Корр: – Но их невозможно разглядеть?
Переводчик: – Упакованы в контейнер величиной с монету, затем в стальной цилиндр.
А: – Полезно читать предпоследнюю страницу «Таймс» за утренним кофе. Но я думаю, продавцы собирают лунную пыль под своей кроватью.
Корр: – Вы отдали армии США тридцать лет. Летчик – испытатель после «Аполло-15» оставил армию ради проповеди. Полагают причиной нечто, увиденное там . Было ли знамение?
А: – Чудес там нет. Я выступил в Хьюстоне перед пятьюдесятью тысячами баптистов страны. И сказал то, что повторил сегодня: «…непосредственно чувствовал за собой Христа. Гораздо ближе, чем на Земле». Извращенная пресса назвала это «свиданием с Христом». Тогда я создал процветающую религиозную миссию. Она называется «Высокий полет». А жена Мери – Энн написала книгу «Луна – это не все». О том, что каждый идет к Богу своим путем. Она из очень серьезной адвентистской семьи.
Корр. – Как вы связывались с Землей?
А. – Довольно оперативно и надежно. Сигнала не было только при облете темной стороны Луны. В Хьюстоне работали три оператора, все действующие астронавты. И уже поэтому наши друзья. Только они имели право разговаривать с нами напрямую. Никаких начальственных стрессов. Вторым лунным утром оператор НАСА разбудил нас в четыре часа. В Хьюстоне вычислили: «у вас подтекает кран и вода испортит побелку соседу снизу». Операторы иногда шутили. В невесомости вода собралась в огромный пузырь и на Луне вытекала. Скотт нашел лужу за обшивкой двигателя.
Корр. – Вы отдыхали в эти шестьдесят семь часов?
А. – Да, ухаживал за лунатянками. Но я поставил свой опыт. Проверил утверждение старика Галилея. Взял железный прут и птичье перо, припасенное с мыса Канаверал. Едва я выпустил предметы из рук, в отсутствие атмосферы и при малой силе тяжести они упали в пыль одновременно. Мистер Галилей оказался прав.
Корр: – Некто серьезный ученый написал: «Если принять полет Гагарина за единицу, то полет на Луну по сложности равен ста. И американцы не ушли дальше секретной телестудии НАСА». Десятки статей и книг написаны об этом.
А: – Можно сомневаться в существовании египетских пирамид. Я оставил там скафандр. Он пролежит тысячу лет. Нашивки с эмблемами НАСА и «Аполло-15» срезал. Недавно они проданы за триста десять тысяч долларов на аукционе Кристи. Самым дорогим лотом стал бортовой журнал Юрия Гагарина в день первого полета вокруг Земли.
Полет означал духовный взлет астронавтов после неудачи корабля 13. Когда трое с «Аполло – 13» не смогли сесть на Луну и чудом вернулись на Землю.
Из письма Джеймса Ирвина в редакцию религиозного журнала. «Вы конечно думаете, что полет на Луну был тщательно разработанной научной программой? Нет, они буквально вышвырнули нас в сторону Луны. Нам приходилось корректировать курс каждые десять минут, а посадку мы совершили всего в пятидесяти футах от границы нашей цели, радиус которой был пятьсот миль. Жизнь подобно этому полету полна вариаций и изменений».
(Завидный темперамент. Не все точно. Коррекций курса с включением двигателя случилось шесть. «Аполло» прилунился в приемлемо заданной точке).
Джеймс Ирвин не прожил шестидесяти двух лет. Скончался от инфаркта в военном госпитале Колорадо. Сердечную недостаточность он впервые почувствовал на Луне.
Послесловие к интервью
Память о нем в дымке давнего скандала. Все началось с Почты США. Она передала астронавтам 250 маркированных конвертов «первого дня гашения на Луне». Дэвид Скотт, Альфред Уоррен и Джеймс Ирвин принесли в космический корабль еще 400 (повредив два конверта). Погасили конверты на Луне. Продать их в США и Европе они полагали через сомнительного дельца Айермана. Передали сто гашеных конвертов. Он обещал не выпускать раритеты на рынок ранее завершения программы «Аполло». Остальные конверты положили в банк, создав фонд образования для своих детей.
