– Ритик! – заорал я. – Ритик! – и еще раз огляделся. Ритика не было.
Вещи наши, покинув «жигуль», мы спрятали в кустах у дороги, там, где под пирамидальными тополями журчал арык. Маргариту Буш я решил искать по следам, и, набредя на отпечатки маленьких рваных кед, двинулся, петляя и кружась, распутывая прихотливые узоры ее танцев.
Все было напрасно. Рык небесного льва грохотал все громче. Небо темнело. Дальше от шоссе земля, по виду ровная, оказалась изрезанной оврагами, и Ритик вполне могла скрываться сейчас в одном из них. Мало ли куда залетела очередная голубянка или шашечница!
Бегом я понесся к шоссе, туда, где лежали вещи. Дорога была совершенно пустынна. Туча нависла прямо над барханами, там, где в отчаянье бродила сейчас Лика. Наконец послышался отдаленный треск двигателя.
Всего минут через десять я сидел уже рядом с водителем, в синем маленьком тракторе. Разделявшие нас с Ликой километры транспортное средство преодолело за четверть часа. Соскочив с ржавой подножки, я кинулся к ближайшему песчаному холму. Он оказался и самым высоким. И вот я стою на вершине, оглядывая местность и крича во все горло ее имя. Ее великолепное имя…
Вот она! Крохотное темное пятнышко, неподвижная скорчившаяся фигурка на дне оврага, среди жесткой голубой травы. Туча наползает на овраг, но я бегу быстрее.
Лицо в слезах. Руки все исцарапаны и в крови от колючек. Она отворачивается. И, не глядя на меня, протягивает три мешочка.
– Пока только три, – шепчет она так слабо, как шелестит трава. – Больше я не смогла. Простите. Простите.
– Лика! – Я беру у нее мешочки с ящурками и поднимаю ее с песка. – Лика!
Она по-прежнему отворачивается, вытирая слезы грязными окровавленными руками.
– Я знаю, что вы меня не простите, – продолжает она лепетать. – Из-за меня вы разбили голову. Я не различала ящериц. Я не узнала сегодня местообитания велоксов. Я не смогла поймать больше трех. Только не говорите мне ничего. Умоляю вас, не говорите! Я все понимаю. Я наловлю, сколько нужно… Я все сделаю…
– Здравствуйте, Николай Алексеич, – раздается неожиданно очень знакомый суховатый голос. Голос, который я так привык слышать в коридорах нашей кафедры.
Я поднимаю голову. И Лика смотрит – во все глаза. Мимо нас по пустыне шествует странная фигура – высокая, прямая, она переставляет длинные конечно сти, словно ножки циркуля, слегка замедляет ход, поравнявшись с нами, и выкидывает в мою сторону сухопарую длань. Происходит рукопожатие.
– Здравствуйте, Гордий Рюрикович, – отвечаю я вежливо, и Лика вторит. – Какими судьбами? Как вы здесь?
Но профессор кафедры зоологии позвоночных МГУ отцепляет свои вялые породистые пальцы от моих и, не говоря ни слова, продолжает шествие по пустыне, глядя прямо перед собой и медленно скрываясь из виду. Такое впечатление, что мы столкнулись в коридоре биофака и, разминувшись, идем каждый в свою сторону. Да, странные мы люди, зоологи. А уж профессора…
Профессора… Как там, в Ледовитом океане, мой профессор? Что-то ни одного электронного письма. А ведь оттуда можно было бы, по спутниковой связи. Ну, вернемся в Алма-Ату, проверю. Наверняка есть что-нибудь.
Гордий Рюрикович… Занесла же его нелегкая именно в это время в это именно место. В этот хронотоп, как сказала бы мать. Объяснение с Вергилией не состоялось. Зато встреча была так неожиданно смешна, что мы оба прыснули, а когда фигура скрылась за барханом, то и расхохотались. И гроза уползла куда-то за перевал.
– Вот что, Лика, – сказал я наконец. – Этих велоксов в одиночку ловить глупо. Найдем сейчас Ритика и устроим облавные охоты. Вот и наберем сколько надо.
И мы двинулись к шоссе. Попуток не было, но навстречу что-то ехало. Я узнал дребезжащий стук двигателя. В кабине синего трактора рядом с водителем с высоты жесткого сиденья нам улыбалась Ритик. Ее охота, очевидно, была удачной.
И снова мы ждали попутку, и снова высадились в пустыне, под жгучие лучи дневного светила.
