– Блядь я, сука отвратная. Наседка. Квартира казенная. Заманиваю мужиков нелегальных да сдаю квартальному надзирателю. И вокзальных торговок койками. Как же бабы меня били. – Боря поднял её и смотрел с отвращением.

– Моя приписка дальняя, где-то за Уралом. Квартальный говорит, привела двух, не сдаешь. Вышлю тебя.

– Когда придут?

Вечером или утром.

– Ночью?

– Нет, жильцов беспокоить.

Борис скопировал файлы вычислений. Из рукописей отобрал заметки о философии Космоса.

Виктор нашел городской пустырь. Остервенело размонтировал ссохшуюся резину грязного запасного колеса. Сложил завернутые в полиэтилен пакеты, тетради Бори. Небольшую коробку, украденную на Люли. Всего-то пластины А и В. При совмещении мощный источник энергии.

Думал о Грете. Нас привлекут за административное нарушение. Не смертельно. Нет нужды напрягать ее нашими заботами. Но позвонил. Иногда он решал одно, делал другое. Это другое решение со временем обращалось справедливым, полезным.

Утром пришли двое. Пили чай в комнате Маши. Вывели во двор к желтой «Газели – Лада». Привезли в бессмертное отделение номер пятьдесят на Дмитровке. В первом этаже комната окном в угол двора, за решеткой. Равнодушно обыскали. Вечером привезли в ДПД – Дом предварительного дознания. Камера, к счастью, на двоих. Охрана, обслуга все иностранцы узбеки и белорусы. Узбеки злы, белорусы приветливы. Не допрашивали и водили только показать врачу. Меж собой договорились до первого допроса нервы не жечь и о деле не говорить. Читать можно только библиотечное. Дамские романы в розовых обложках, детективы, газеты. Системный аналитик Боря взял пачку газет. Прояснилась суть нынешней власти. Её обильно смазанные шестеренки плохо вращались. Виктор снял с полки «Эволюцию человека» Чарльза Дарвина. Мрачноватый библиотекарь книгу не дал.

– Политическая литература и автор не наш. – Конфликтен, узколоб, службой недоволен – определил Виктор. Спорить не стал.

Чарльз Дарвин не старик с седой бородой и в цилиндре, как на старом даггеротипе. Он много путешествовал и едва не замерз в Патагонии. Испытал на паруснике «Бигль» жестокий шторм у берегов острова Пасхи. Как знать, может быть эволюция человека лишь политическая литература и библиотечный страж прав.

На шестой день их выпустили. За воротами ждала Грета. Плакала, целовала Вика. В ансамбле «диссидентка»: черное пончо, в меру дырявые джинсы, низкий каблук. Веки слегка задеты черным. Она звонила по телефону 7085. Сенатор об аресте не знал.

Вышли с ощущением физической нечистоты, затхлости. В трамвае номер девятнадцать пожилая женщина сказала Борису: – Вымылся бы, бомжина. Этого слова Борис еще не знал. На остановке Филевский парк вошел по видимости алкоголик, но трезвый. «Тверезый» – говорила мать Виктора. Перебрал три аккорда на гитаре, запел. \Не живите дружбаны на воле/ Приезжайте на Дальний Восток/ Я живу без нужды и без горя/ Строю новый стране городок. / Люди прятали глаза. Активная тема освоения окраин не волновала. Никто ему не подал, только Грета. Положение диссидентки обязывало. Алкаш пристально смотрел на Виктора.– Мадам, берегите себя. От него пахнет тюрьмой.

Ждали сенатора в придорожном кафе на Рублевке. Перед кафе деревянный настил. Бубнит музыка, одинокая пара танцует. Сидим под зеленым тентом «Шашлыки Гордеева». В последние три дня за нами слежка. Невидимое присутствие. Тайная встреча с сенатором.

Ровно в пять встала неподалеку белая машина. Выскочил охранник в черном костюме при галстуке. Издали видно сенатор очень стар. Высок, держит спину. Охранник пробежал в кафе, музыка рванулась, как порванная струна. Мужчина и женщина продолжали танцевать. Пимен Кириллович присел к столу и смотрел выжидательно. Борис и Виктор держали паузу. Сенатор поднял в небо костлявый палец.

– Ваша?

– Да. Называли «Тарой». Мы полагаем, её отозвали люлийцы. Если так, важнейший вывод: они сканируют Землю. Огромные затраты энергетического поля. Зачем?

