Дэйви,

я переехала в свой новый дом и кое-что в нем затеяла. Все его стены побелены с внешней стороны, и они показались мне заманчивым полотном, поэтому я собрала краски всех цветов, что только смогла найти в Портри, и стала украшать их. Я набиваю карманы баночками и кистями, залезаю на лесенку, прислоняю к скату крыши деревянную дощечку-палитру и позволяю своему воображению и воспоминаниям вести мою руку. Уверена, моряки с проходящих мимо лодок или путешественники, гуляющие по противоположному берегу озера, смотрят на меня, как на ужасную чудачку, но для меня все стоит на своих местах. Каждый завиток цвета, каждый взмах кисти

—

памятник тебе и мне.

Финли закончил каминную полку, и это настоящее произведение искусства. Все вырезано с невероятной тщательностью, даже самые мелкие детали. В самом центре изображена принцесса фей, очень похожая на Кейт. Я сказала ему, что он зря теряет время на Скае и что ему следует изучать скульптуру в Школе искусств в Глазго. Он не должен чахнуть здесь, как я, и растрачивать свое мастерство на фермерские дома. Теперь, когда он не может выходить в море, он больше не привязан к этому месту, как остальные. Он может отправиться в большой мир, как мы часто мечтали в детстве.

Сказать по правде, я хочу, чтобы он уехал отсюда, чтобы перестал думать о Кейт. Когда я отправляла тебе последнее письмо, я встретила ее на почте. Ветер, подувший через открытую дверь, вырвал письмо из ее пальцев, и я поймала его для нее. О, Дэйви, оно было адресовано Вилли и насквозь пропахло дешевыми духами. Она видела, что я заметила, но

—

вот наглая девица

—

только выше задрала нос и не сказала ни слова. Наверное, мне следовало сразу же рассказать Финли, что все это время Кейт обманывала его с его собственным братом, но… я не смогла. Только не тогда, когда он, кажется, наконец примирился со своей жизнью.

Хотя я думаю, что он, возможно, уже знает. На прошлой неделе Вилли приезжал на побывку, расхаживал павлином и кормил нас рассказами об отважных битвах, а потом заторопился уходить. Я догнала его на улице, он шел в сторону Портри. Я сказала, что знаю про Кейт. Знаю, что именно она

—

та девушка, с которой он встречался, и что ему следует прекратить это ради Финли. Он просто рассмеялся и ответил, что меня же не остановило наличие мужа, и вообще, я сама говорила ему, что нет ничего плохого в том, чтобы слушаться своего сердца. Что он продолжает это только потому, что я делаю то же самое. Что мы с ним одинаковые.

Дэйви, то, что он делает, кажется настолько неправильным. И я вижу, как из-за этого страдает Финли. Всего через несколько дней Вилли отправился ко мне домой, чтобы помочь Финли. Домой он пришел с разбитым носом, а Финли и вовсе не возвращался до следующего дня. Должно быть, он знает. Сможет ли он когда-нибудь простить их?

И, по словам Вилли, все это время я поступала с Ианом так же. Больше думала о себе, чем о нем. Все эти мелкие приступы вины, случавшиеся со мной время от времени, после таких слов навалились на меня с новой силой. Я не только лгала и изменяла, я подтолкнула брата поступить так же. Я разрушила не только свой брак. Я разрушила свою семью.

Я могла бы дать Вилли другой совет. Я могла бы рассказать Финли про письмо Кейт, когда у меня была такая возможность. Но я ничего не сделала, и теперь мои братья не разговаривают друг с другом.

И все это из-за меня. Если бы я не поступила так с Ианом, Вилли не чувствовал бы себя правым. И моя семья осталась бы целой.

Дэйви, мой любимый, мой мальчик, это должно прекратиться. Я должна остановиться. И поверь, мои пальцы не желают писать эти слова. Но я больше не могу поступать так с Ианом. Когда он найдется, когда он вернется домой, я должна ему рассказать. Я должна объясниться с ним до того, как что-либо станет возможным между нами. Между мной и Ианом не все было гладко; он, безусловно, это понимает. Но, Дэйви, я должна сделать это правильно, или я никогда не смогу себя простить.

Вот почему я рисую нашу историю на стене своего дома. Напоминание о том, что было. Память о нас, созданная красками и кистями.

