Наряду с этим, всех шокировала личная жизнь Петра: не довольствуясь Елизаветой Воронцовой, он завел романы с итальянскими актрисами, и это тогда, когда Елизавета еще лежала в гробу. Ежедневно пьяный до обеда, за обедом он говорил такие вещи, что сердце кровью обливалось от стыда перед иностранцами. «Но особенно тяжело, — пишет современник, — когда Петр приходил куда-либо в гости. Он возил с собой табак и трубки, и вмиг вся комната наполнялась густым дымом, а государю то любо было, он шутил, говорил и хохотал; не успеют, бывало, сесть за стол, как гремят уже бокалы и столь прилежно, что все становятся как малые ребята и говорят страшную чушь; а однажды, вышедши с балкона в сад, стали они играть, прыгать, а друг друга повалить стараясь. А посему судите, каково нам было смотреть вельмож играющих и хохочущих, шум и бокалам гремение и государя пьяного».
Негодование на государя было сильно не только у знати, но скоро стало делаться и всенародным. Тупой, пьяный, невоздержанный Петр III был убежден, что весь мир существует для него, потерял способность правильно мыслить и был ослеплен своей властью.
Потеряв всякое чувство меры, Петр дал гвардии приказ выступить в поход против Дании за Голштинию. Гвардия была охвачена негодованием. Вскоре последовал второй приказ арестовать императрицу. Офицеры заговорщики стали просить Екатерину стать во главе преданных ей людей и низвергнуть Петра. Этот совет, давно уже продуманный ею самой, Екатерина выслушала благосклонно, но медлила. В это время был арестован Пассек, один из заговорщиков. Арест Пассека вызвал опасения, что он выдаст кого-либо из заговорщиков, надо было торопиться, и Екатерина согласилась на перепорот, который вскоре и последовал.
Переворот 28 июня 1762 года осуществил мечту Екатерины, которую она лелеяла целых 17 лет — сделал ее самодержавной русской императрицей.
Петр III, отрекшийся от престола и власти, временно был помещен в Ропшу, пока для него готовилась камера в Шлиссельбургской крепости. Но не прошло и недели, как Екатерина получила письмо от Алексея Орлова, написанное дрожащей, по-видимому, пьяной рукой:
«Матушка милосердая Государыня! Как мне изъяснить, описать, что случилось: не поверишь верному рабу своему; но, как перед Богом, скажу истину. Матушка! Готов идти на смерть, но сам не знаю, как эта беда случилась. Погибли мы, когда Ты не помилуешь. Матушка, его нет на свете… Но никто сего не думал, и как нам задумать, поднять руки на государя. Но, государыня, совершилась беда. Он заспорил за столом с князь Федором (Барятинским); не успели мы разнять, а его уже и не стало. Сами не помним, что делали, но все до единого виноваты, достойны казни. Помилуй меня хоть для брата. Повинную тебе принес, и разыскивать нечего. Прости или прикажи скорее окончить. Свет не мил: прогневили тебя и погубили души на век».
Вот свидетельство о смерти Петра. Очевидно, пьяный Петр заспорил и был убит. Есть известие, что Петр был задушен силачом Орловым.
Екатерина была потрясена этим известием, но не велела производить следствия. «Il faut marcher droit — je ne doit pas être suspecte» [110], — так определила свою будущую политику Екатерина. В манифесте она объявила, что император впал в болезнь и волей Всемогущего Бога скончался.
Современное мнение обвиняло Екатерину в смерти мужа. Но письмо Орлова показывает, что если Екатерина в чем и была виновна, то только в сокрытии преступления.
Так началось новое женское правление, продолжавшееся 34 года и отличавшееся от прежних женских правлений тем, что во время него был проведен целый ряд важных реформ в области государственной и общественной жизни России.
Когда исполнилась заветная мечта Екатерины, когда она стала самодержавной русской императрицей, ей предстояла еще более трудная задача — упрочить за собой престол.
