В этом стремлении навстречу ее желаниям пошли все люди, окружавшие ее при Елизавете, которым не улыбалось будущее царствование Петра Федоровича; все эти люди ввиду общей опасности сблизились друг с другом. Английский посланник Вильямс доносил своему правительству, что великая княгиня чрезвычайно деятельна, что ее все любят и что лица, близкие к императрице Елизавете, желают сблизиться с Екатериной. Сам посланник тоже старался сблизиться с «восходящей звездой», без которой он не мог добиться никаких сведений. Таким образом Екатерина вошла в сношения с Шуваловым, Бестужевым, Апраксиным, Орловыми, Паниным и другими вельможами, из которых Григорий Орлов, красивый рослый гвардеец, бывший с ней в интимных отношениях, подготовил в ее пользу гвардейскую офицерскую молодежь.
Формируя свою партию, Екатерина раз подверглась сильной опасности. В 1757 году генерал-фельдмаршал Апраксин после битвы при Гросс-Эгерсдорфе, несмотря на то, что поле битвы осталось за ним, зачем-то отступил. Это было поставлено в связь с болезнью Елизаветы и с возможностью перемены престола, о которой будто бы писал Апраксину Бестужев. По настоянию английского и французского посланников он был арестован, у него была захвачена секретная переписка Екатерины с ним и с Апраксиным. Но, к счастью Екатерины, наиболее опасные, компрометирующие бумаги были уничтожены, а попались одни пустяки, по которым на нее нельзя было возвести обвинения, так что она осталась только на подозрении. С другой стороны, приближенные нашептывали великому князю, что пора раздавить изменницу, а приближенные Елизаветы советовали ей выселить Екатерину в Германию. Екатерина постаралась опять сблизиться с Елизаветой, что ей до некоторой степени удалось; императрица не выслала Екатерину в Германию, так как не могла примириться, что царствовать будет Петр. По-видимому, она хотела его отстранить, назначить императором Павла, а его мать назначить регентшей до его совершеннолетия. Но этого она не успела совершить. 25 декабря 1761 года Елизавета умерла, а на престол взошел Петр III.
С восшествием на престол Петра положение Екатерины стало еще опаснее. Император выказывал явную ненависть к Екатерине, проводил дни и ночи с Елизаветой Воронцовой. В день празднования заключения мира v. Фридрихом II, 1 мая 1762 года, Петр за столом при всех назвал Екатерину дурой и велел ее арестовать. Но Екатерину выручил дядя Петра, голштинец принц Жорж. Это было только отсрочкой. В последних числах июня Метр возложил орден св. Екатерины на Елизавету Воронцову и опять распорядился арестовать Екатерину, которую вторично спас принц Жорж.
После двукратной попытки арестовать ее Екатерина убедилась, что ей не ужиться вдвоем с мужем и что кто-нибудь из них, он или она, должен погибнуть.
Петр со своей стороны сделал все, чтобы облегчить супруге достижение этой цели. Правда, первые распоряжения правительства, внушенные ему своекорыстными людьми, произвели на общество благоприятное впечатление: по указу Петра было возвращено из ссылки много лиц — Бирон, Миних, Лесток и др.
Затем, 18 февраля 1762 года Петр обнародовал манифест о вольности дворянства, в котором говорилось, что при Петре Великом нужно было принуждать дворян, чтобы они служили и учились, отчего произошло много пользы, умножилось число сведущих людей, но теперь уже нет нужды в принуждении. Манифест говорит, что дворяне могут служить, но могут и выходить в отставку, когда того захотят, кроме военного времени и за три месяца до начала войны. Неслуживые дворяне могут ехать за границу и поступать на службу к дружественным государям, но по первому требованию правительства должны вернуться на родину. Манифест выражал уверенность, что дворяне не будут злоупотреблять данной им свободой, будут сами служить, а детей своих будут учить наукам, и грозил ослушникам «презрением и уничтожением».
Освобождение от обязательной службы было общим желанием дворян, и некоторые шаги к нему были сделаны еще до Петра. Именно, срок обязательной службы был сокращен до 25 лет; затем дворяне, кончившие кадетские корпуса, специально для них учрежденные, начинали службу не рядовыми, а офицерами; кроме того, от обычая записывать в полки еще детей, 25 лет обязательной службы истекали для дворянина довольно рано. Мысль об окончательном освобождении дворян от обязательной службы была подсказана Петру, вероятнее всего, Р. Воронцовым, который имел свои виды упрочить это царствование, так как намеревался выдать за Петра свою дочь Елизавету.
