Здесь я чувствую себя как-то странно

—

по нескольким причинам. Родительский дом кажется мне теперь таким мрачным и закопченным, а ночи

—

более темными и тихими, чем те, к которым я привыкла; люди как будто неопрятны и неряшливы. Хоть и в Лондоне, и в Эдинбурге грязи хватало (конечно, ведь в этих городах так много лошадей), там ее затмевала городская утонченность. Как только я прибыла домой, матир протянула мне ведро для молока, и мне пришлось с неохотой переодеться из костюма с отделкой в колючую шерстяную кофту и потертую юбку, а шелковые чулки и сапоги на пуговицах заменить чулками домашней вязки и огромными нелепыми ботинками. Мне кажется, во мне существуют две Элспет: одна носит дорогую модную одежду, ездит на такси, обедает уткой и, повинуясь прихоти, пересекает всю страну ради встречи с молодым симпатичным американцем. А другая одета в домотканую разношенную одежду, путешествует на своих двоих, на обед ест кашу и, повинуясь прихоти, пересекает всю страну ради встречи с молодым симпатичным американцем.

Помнишь истории для моих родителей, которые ты состряпал? Случилось так, что они мне не понадобились. Как бы поразительно это ни звучало, Дэйви, но мама все знала с самого начала! Когда я вошла в дом с дюжиной подготовленных объяснений, матир только подняла голову от своей прялки и сказала: «Итак, ты наконец встретилась со своим американцем?» Я едва не потеряла сознание.

Помнишь, я рассказывала, как, когда Иан ушел на войну и я жила одна, я доставала твои письма и читала их ночами? Иногда я засыпала, буквально зарывшись в твои слова. Я стала тенью, по нескольку дней сидела безвылазно дома и выходила, только чтобы подоить коров и набрать торфа для очага.

Однажды утром меня разбудила мама: она вошла в дом и помешивала угольки в огне, ставила греться чайник. Она принесла с собой большой котелок с тушеной говядиной и собиралась разогреть ее на ужин, а меня отправила отнести немного старой Курстаг Мор, которая жила по соседству. Когда я вернулась, пол был подметен, простыни мама вывесила просушиваться, а на огне кипело жаркое. Твои письма, которые я оставила разбросанными по кровати, теперь были аккуратно сложены. Тогда я не придала этому значения. Я была в восторге от котелка настоящей еды, разогревающейся в очаге, и не волновалась о таких мелочах!

Очевидно, матир прочитала их все. Не уверена, сколько она знает

—

в конце концов, тогда мы были всего лишь друзьями по переписке

—

но порицаний с ее стороны не было. И только слово «наконец» заставило меня задуматься, как много она поняла по тем письмам.

Разумеется, настаивая, что Джонсон не сказал ничего, достойного повторения, ты только больше распалил мое любопытство. Неужели у нас есть друг от друга секреты, Дэйви? Разве они у нас когда-то были? С самого начала мы говорили друг другу такие вещи, каких не знали даже самые близкие нам люди. Не стоит пытаться оградить меня от ругательств или грубого мнения. Ты забываешь, сейчас война. В это время женщины более суровы.

Э

P.S. Минна прислала сделанную ею фотографию, на которой мы с тобой стоим у офиса регистрации. Видел?

Глазго

22 августа

Дорогая Маргарет,

это не был внезапный брак во время войны. Элспет была замужем за моим лучшим другом Ианом. Мы втроем выросли на холмах Ская. Бегали босиком по склонам, плескались на мелководье в поисках камней. По правде говоря, Иан всегда немного побаивался Элспет. Распустив волосы, она выкрикивала стихи прямо в океанские брызги. Она была такой же волшебной, как сам остров. Однажды мы сидели на Мосту фей и болтали ногами, и он попросил ее руки. Она посмотрела на меня, потом улыбнулась и ответила «да». Я думал, что мы трое всегда будем вместе. Я и предположить не мог, что Элспет его предаст.

Но как бы я ни хотел помочь, у меня нет ответов. Я покинул Скай примерно за год до твоего рождения. Но моя матир, она была там. Напиши ей на Скай. Твоя бабушка знает больше, чем я.