Прошу, пойми. Знай: я люблю тебя, но, пожалуйста, пойми.

Элспет

Место третье

8 июня 1916

Сью,

ты не представляешь, как я боялся получить от тебя подобное письмо. Знал, что однажды это произойдет, но все равно боялся.

В день, когда ты написала, что тоже любишь меня, Сью, ты перевернула мою жизнь с ног на голову. С той минуты, как я прочел эти слова, мир больше никогда не казался мне прежним. Но твое последнее письмо все вернуло на свои места, хоть голова у меня и кружится даже сильнее, чем раньше. Я не спал с того момента, как получил его.

Я мог бы умолять тебя не покидать меня. Именно это и хочет сделать эгоистичный мальчишка внутри меня. Думаю, ты тоже хочешь, чтобы я так поступил. Но все, чем я здесь занимаюсь,

—

это попытка доказать, что я достоин тебя, достоин того, что есть между нами. И этот мужчина не станет отрывать тебя от тех, кого ты любишь. Он не захочет, чтобы твоя жизнь пошла трещинами.

Все, о чем я прошу, чтобы ты подумала еще. Не уходи прямо сейчас. Все это так внезапно. Я не буду принуждать тебя к чему-то, чего ты не хочешь, но дай мне немного времени. Позволь мне задержать тебя еще ненадолго. Пока Иан не вернулся, пожалуйста, останься со мной.

Всегда твой,

Дэйви

Остров Скай

19 июня 1916

Дорогой Дэйви,

я получила официальное письмо из военного ведомства. Так как новостей больше не было, рядового Иана Данна с сожалением признают погибшим в бою.

Я знала это с того момента, как услышала стук в дверь. Я даже не стала сразу открывать письмо, только отложила его на каминную полку работы Финли. Забавно, но первая моя мысль была о Финли, о том, что новость его убьет. Я должна была крепиться. Я должна была поддержать брата.

После получения письма я совсем не спала. Ночь я провела в старом доме, разбирая немногие вещи Иана. От него осталось так мало — так что же будет свидетельствовать о том, что он жил? Я не смогла заставить себя переместить что-нибудь оттуда, где он это оставил.

На полочке в старом доме лежит забытым морской календарь 1910 года

—

неужели он когда-то читал его?

—

и резная трубка. Вечерами, когда я писала, Иан занимался резьбой по дереву. Знаю, он перенял это от Финли. Помню, как мальчишками они сидели на берегу, склонив вместе свои темные головы, и ваяли для меня из дерева кукол и корабли. В последние годы он начал заходить в море дальше и иногда не возвращался на ночь. Я говорила себе, что ему просто надоели эти вечера, полные только резьбы по дереву и плясок огня в очаге. Но теперь я больше не так уверена.

Одежды у Иана было немного, и на войну он забрал почти все, что имел. В сундуке не осталось ничего, кроме двух залатанных синих рубашек, которые я сшила для него к нашей свадьбе. Они были по-любительски плохо скроенными, но Иан не жаловался, только просил меня заштопать появлявшиеся время от времени дыры. У меня все еще где-то есть лоскуты той синей ткани. Удивительно, что рубашки протянули дольше, чем наша семья.

За заднюю стенку сундука был заткнут сломанный деревянный гребень. У Иана всегда были слишком длинные волосы. Он говорил, что ему нравилось, как они развевались на ветру, когда он выходил в море. В ночь перед уходом в армию, он в одних брюках сел перед камином и коротко обрезал их. Я хотела собрать его локоны и заложить их между страницами Байрона, но Иан все выбросил в огонь. В любом случае мне обычно не свойственна такая сентиментальность.

На дне сундука я нашла жестяную коробочку от печенья, металл которой выели соль и ржавчина так, что крышка не открывалась. Должно быть, она обитала в его мешке, пока он не опустошил его, чтобы собраться на войну. Открылась она только с помощью мясного ножа. И, о Дэйви! Внутри была копия моей самой первой книги, «По волнам к Пейнчоррану». Мы еще даже не были женаты, когда я подарила ее ему, не зная даже, станет ли он ее читать. Страницы оказались запятнанными каплями воды, а в самой середине книги, на стихотворении о летних ночах, был заложен локон моих волос. Карандашом была подчеркнута фраза «теплое дыхание на моей щеке». С книгой коробочку разделяла детская погремушка.