…Некоторые из космонавтов с годами физически чувствуют направление: север – юг, запад – восток. На Земле экипаж поплыл в неизвестность. Айерман оказался лишь мелким посредником мощной немецкой филателистической фирмы «Зигер». Фирма сразу выставила гашеные конверты на продажу в Европе, по полторы тысячи долларов. Филателистам они известны как «конверты Зигера». Узнав, астронавты отказались получать деньги от Айермана (по семь тысяч долларов) и Зигера. Но их репутация если не рухнула, то покачнулась. Дело о 398 конвертах слушалось комиссией Конгресса. Слушанья объявили закрытыми в части космонавтики и, негласно, из соображений морали. Полковник Джеймс Ирвин подал в отставку и уволился из НАСА.
В продолжение религиозного лидерства, он прошел шесть экспедиций на гору Арарат. Искал Ноев ковчег. Не нашел.
Глава 3. Европа на свежий взгляд
Степа
Только директор гимназии, доктор гонорис кауза (за заслуги в педагогике и психиатрии) Франц Рорбах носит в Мюльбахе белые крахмальные манжеты, с тяжелыми на вид запонками. Манжеты и запонки «Монарх» обязывают к дистанции с окружающими. Некая незавершенность наблюдаема в его внешности: нет усов, чтобы походить на портрет профессора Оскара фон Мюллера, основателя знаменитого Немецкого музея.
В своей либеральной гимназии доктор Рорбах преподает немецкую литературу. Гимназисты уважают Гете и Шиллера, но мучаются, читая их в подлиннике. Он в тайне полагает себя писателем. Отстал от века мобильников. Пробовал писать гусиным пером, как Гете и Шиллер. Много клякс, да сочтут сумасшедшим. Картриджными строками он кормит компьютер. GOOGLE имеет преимущество перед мозгом – им чаще пользуются. Дневник создает собственной рукой. Непокой мужчины замкнутого, одинокого и тщеславного: дневник как концентрация мыслей и история души, или чуть приукрасить и выглядеть оригинальней? – Прочтет ли кто-нибудь картинки нелепого начала второго тысячелетия. Дома директор пишет стоя за старинным бюро. Сквозь лак видны следы жучков – древоточцев. Правда, дерево умело состарил мебельщик, но Франц предпочитает об этом забыть.
Он встал к бюро и написал: «Уважаемая фрау Нина Гольдштейн, год назад Ваш сын Степан, шестнадцати лет, принят в Макс – Вебер гимназию, старейшую в нашем округе, как гость. Так мы называем испытательный срок. Немецкий язык Вашего сына не был глубок, и я сказал об этом. – Господин директор, – ответил он, – для Вас gehen, ging, gegangen одно слово, для меня три. Дайте мне три месяца на изучение языка Лессинга и Рильке. Сейчас его немецкий безупречен, успехи отличны.
Я беседовал со Степаном и почувствовал – близкие экзамены, отношения с одноклассниками, их безобидные пирушки его не занимают. Он выше их интересов. Робость и скрытое превосходство диктуют злые шутки над товарищами, его сторонятся. Он странно равнодушен к девушкам. С жаром говорил о неизвестном русском писателе Андрее Платонове. Об его поисках «вещества жизни». О сексуальном радикализме Платонова. Увлечение Степана русской литературой, на мой взгляд, вредит развитию его немецкой сущности. Мы были свидетелями движения мульти-культи, т. е. поддержки иных и самостоятельных культур внутри Германии. Где ныне эти дамы – идеалистки?..
Ваш сын безусловно талантлив, несколько экзальтирован. Однако я наблюдаю странности: есть он помогает себе руками. Говорит быстро и сбивчиво; неопрятен в туалете. Поверьте моему опыту, фрау Нина, гимназия ему в тягость. Я написал коллеге доктору Арно Шверу, возможно Степан найдет себя и друзей в школе, расположенной в чудесной горной местности. Искренне Ваш, Франц Рорбах».
Письмо послано и доставлено точной немецкой почтой на следующий день Нине Гольдштейн, недавней москвичке. Нина дословно, для верности, его перевела. Села поговорить с сыном. (Они болезненно близки. Перемены в сыне Нина заметила; она шестнадцать лет с ужасом, к которому нельзя привыкнуть, ждала их). Не знала, как приступить.
– Я хочу увидеть твою девушку.
– Нет ее в ближайшей округе, мама.