Адам многого ожидал от визита в Бостон — духовную столицу Севера. В городе, известном благочестием и богобоязненностью жителей, Адам надеялся найти союзников; людей, как и он сам, готовых на любые жертвы, лишь бы помочь измученной распрями стране перековать мечи на орала. Ему казалось символичным то, что поездка, имеющая целью восстановить мир в семействе Ната, поможет восстановить согласие во множестве семейств по всей Америке. Полный надежд, Адам постучал в дверь дома Старбаков. И получил щелчок по носу. Преподобный, будучи оповещён о цели визита юного Фальконера, отказался его принять. Обескураженный Адам, ещё питая какие-то иллюзии по поводу Старбака, пришёл к нему на проповедь. Пришёл, чтобы лишиться остатков веры в разум и добрую волю человеческого рода. Примирение невозможно, что в равной степени относится и к Нату, и к Америке целиком. Слушая изливающиеся с кафедры потоки грязи и ненависти, Адам уяснил, как смехотворны «потуги», именно «потуги» Христианской Миротворческой Комиссии растопить лёд взаимного непонимания между Севером и Югом. Всё равно, что горстью углей пытаться в феврале растопить сковавший Уинхэмское озеро ледовый панцирь. Умнейшие и образованнейшие без тени сомнения предпочитали кровопролитие переговорам. Адам прозрел. Историю двигали не мудрость и здравомыслие, а нетерпимость и самолюбование.

Адам брёл по опрятным улочкам Бостона под одевшимися нежно-зелёной листвой деревьями мимо чистеньких домов, украшенных флагами США и лентами патриотических расцветок. Даже на экипажах красовались розетки цветов флага. С младых ногтей Адам привык уважать стяг родной страны, но после проповеди преподобного Старбака он, южанин, видел в этих звёздах и полосах варварский бунчук непримиримой ненависти, и знал, что время переговоров прошло. Пробил час воевать.

Томас Труслоу оказался низкорослым и кряжистым; с ястребиным хищным взором, с дублёной и на вид шершавой, как подошва, физиономией. Кожа его была темна от грязи, а одежда лоснилась от сала. Нестриженые космы сбились в колтуны, жёсткая борода походила на щётку. Наряд Труслоу составляли грубые башмаки воловьей кожи, заношенные кентуккийские джинсы, полотняная рубаха с рукавами, оборванными достаточно высоко, чтобы обнажать оплетённые мускулами ручищи, широкополая шляпа. На правом предплечье Нат заметил вытатуированное сердце с короткой непонятной надписью под ним. Не сразу юноша сообразил, что таинственное слово — написанное с орфографической ошибкой имя «Эмили».

— Заблудился, сосунок? — без тени враждебности осведомился коротыш.

Дуло древнего кремневого ружья смотрело Старбаку прямо в лоб.

— Мне нужен мистер Томас Труслоу.

— Я — Труслоу.

Ствол не сдвинулся ни на миллиметр. Ястребиные буркалы немигающе изучали непрошенного гостя. Впоследствии Натаниэль пришёл к выводу, что глаза Труслоу и пугали его больше, чем нацеленное ружьё. Помой и постриги разбойника, обряди в выходной костюм, но глаза никуда не денешь. В них будет отражаться неукротимая драконья сущность Томаса Труслоу.

— Я привёз вам послание от Вашингтона Фальконера.

— Фальконера? — развеселился тот, — Хочет забрить меня в солдаты, а?

— Да, мистер Труслоу. Хочет.

Старбаку пришлось постараться, чтобы голос его звучал ровно и непринуждённо. От взгляда крепыша Натаниэля бросало в дрожь. Казалось, что в любую секунду там, за этими жуткими бесцветными глазами ни с того, ни с сего сорвёт предохранительную пружину и спокойный, насмешливый человек обратится в машину убийства и разрушения. Угроза ощущалась кожей, спинным мозгом, и Натаниэль впервые осознал, насколько далеко его занесло от размеренных мирков Йеля, Бостона и поместья Вашингтона Фальконера.

— Неужто важный гусь мистер Фальконер выкроил минутку и вспомнил обо мне?

— Давно вспомнил. Он был в Ричмонде и послал некого Итена Ридли к вам на прошлой неделе.

Имя Ридли сорвало Труслоу с места со стремительностью атакующей змеи. Он сгрёб Старбака за сюртук, почти выдернув из седла, подтянул к себе. Натаниэль ощущал пахнущее табаком дыхание разбойника, видел крошки, застрявшие в бороде.