Велоксы с быстротой молний забегали в колючие шары, но мы окружали их с трех сторон. Тут и начиналась игра: мы подкрадывались, и Лика или Ритик медленно, с осторожностью змеи, запускали под основание куста исколотую тонкую руку. Иногда велокса удавалось взять на месте, прямо в сплетении узловатых корней. Один заскочил мне в штанину и был пойман там. Иногда юркая ящурка отбрасывала хвост, но тогда мы подбирали и его и клали в тот же мешочек. Для ДНК-анализа все пригодится. Но чаще всего спугнутая рептилия пыталась перебежать в ближайшую колючку. Вот тогда на нее бросались все скопом, словно регбисты на мяч. Азарт достигал такого накала, что даже палящее солнце пустыни не могло с ним сравниться. Никто и не заметил, что оно стало клониться к вершинам.
Проехал мимо охотник на тонконогом коне, с легкой, как солнечный луч, борзой собакой. Такой, как моя. Они искали залегших зайцев и быстро скрылись из виду.
Наконец мы как-то разом устали. Бродя по песку, собирали в одну кучку разбросанные в пылу охоты вещи: шляпы, бинокли, сумки, платки…
С визгом на шоссе затормозил красный японский джип. Дал задний ход и оказался как раз напротив наших спрятанных у арыка вещей, под тополями. Загремел русский рок – в республиках Центральной Азии он звучит в тех же обстоятельствах, что англо-американский – в России. Мы переглянулись, подошли поближе друг к другу и так остановились.
Из красного джипа с гортанными криками вывалилась целая толпа коренастых молодых киргизов. Черноволосые крепкие ребята орали песни. Один держал в руках огромный полосатый арбуз. Немного времени понадобилось им, чтобы, оглядевшись, заметить наши неподвижные фигуры. Про себя я беспомощно и грубо ругался – надо было быть последним идиотом, чтобы дать девушкам застыть вот так, на виду, вместо того чтобы спрятаться в овраге и переждать. Но было уже поздно. Хохоча, веселые юноши двинулись прямо к нам.
– Чуть что, бегите к шоссе, а потом, если удастся, по шоссе, да не вместе, – сказал я. – А я уж попробую продержаться подольше.
– Эй, вы, вы откуда? – по-русски закричал киргиз с арбузом.
– Из Москвы, – сказал я, и мы пошли к ним навстречу. И вроде как мимо.
– Из самой Москвы? – Они зашагали с нами рядом.
– Ну да, из самой Москвы.
– А вы зачем приехали? Девушки красивые у тебя!
– А мы ящериц ловить.
– Ящериц? – Они приостановились. Встали и мы. – Это маленькие такие? Не кусаются?
– Не кусаются.
– Ну да, это у которых много ног.
– Д-да, – ответил я. – Ноги есть. Много… То есть… как это?
– Ну, что как? Весь живот в ногах.
– Четыре ноги у них на животе, – не смог удержаться я.
– А-а-а… Ну да. А вы из Москвы откуда?
– Из университета. МГУ, слыхали? – от сердца у меня отлегло. Разговор слишком затянулся, чтобы нам что-то серьезно угрожало. Так я оценил перспективы. И расслабился. Девушки, вот умницы, сохраняли серьезность. Ни одна, к счастью, не улыбнулась.
– А, из университета? Там, говорят, в главном здании три дня можно прожить, не выходя никуда.
– Точно, – подтвердил я. – некоторые всю жизнь живут. Так и живут, не выходя. Ни на шаг. Никуда. Ни разу в жизни. Глядь – она и прошла.
Это вызвало бурный взрыв веселья. Маргарите Буш отдали ее пробковый шлем, который она обронила где-то на шоссе часа четыре назад, трясясь на синем тракторе, и даже не заметила пропажи. Арбуз раскололи и красную, сочащуюся соком половину подарили нам. Вместе мы вернулись к красному джипу, и вся компания укатила куда-то. Рок гремел и наконец затих далеко в горных отрогах.
На ночь решили остановиться на старом месте, в диком кемпинге на берегу Иссык-Куля. Легко добрались до Рыбачьего, и водитель очередной попутки высадил нас на той самой площадке, среди травы и колючек, где была разбита палатка прошлой ночью. Мы и поставили ее, как прежде, – спиной к зарослям серебристого лоха, лицом к озеру. Но этот вечер пятницы был – да простит мне мой профессор – стрёмным. Несмотря на поздний час и тьму, берега оглашались музыкой – все тот же излюбленный русский рок, – нестройным пением и криками. Неподалеку, кажется, дрались. Канун выходных. Понятно.