– Из любопытства. Оно движет элитой мира.

Виктору не по нраву менторский тон. Хотя сенатор говорит просто.

– Элита категории А?

– Прямолинейно судите, Виктор Данилович. – Казаку сибирскому Владимиру Атласову мы обязаны Камчаткой. Крестьянин Ерофей Хабаров – Святинский прошел Амур, отделив нас от Китая.

Я мальчишкой помню, в день старта мир смолк. В день пятидесятилетия полета вас отпели в церквах и мечетях. Сенатор оперся о стол. Морщинистая кожа рук, сквозь загар тяжелые вены и коричневые пятна старости.

– Борис Федорович, зачем вы ездили в Звездный городок?

– Мы вернулись рассказать о величии нового разума. Земляне не одиноки в Космосе. Придут и к нам. Новое сознание изменит мир. Я надеялся увидеть единомышленников.

– Вы откровенны и патриотичны. Что делает вам честь. Я буду откровенен. Вы вернулись в неудачный мир. Уставший от войн аятолл. В нем катастрофически не хватает воды. В Европе растет движение «Личная ванна раз в десять дней». Россия держится на экспорте воды. Китай рвется к истокам Амура, Лены, Оби. Русских восточнее Екатеринбурга мало. Русские стекаются в центр и на юг. В анклавы Москва – Петербург, Черноземье, Ставрополье – Краснодарский край. Между ними деревеньки и пустоши. Не создавать же казацкие станицы в Нечерноземье. Спасение в системе приписки, столь ненавистной Виктору Даниловичу.

Мы живем бедно и тихо. Готовим космонавтов на Луну, президент Всеобъемлющий амбициозен. Не взрывайте вашу бомбу. Дайте России двадцать лет покоя.

– Мы не нужны вам живыми, сказал Борис.– Доложу президенту.

Сопровождал Павел, молодой референт демократического вида. Быстрый ум и галантность основа карьеры. Оденет галстук и станет либералом. Боря спросил – как обращаться к президенту.

– По имени – отчеству. Лучше сударь.

Кабинет внушительный без излишеств. От стола поднялся небольшого роста крепкий человек. – Холерик, – определил Виктор. – В армии отслужил. Лет сорока пяти.

– Рад видеть на земле отечества. Вечером читал материалы экспедиции. До последнего радиосеанса с ракеты. Посмотрел пристально.

– Извините, Борис Федорович, вопрос из логики человеческих отношений. Какой женщине тогда, в последнюю минуту, вы объяснились в любви.

Из той жизни встало лето на Кавказе. С Актрисой. Её внимательное и напряженное лицо, когда до пляжа надо дойти по высеченной под скалой тропе. Сверху падает стена воды. Оступишься окунешься в холодные струи. Она уронила в водопад кольцо. Сейчас он понял: бросила, расставалась с нелюбимым мужем. Борис купил новое с зеленым изумрудом. Узнать бы, где похоронили.

Промолчал.

Как называется планета? – Референт заполнял паузу.

– Самоназвание Люли.

Ай люли – люли. У нас назовем по-русски, например «Планета Бурь».

– Сударь, атмосфера Люли неподвижна, они не знают бурь – нашелся Борис.

– Соседи по космосу, космическое братство народов?

– Работая с межпланетной связью «Глобаль» я насчитал шесть станций только в созвездии Парус, – Виктор.

– Сколько лет, или измерений в иных временных единицах скитались вы на Планете Бурь?

– Три люлийских года, сударь. Мы ориентировались по природным циклам планеты. – Борис вежлив.

– Вновь обрести родину через почти семьдесят земных… Я думаю о парадоксе времени и судьбе страны. Ее величии в веках.

– Тягостно жить вне Земли. Ее не видно из созвездия Паруса.

– Вы теоретик, – обратился президент к Борису. – Так что же Космос?

– Непостижимый хаос материи, пространства и времени.

– С вашего разрешения, сударь. О парадоксе времени, – сказал карьерный Павел. Президент кивнул.

– Эйнштейн в цепи доказательства теории относительности ошибся, косвенно разделив на ноль. Нашел русский ученый Лев Ландау, в середине двадцатого века. Большой был любитель женщин.

Президент развеселился. Виктора жгло осадить карьерного юношу. – Сударь, Эйнштейн не делил на ноль, но действительно умножил на единицу. Что тоже бессмысленно.