Этими людьми была проведена и другая мера — уничтожение Тайной канцелярии и запрещение выкрикивать ненавистное всем «слово и дело». Затем, в конце января 1762 года Петром был издан указ, позволявший беглым раскольникам возвращаться в Россию и селиться в Сибири и содержать свой закон по обычаю и по старым книгам. Это разрешение указ мотивировал тем, что в России живут и нехристиане — магометане и язычники, а раскольники все же христиане, «точию в суеверии и упрямстве пребывающие». Кроме того, была понижена цена на соль, составлявшую казенную монополию.
Но все эти меры не достигали своей цели, ибо дурные поступки императора возбуждали против него решительно всех.
Прежде всего Петр восстановил против себя духовенство. Монастырские и архиерейские крестьяне были отобраны им у духовенства и отданы в ведение Монастырского приказа, тогда как при Елизавете, государыне старорусского вкуса, любившей монашеский чин, они были возвращены в ведение духовенства. Указом 16 февраля 1762 г. Петр заменил церковную власть над крестьянами властью отставных штаб- и обер-офицеров, подчиненных Коллегии экономии. Крестьяне должны были платить кроме подушной подати еще 1 рубль, за что они наделялись землей. Все доходы с церковных имений на нужды церковных учреждений должны были идти через казну, а само духовенство получало жалованье по штату: 3 архиерея по 5000 рублей, а остальные по 3000 рублей в год, архимандриты десяти важнейших монастырей по 500 рублей, а архимандриты остальных монастырей по 100, 150 рублей, монахи по 6 рублей и 5 четвертей хлеба в год и т. д. Духовенство, перестав быть хозяином в своих имениях, сильно возмущалось на Петра.
Вышеприведенные меры касались только черного духовенства. Но и белое духовенство было в претензии на Петра за его указ, предписывавший брать в солдаты поповских и дьяконовских детей, не выучившихся грамоте, а также тех, которые живут при родителях без определенных занятий, дожидаясь дьяконовских мест. До этих детей церковников добирался еще Петр I, добрился и Петр III.
Раздражение увеличилось еще тогда, когда Петр призвал митрополита новгородского Дмитрия Сеченова и приказал ему, чтобы в церквях были иконы только Спасителя и Божьей Матери, а остальные иконы приказал вынести, и кроме того, чтобы священники сбрили бороды, сняли рясы и носили штатское платье, и чтобы все домовые церкви были запечатаны. Императора возмущал один старый обычай: иметь каждому прихожанину свои иконы и молиться на них, причем молиться другим на эти иконы запрещалось, отчего бывали дикие сцены. Эти остатки идолопоклонства бросились в глаза даже малоумному императору, но в своем распоряжении он зашел слишком далеко, так что попал в «иконоборцы»: русские люди думали, что император хочет ввести лютерскую ересь.
Кроме духовенства на императора была возмущена еще гвардия, так как еще в бытность великим князем Петр не скрывал своего отвращения к гвардейцам и называл их янычарами. Когда Петр сделался императором, то стал говорить, что гвардии скоро настанет конец, и стал во всем отдавать предпочтение голштинцам. Национальное чувство русских было задето за живое преклонением перед Фридрихом II, который сам был несколько раз бит русскими войсками. Негодовали также на прекращение Семилетней войны, на которую было потрачено столько русских денег и жизней. Вступив на престол, Петр не только велел прекратить военные действия против Фридриха II, но заключил с ним мир и вернул ему все завоевания и даже готов был воевать вместе с ним против своих вчерашних союзников. Петр повесил над своей кроватью портрет Фридриха, не расставался с прусским орденом Черного Орла и во всеуслышание говорил, что для него воля Фридриха — воля Божия. Петр отнял у гвардии старые удобные зеленые мундиры, данные ей еще Петром I, и заменил их узкой формой прусского покроя. Он ввел строгую дисциплину и ежедневные экзерсиции, чем отягчил все войска. Ни возраст, ни чин не давали облегчения старым офицерам, и они наравне с молодыми солдатами должны были месить грязь. Все его распоряжения имели вид какого-то издевательства. Гвардия начинала открыто роптать. «По Петербургу, — пишет очевидец, — ходят люди, гвардейцы и въявь ругают государя».