Подкину сумку в синагогу, положу у порога. У синагоги две полицейские машины, вышел взволнованный ребе. Говорят на «крытке»: шухер на бану.

Хасид Вова жив ремонтом часов. Мастерская пять на пять метров, свет падает из выходящей на тротуар витрины. В ней дамские часики, настольные часы и подделка под «ролекс», барометр. Велвеле живет здесь же за плотной занавеской. Учит Тору и молится, ест подогретые консервы.

– Возьми книги, Велвеле. Я буду далеко, дней через пять отнесешь в синагогу.

– Нет и нет, не впутывай. Уходи.

– Брошу сумку в реку Изар.

– Утони в ней. Пусть вода будет – кипяток!

Я сел на лавку в крошечном садике. Если я понимаю в людях, Вова придет. Вот он в черном сюртуке, засаленном у ворота.

– Научи, как жить, Вевл.

– Просто. Каждый рождается для выполнения непостижимой, ясной лишь Творцу цели. Придет Мошиах, посланец Того, чьё имя непроизносимо. И объявит цель мироздания. Приблизить Его приход дано светлыми делами, совершенствованием души. Каждый добрый поступок на ширину волоса подвигает тебя к божественной цели. По ту сторону жизни душа праведника упокоится ближе к Творцу, душа убийцы вдали.

– Где наскреб?

– Каббала.На черной окраине мира упокоюсь… – Отдам тебе книги за кусок мыла, полотенце, бритву. Еще куртку какую – ни будь кинь.

Глава 4. Фантазии

Рун и Ран

На Канарские острова он попал случайно. Кто-то сказал, на Тенерифе есть комната на две недели. Большая редкость в сезон. Сергей будто не услышал. Но вечером вспомнилось: Гран – Канария, Лансероте, Фуэнтевентура, Гомера. В пятнадцать лет его преследовала магия звучных слов.

В такси Сергей не мог объясниться и все повторял название улицы: «Туркезе, Туркезе». Звучало как турецкая, оказалась по – испански Жемчужная. Ехали довольно долго, таксист развлекал заученными шутками по-английски, смысла которых сам не понимал. Сергей поселился наверху просторной, весь день продуваемой тихим теплым ветром квартиры. Прибрал детские рисунки и пластилиновых чудовищ, наследие недавних жильцов. Надел шорты и сбежал с крыльца в рай вечной радостной весны, в благостно цветущий сад. Чувство радости охватило Сергея. – Изумление первого дня отпуска, – подумал он. – Под мангровыми деревьями пожилая немецкая чета собирала гербарий, простоит десять лет на каминной доске где – то в Лоххайме. Они пожелали счастья на Тенерифе.

(Тенерифе – самый большой остров Канарского архипелага, в полутора тысячах километров от испанской метрополии. Путеводители напоминают, что острова вечной весны, возможно, есть нагорье мифической Атлантиды.)

Он вышел к берегу и стоял на черной скале над океаном: ничего нет впереди, не на что опереться до самой Америки. Поймал себя на некоей позе: «…над бушующим вечным Океаном стоял он…». Сергей потратил годы, чтоб жить в простоте, без позы и, таким образом, для себя. С легкой иронией наблюдал себя со стороны, это облегчало жизнь.

Вскоре он освоился, и завязывал легкую рубашку узлом на животе. Как все – немцы, англичане, скандинавы и немногие русские. Живут они своими кампаниями, отелями, клубами, дружески не смешиваясь. Вечерами сидят в пивной, конечно же «Бавария» под сине – белым флагом, или в английском пабе. Этот мир он нечаянно узнавал из едких характеристик Тамары из Мончегорска. Здесь она Тамми. Снимает комнаты нижнего этажа. Высокая до сутулости, с грустным носом и короткими вросшими квадратными ногтями, их Сергей терпеть не мог. Промыкалась несколько лет в Англии и взялась наконец учительницей в школу для трудных подростков. Мексиканский парень ткнул ножом на уроке, за что? – Счел оскорбительным слово «гипотенуза», приняв его ругательством на свой счет. Пока Тамми каталась в коляске по больничному парку, британский суд назначил приличную пенсию.

Утром они по-соседски пьют кофе на веранде. Сергей варит пронзительно горький, дань армейской службе в южных краях.

– Чем ты занята столько лет на Тенерифе, торгуешь бананами?

