобы вы рассказали обо всем, что
повидали и пережили, — сказал Ричард. — Настоящие кочевники.
Кто бы мог подумать!
Виола села в кресло напротив мужчин, расположившихся на
скамье.
Свет из окна освещал их, отчего глаза Дика казались совсем про-
зрачными, точно льдинки.
— А ты? Все эти годы ты не уезжал из Лондона?
— Пока учишься, ты подневолен. Только мастер решает дать ли
тебе время отдохнуть и сколько. Обычно это всего один день —
Пасха или Рождество.
— Силы Небесные! Да это ж настоящее рабство, — Уилл, нако-
нец, обрел дар речи.
224
ЧАСТЬ II. ГЛАВА VII
— Таков порядок, — сказал Дик.
— Вот поэтому-то мы с тобой — неучи, — позволив, наконец, себе
улыбнуться, Уильям кивнул сестре. — Никогда бы не смог безвы-
лазно сидеть на одном месте. И не рассказывай больше об этом.
Казни египетские!
— Давно ты женат, Ричард? — спросила Виола.
Дик рассказал им историю своей любви. Так обычно говорят
о шторме, который сменился благодатью покоя лучисто играю-
щего солнечными бликами штиля и ясным лазоревым утром на-
ступающего дня.
По дороге домой Уилл несколько раз пытался заглянуть в лицо
Виолы, но она не смотрела на него. Она смотрела вперед, не
мигая, не поворачивая головы, не замечая ничего вокруг.
И только глубокая складка у правой брови говорила, какого напря-
жения сил стоило ей вынести произошедшее. Ноющая боль сжала
ему сердце. Дома он прислушивался к ней. Уж лучше бы она раз-
рыдалась. Лучше бы ее лицо смяла гримаса плача, чем видеть эту
впалую бледную маску с остановившимся взглядом существа, рас-
терявшегося под ударами собственной судьбы. В конце концов, он
не выдержал.
— Ви, прости меня ради всего святого! Я сам не мог сказать тебе
раньше. Я не мог.
Она смотрела в окно. Ее лицо в этот момент стало почти светя-
щимся, почти растворилось в отблеске солнца, и тень, словно
контраст гравюры, оттенила ее спину. Вдруг она коснулась обеими
ладонями лба.
— Это несправедливо, — произнесла она и плечи ее содрогну-
лись. — Это несправедливо.
Больше ни звука. Она качала головой, словно безостановочно
и бессловесно отрицая неопровержимый факт, событие, безуслов-
ное и однозначное, какое жизнь замыслила и предъявила ей. «Это
несправедливо». Она думала о том, на что решилась, чтобы до-
браться до Лондона. Это несправедливо. Сколько дорог она про-
шла. Сколько раз она запрягала лошадей, толкала повозки, наравне с мужчинами, обжигалась в огне, боролась с ужасом в кро-
мешной лесной темноте и жаждой в засушливые месяцы, окунала
руки в ледяную воду, заслонялась ими от солнца, сколько тяжести
подняла этими руками, преодолевая испытания бездорожьем в не-
225
СЕРЕБРЯНЫЙ МЕРИДИАН
дели распутицы. Сколько терпела и выносила вместе со всеми, сколько мерзости видела, когда друзья ее болели и грешили, ка-
кими усилиями боролась она за собственное достоинство и чего
стоили все слова, какими можно все это назвать, но какими ни-
кого не уверишь в той степени самозабвения, с которым идешь
к тому, за кого отдашь не только силы, но и самою жизнь, если при-
дется. Ведь «какой мерой меряете, такой и вам отмерят». Так где
же эта мера? Или это были безмерные усилия. И разве можно
сравнить то, что сделала ради него она с тем, что сделала эта
француженка. Разве Жаклин прошла к нему сотни миль? Разве она
написала ему столько писем? Разве она так молилась о нем? Разве
она терпела и ждала так долго? Ей все пришло само. Он сам вошел
однажды и остался. Только за красоту?
Уилл молчал, ожидая, когда она произнесет хоть слово.
— Усилия любви, — наконец сказала она. — Напрасны. Ты был
прав.
— Когда?
— Помнишь, когда мы собирались в путь. Впервые. Ты их нашел
и назвал их «потерянными». Потерянные и есть.
— Усилия любви не бывают напрасными.
— Уилл, — сказала она, словно пытаясь что-то ответить, но за-
молчала.
Уилл шагнул к ней. И вновь обнял ее. Прижался лбом к ее лбу, как всегда, когда одному из них бывало страшно, так же как в те
минуты, когда им бывало радостно. Вдруг, закрыв глаза, она улыб-
нулась. Слезы выкатились. Уилл отстранился немного и так смот-
рел на нее. Открыв глаза, она сказала:
— Он жив, здоров. Мы в одном городе. Он счастлив. Не об этом
ли я молилась все эти годы? Как я могу не быть счастливой?
В дар сестры возрождаться, восстанавливаться, становясь силь-
нее, он уверовал, когда еще в Стратфорде на его глазах она учи-
лась жить заново. Истинный феникс.
— В конце концов, — она вновь смотрела на него, — никто не
знает, как долго способен любить. О себе я знаю одно — я умею
дружить. Вечно.
Через незначительную паузу она добавила:
— Я буду другом ему. Верным. Об остальном мне следует молчать.
Молчать — единственное, что было теперь возможно.
226
ЧАСТЬ II. ГЛАВА VII
Итак, он твой. Теперь судьба моя
Окажется заложенным именьем,
Чтоб только он — мое второе «я» —
По-прежнему служил мне утешеньем.
………………………………………………
Свою свободу отдал он в залог,
Но мне свободу возвратить не мог*.
* Шекспир У. Сонет 134 (пер. С. Маршака).
227
СЕРЕБРЯНЫЙ МЕРИДИАН
Глава VIII
1588 — первый их лондонский год — принес Уильяму успех на
столичных подмостках, что, в свою очередь, открыло ему дверь
в театральные круги Лондона. Это был особый мир, в который
были вовлечены люди, социальная принадлежность которых вне
его границ не позволяла им пересекаться ни при каких обстоя-
тельствах. Знатные, богатые и влиятельные господа — покрови-
тели и попечители актерских сообществ, просто любители этого
жанра, театральные дельцы — владельцы помещений, приспособ-
ленных для представлений, знаменитые актеры и просто актеры
и даже те, кто занимался их хозяйственными проблемами.
Особое место в этом сообществе занимали драматурги. В основ-
ном это были поэты, амбициозные и заносчивые выпускники уни-
верситетов. Одни уже стали известными и популярными, другим
это подолгу не удавалось, но все они с подозрением и презрением
относились к «выскочкам», как они называли появляющихся опас-
ных конкурентов, в числе которых оказался и Уильям. Не обладая
ни значительным имуществом, ни университетской степенью, он, внимательно оглядевшись вокруг, понял, что может быть в этом
обществе на равных и решил, что здесь пришло время проявить
свои таланты в полную силу. Он испытывал радость от предчув-
ствия своей победы и, уверенный в успехе, победил.
«Слуги лорда Стрейнджа» давали представления в разных ме-
стах. В основном это были площадки при гостиницах: «Скрещен-
ные ключи» и «Колокол» на Грейсчерч-стрит, «Белсэвидж» на