Финли

В поезде в Форт-Уильям

Суббота, 24 августа 1940

Дорогой Поль,

хватит писем. Я еду на остров Скай!

Конечно, дядя Финли не дал мне бабушкиного адреса, и думаю, я бы недалеко ушла, блуждая по острову и спрашивая дорогу к дому «бабули Макдоналд». Полагаю, половина Ская носит эту фамилию. Так что я перерыла весь дом (еще раз) в поисках забытого конверта или старой записной книжки, или маминого свидетельства о рождении. Ничего. Даже ни одного из покрытых гэльскими закорючками писем, которые бабушка присылала каждый месяц. Должно быть, мама хранила только письма Дэвида.

Потом я вспомнила, как, едва я научилась читать, мама требовала, чтобы я писала свои имя и адрес на форзацах книг, на случай, если нечаянно забуду бесценных Стивенсона или Скотта на скамейке в парке. Я тут же прошла в ее библиотеку и достала самую потрепанную и старую на вид книгу на полке: обшарпанный экземпляр «Приключений Гекльберри Финна» с заложенным между страниц выцветшим маком. И действительно, прямо с внутренней стороны обложки было неразборчиво написано: «Элспет Данн, «Seo a-nis», Скай, Соединенное Королевство». Похоже, даже тогда в парках воровали со скамеек.

Я поспрашивала вокруг, пока не нашла семью, желающую вывезти ребенка на север. Соседка Эмили, миссис Кэлдер, очень напугана недавними бомбардировками. Мы договорились, что я провожу ее дочь на ферму в окрестностях Форт-Уильяма. Это покроет мои расходы на дорогу туда, а от Форт-Уильяма до Ская совсем недалеко. Я одолжила у Эмили чемодан и отправилась в путь!

Надо сказать, Поль, что все это довольно волнительно. Конечно, я не первый раз покидаю Эдинбург, но, не считая той поездки к тебе в Плимут, я никогда не уезжала по своим личным делам. Даже когда мы с тобой занимались боулдерингом или гуляли по холмам, мы никогда не уходили далеко от города. Конечно, можно поспорить, что я еду на Скай не ради себя, а ради мамы. И ради бабушки, которую я никогда не видела! Но если я смогу побольше узнать про мамин «первый том», про то, какой она была до моего рождения, значит, эта поездка будет иметь смысл. А раз мамы здесь нет, она не помешает мне разузнать о моем отце.

Поезд в Малэйг [1]

Позже

Дорогой Поль,

Дороти пристроена. Седая женщина, телосложением похожая на линкор, встретила нас на станции и взяла на себя ответственность за Дороти и конверт с деньгами от миссис Кэлдер. Перед тем как уйти, Дороти вручила мне записку, нацарапанную на обратной стороне билета, и попросила меня передать это ее маме, когда я вернусь в Эдинбург. Из-за клякс, следов слез и удручающего почерка я с трудом смогла разобрать повторяющуюся много раз фразу «я люблю тебя». Она сложила ее в несколько раз и сверху накарябала адрес. Я пообещала, что это будет моим первым делом, когда я прибуду обратно в Эдинбург.

Однако я действительно начинаю волноваться за маму и, должна признать, чувствую себя отчасти виноватой. Может быть, совсем не письма и не бомба заставили ее сбежать, а наш спор. Хотя я и раньше давила на нее, чтобы выяснить, кто мой отец, все же мы никогда не спорили по-настоящему. Я всегда позволяла ей уклониться от разговора. Я зашла слишком далеко, потребовала слишком многого и не могу избавиться от ощущения, что в тот миг что-то сломалось.

Поль, была ли она права? Не слишком ли мы торопимся? Не так давно мы с тобой были просто друзьями. Между нами не было ничего серьезнее разделенного бутерброда или поданной руки на скале. Когда ты призвался и спросил, буду ли я писать тебе, я чуть не расхохоталась. Я не думала, что нам будет о чем писать друг другу. Потом ты сказал, что влюбился, и я подумала, что, может быть, это взаимно и, может быть, что-то получится. Но, как сказала мама, во время войны эмоции становятся сильнее и бьют через край. Я уверена в твоих чувствах

—

честно, уверена,

—

не знаю только, уверена ли в своих собственных.