– Погоди, поймешь. – Тамми выводит «Фиат» в сторону городка Санта Крус.

На черном, вулканического песка пляже Сергей наблюдает за дородной блондинкой, хороша. Читает бесконечную Александру Маринину и, очевидно, видела его русскую газету. Что же он не подойдет по пустяку? – Ах, милая, – говорит ей мысленно Сергей, – если бы можно подойти, наклониться и поцеловать в холодную ямку меж грудей. Только и всего, молча. Он столько говорит, желая понравиться в московском офисе, что поклялся онеметь на отпускные недели. Предвкушает большую волну. Покатит, зарывая с головой, в океан, Сергей поддастся, потом выплывет.

Вечером услышал молодые голоса и спустился в гостиную. Норвежки Зигрид и Ирмгард пили кампари, Тамми сидела с любезным лицом. Шел английский как бы не обязательный разговор о мужчинах. Отпуск минует день за днем, нет приятных знакомств. Сергей пригляделся: рослые и спортивные девицы, худоваты на его вкус, природный румянец и рыжина сквозь загар. Отличные джинсы удлиняют женские ноги. Уходя, оставили деньги.

– Сводничаешь?

– Совковый подход. Молодая, богатая в третьем поколении, образованная женщина на выданье – довольно сложная нравственная (не забыл это слово?), финансовая и психологическая проблема. Подумай, они станут верными женами, матерями здоровых детей, владелицами банковских счетов и вилл в пригородах.

– Усредненные жены выше – среднего класса. Им безразлично, в какой стране рожать детей?

Приехал англичанин Джерри, неуловимо респектабельный. Судя по рассеянной походке и красным жилкам на лице, изрядно пьющий. Долго говорил с Тамми. Джерри построил цементный бункер и слушает музыку день и ночь. Не мешая соседям. В бункере и живет. Где женщина, готовая разделить любовь к серьезной музыке. Умение читать клавир обязательно.

– Беседую первые полчаса бесплатно, после полутора часов скидка. – Щадящий тариф Тамми.

Отношения понятных друг другу людей скоро объединили их. Сергей простил и не замечал обкусанные ногти. Ночами их разделяли восемнадцать непреодолимых для него ступеней винтовой лестницы. Бедная неприглядная Тамми, без шансов на Сергея. Поехали высоко в горы, она обещала роскошный вид, кровавый закат. Темнело в рощах канарской сосны. Выше дорогу обступили кактусы, редко цвели их карминные звезды. Солнце падало к горизонту, меняя цвет моря на темный. Оно коснулось грани воды и неба и на западе разлился красный закат. Через минуту стемнело. Сергей сжал ее руку у плеча. Она высвободилась.

– Поедем в Колониаль – клуб. – Пошла к машине.

Клуб оказался обширным помещичьим домом в колониальном стиле. Пропахшие сигарами комнаты, кружева и шпаги, костюмы и мулеты тореадоров, винные погреба. Не музей, покинутое жилье. В рамках бело-коричневые фотографии дам в кринолинах и усатых грандов. Тоска по неге и блаженству невозвратных дней. Тамми подарила старый пояс тореро. Тонко, созвучно настроению. Оставила Сергей в кресле на галерее, и уходя таинственно указала оконце в стене. Он выждал и заглянул. В полутемной спальне сидели на кровати полуодетые Зигрид и Ирмгард, между ними юноша в черных плавках, прекрасный торс. Небольшого роста южный красавец. Он говорил, обращаясь к женщинам и легко касаясь их колен, плеч, грудей. Наконец Зигрид положила ладонь на его тугие спереди плавки. Потом подержалась Ирмгард, потом обе вместе. Вскоре ушли. – Курортный сеанс сексуального раскрепощения, – изумился Сергей. Темный бизнес Тамми. Противно, будто лягушку раздавил. Лицо Сергея не предвещало тихого вечера.

– Без московской агрессии, дорогой, – появилась Тамми. – Пока ты на острове, наблюдай свою психику.

Пока на острове, наблюдай.

Страх неживого

Сергей бродит в сумерках. Любовным напитком пахнут безвестные цветы, знакомые кусты, казалось, тихо светятся. Банановая плантация – черный провал. Ее отделяет от тропы брусчатая стена, как если бы каменная мостовая встала из земли. Две высокие тени на брусчатой стене.