— Ридли был здесь?

— Ну… да.

Старбаку стоило немалых усилий сохранить внешнюю невозмутимость. Однажды его отцу взбрело наставить на путь истинный компашку в дупель пьяных грузчиков-эмигрантов в бостонском порту. Преподобный тогда еле ноги унёс. Воспитание и образованность, грустно констатировал Натаниэль про себя, всегда пасуют перед неотёсанностью и грубостью.

— Ридли сказал, что вы были в отлучке.

Крепыш отпустил юношу и несколько обескуражено буркнул:

— Был. Только мне о нём никто не доносил… Валяй дальше.

Старбак одёрнул сюртук, исподтишка проверив, легко ли выходит револьвер из кобуры:

— Как я уже говорил, мистер Труслоу, у меня письмо к вам от полковника Фальконера.

— Аж целого полковника? — хохотнул Труслоу.

Он отвернулся от Старбака и зашагал к прогалине, на которой, по-видимому, находилось его жилище. Северянину ничего не оставалось, как тронуть лошадь следом. Ровные грядки с овощами переходили в небольшой садик, цветущий белым, за которым виднелась бревенчатая лачуга с каменной трубой. Вокруг избушки валялись доски, плотницкие козлы, разный деревянный хлам. Пёстрая дворняга при виде Старбака залилась лаем, натянув цепь и распугав копошащихся в грязи кур.

— Слазь с лошади. — бросил Труслоу Старбаку.

— Не хотелось бы стеснять вас, мистер Труслоу. Позвольте передать письмо от мистера Фальконера. — Натаниэль полез во внутренней карман сюртука.

— Я сказал, слазь с чёртовой лошади! — рявкнул Труслоу с такой яростью, что псина, скуля, забилась под гнилое крыльцо.

— У меня есть работа для тебя, парень.

— Работа? — тупо повторил Старбак, гадая, что бы это значило.

Крепыш подобрал поводья и привязал лошадь к коновязи.

— Я ждал Ропера, — туманно пояснил он, — но пока его нет, ты подменишь. Давай вниз, парень.

Он ткнул пальцем на глубокую, метра два с половиной, яму за кучей сломанных телег. Над провалом на козлах покоилось толстенное бревно с торчащей из него длинной двуручной пилой.

— Прыгай, сосунок. Будешь нижним.

— Мистер Труслоу! — робко воззвал к нему Старбак.

— Прыгай!

Повинуясь командным ноткам в рёве Труслоу, ноги Натаниэля помимо воли понесли было его к яме, но он опомнился:

— Не буду!

Труслоу расплылся в недоброй улыбке:

— Пушка у тебя есть. Хочешь упрямиться, доставай её и упрямься.

— Моя задача — передать вам письмо… — полез в карман юноша.

— Парень, у тебя пушка, из которой бизона можно завалить. Или доставай её, или займись делом!

— Позвольте, я прочитаю вам письмо…

— Дерись или работай! У меня нет времени слушать чушь.

Драться? Натаниэль вздохнул и соскочил вниз, в мягкий ковёр из комьев грязи, древесной пыли и опилок.

— Скидывай сюртук и берись за пилу.

— Мистер Труслоу! — предпринял Старбак последнюю попытку образумить южанина, — Может, вам прочитать послание?

— Слушай, дружок, твоё послание — слова, и живота они не наполнят, хоть зачитайся! Твой обожаемый полковник просит меня об одолжении, так что тебе придётся заработать мой ответ. Пусть сам Фальконер явится, я всё равно загоню его нижним на пилу! Ты понял? Кончай хныкать, скидывай одежонку и берись за пилу!

И Старбак кончил хныкать, скинул сюртук и взялся за ручку пилы.

Над головой юноши будто засел зловредный чертёнок, задавшийся целью осложнить тому и без того нелёгкую работу. Пила с тонким треньканьем прорезала толстый ствол, обдавая Старбака ливнем опилок и пыли, запорашивавших глаза, забивавших рот и ноздри. Когда же северянин бросал ручку инструмента, чтобы обтереть лицо, сверху орал Труслоу:

— В чём дело? Скис?

Судя по толщине, сосна, которую они пилили, была гораздо старше Соединённых Штатов. Труслоу, кряхтя, пояснил Старбаку, что доски из неё пойдут на пол склада в Ханкис-Форде.

— Этого бревна и ещё двух-трёх хватит с избытком.