Прежде всего трудно было дисциплинировать заговорщиков и ввести их в определенные границы. Каждый последний гвардеец считал, что воцарение Екатерины — это дело его рук. На первых порах Екатерина не только не властвовала, но с ней самой обращались не как с императрицей, а как с участницей заговора: к ней лезли со всевозможными претензиями. Екатерине приходилось все выслушивать и улаживать. Французский посланник доносил своему правительству, что интересно наблюдать, как в больших собраниях Екатерина хочет нравиться всем, как все толкуют ей разные вещи, а она старается всем угодить; значит, замечает посланник, она зависима. Екатерина сама писала Понятовскому, что ей приходится считаться с последним гвардейским солдатом.
Для удовлетворения заговорщиков Екатерине пришлось раздать всем им до 180 000 душ крестьян и до 180 000 рублей единовременно, не считая пенсий и позднейших наград. Особыми милостями были осыпаны братья Орловы, из которых трое — Григорий, Алексей и Михаил — были возведены в графское достоинство. Это обстоятельство удовлетворило Орловых и вскружило голову другим, из которых некоторые стали думать, как бы устроить другой переворот в целях собственного возвышения. Так произошла всем известная попытка поручики Мировича возвести на престол Иоанна Антоновича, содержавшегося в тюрьме; еще ранее были аналогичные попытки поручиков Гурьева и Хрущова. Затем многие шпорили, что короновать следует Павла, а Екатерину объявить регентшей до его совершеннолетия. Некоторые ил участников переворота — Рославлев, Хитрово — недовольные возвышением Орловых, стали интриговать. Иноземные наблюдатели считали положение Екатерины шатким. Английский посол писал своему правительству, что Екатерина сделала большую ошибку, возложив корону на себя, а не на Павла.
Но английский дипломат был не прав: Екатерина не только не ошиблась, но и прочно утвердилась на престоле и установила сильную авторитетную власть. Ее выручили природный ум, тактичность, знание среды и необыкновенное искусство применяться к людям. Ее задача облегчалась тем, что ей приходилось действовать с разрозненными людьми, а не с какой-нибудь солидарной общественной композицией, не с определенным недовольством, а с брожением. Не удивительно поэтому, что Екатерина восторжествовала почти во всем и прочно уселась на престол, на который не имела решительно никакого права.
В 1762 году при вступлении на престол Екатерины русское общество не проявило конституционных стремлений, с которыми оно выступило при вступлении на престол императрицы Анны Иоанновны в 1730 году. Чем объясняется такой, по-видимому, шаг назад в сравнении с 1730 годом? Ведь момент, казалось бы, был удобный для перемены образа правления.
Прежде всего, надо указать на гибель вожаков конституционного движения 1730 года, многих из них сослали, казнили, а новых не народилось. Затем, важно также то, что дворянство, примкнувшее к движению 1730 года, теперь было склонно только к сословным интересам и охладело к политическим вопросам. Теперь вожаки дворянства с князем Черкасским во глазе не чувствовали нужды в перемене правления. Кроме того, царствование Елизаветы было неблагоприятно для развития конституционных стремлений. Государыня мало занималась управлением, и знать фактически держала все в своих руках. При Елизавете возвысилось значение Сената, где заседала та же знать и дворянство; но из этих лиц никто не достигал того положения, которым раньше пользовались фавориты. И кто бы мог забрать власть в свои руки? Только два лица — Разумовский и Иван Шувалов. Но Разумовский — это был ленивый, не интересовавшийся государственными делами человек, живший в роскоши и наслаждавшийся ею; а Шувалов был деликатный, ласковый человек с высокими стремлениями. Личные качества императрицы были таковы, что они не могли никого особенно возбудить против нее и вызвать горькие чувства и раздражение на деспотизм и стремление свергнуть его. Царствование Петра III могло бы, конечно, возбудить общественную оппозицию, но оно было слишком кратковременно, чтобы общественное раздражение могло вылиться в какое-либо определенное течение. Поэтому Екатерина и должна была считаться не с конституционными домогательствами, а с простым хозяйничаньем знати, которому она и решила положить конец.