Но вскоре это ощущение сменилось запахом сигаретного дыма и хриплым смехом. Джонсон, Пэйт и Диггенс, пошатываясь, ввалились во внутренний двор в окружении кокоток. На девицах были юбки, едва прикрывающие колени, а двор тут же наполнился запахом дешевого одеколона. Рука Пэйта уже была под одной из этих коротких юбок. «Пджтите минутку, крошки»,

—

пробубнил Диггенс на ужасающем французском, перед тем, как исчезнуть в спальне. Не знаю, пошел он за «французскими письмами» или в туалет. Возможно, за тем и другим. Надо ли говорить, что мое настроение было разрушено?

Джонсон заметил меня и потребовал объяснить, почему такой «сопляк», как я, прячется в одиночестве вместо того, чтобы ходить за ними хвостом. Я не обращал на него внимания (неимоверным усилием воли!) и попытался пройти дальше по двору, но он последовал за мной, продолжая язвить. По какой-то причине он считает неестественным, что я не хожу в бордели. Не знаю, что именно во мне так его бесит, потому что я не замечал, чтобы он донимал Макги, а уж Макги, наверное, самый типичный «сопляк».

Джонсон был пьян и нарывался на драку, сыпля самыми разнообразными оскорблениями, многие из которых заворачивались вокруг вопроса моей половой принадлежности и предполагаемого выбора мною домашней скотины в качестве любовников. Со своей же стороны я не смог придумать ничего более достойного, кроме как «неотесанного чурбана» и «краснорожего усатого пьянчуги», и ни то, ни другое, как я полагаю, наш друг Уильям никогда не предназначал для подобных ситуаций. Затем Джонсон выстрелил в меня целой словесной очередью (ее мне повторять здесь не следует), и кое-что из этого попало слишком близко к яблочку, поэтому я ринулся к Джонсону. Наверное, мы бы подрались, если бы не открылась дверь больницы. Я заметил, как в прямоугольнике света появился силуэт дежурной медсестры, и ретировался к нашему общежитию. Когда же я выглянул в окно, то увидел, что Джонсон, Пэйт и девушки растворились, а медсестра во дворе выговаривала весьма смущенному Диггенсу.

Поверь мне, Сью, я вовсе не хотел драться в это Рождество, но быть одному мне тоже не хотелось. И только возможность того, что ровно в полночь этой ночью на какое-то мгновение мы с тобой преодолели разделяющие нас мили, помогла мне пережить произошедшее.

Что ж, Сью, хозяйка этого кафе вытирает кружки и бросает на меня многозначительные взгляды. Мои новые наручные часы сообщают, что я здесь уже гораздо дольше, чем думал. Так что сейчас я заканчиваю. Я буду каждый день проверять почту в ожидании твоего нового письма.

Люблю тебя,

Дэйви

Эдинбург

7 января 1916

Дэйви,

что же такое сказал тебе Джонсон, что «попало слишком близко к яблочку»? Ты же не станешь рассказывать такую захватывающую историю и опускать ее главную «изюминку», как говорите вы, американцы?

Только что я получила письмо от мамы. Она позволила Вилли записаться в армию. Ему хватило полтора года, чтобы сломить ее сопротивление. Для Финли дорога на фронт закрыта, поэтому мама может быть уверена, что хотя бы один из ее сыновей переживет войну.

Как знать, что она подумала, когда я исчезла? О том, что уезжаю, я не говорила никому, кроме Вилли, и даже он не знает, зачем я это сделала. Мы выскользнули из дома, пока отец проверял свои рыболовные сети, а матир собирала на побережье водоросли для своего сада. Я оставила коротенькую записку, в которой сообщала, что мне нужно кое-что сделать и что я напишу письмо, но вернусь не раньше, чем через две недели. Я знала, что им понадобится какое-то время, чтобы разобрать мои каракули (и как только ты это делаешь, Дэйви?). Я была твердо уверена, что никто не подумает осведомиться обо мне на пирсе, а когда кому-нибудь наконец придет в голову поговорить с паромщиком, я буду уже на полпути к Лондону. Вилли нравятся приключения, и я знала, что он не выдаст меня слишком скоро, как бы его не распирало. Из Эдинбурга я отправляюсь прямо домой, и у меня будет время в поезде, чтобы состряпать убедительную историю о том, что придало мне мужества самой пересечь водные просторы. Есть предложения?

Итак, Вилли отправляется в армию, и путь его пролегает через Эдинбург. Он должен был прибыть сегодня утром, но, вероятно, поезд задержали. У меня будет несколько дней, чтобы показать ему город, а потом он станет солдатом и кончатся его веселые деньки. Хоть ты и описываешь это по-другому

—

рассказываешь о потасовках, о прогулках с француженками-девушками легкого поведения… Возможно, война более сладостна, чем я думала.

Ты развлекаешься там, Дэйви? Забудем о серьезности положения и мрачных буднях, ты ведь находишь то, что дарит тебе счастье? Твои письма говорят о том, что ты вполне удовлетворен. Дни ленного чтения книг во французских кафе, приправленные твоими излюбленными взрывами азарта и приключений, когда ты сломя голову мчишься на машине по улицам и переулкам. Шотландка, которая пишет тебе страстные письма…

Каких книг тебе прислать? Давай поглядим, что я насобирала за время своего путешествия… У меня есть небольшой томик Йейтса (разве «душа паломника» может воспротивиться Йейтсу?), книга поэзии Джорджа Дарли; чем же еще из моей коллекции ты бы насладился? Ага! Идеально: «Письма Абеляра и Элоизы». Но пообещай мне, что наша любовь не закончится так трагично. Я бы не вынесла монашеской жизни.

Эдинбург

—

очень милый город, но я все больше и больше думаю о своем родном островке. Я скучаю по запаху торфяного дыма, по острому привкусу болотного мирта, по теплому аромату соломы в коровнике.

А вот и Вилли приехал. Заканчиваю. Письмо отправлю, когда мы пойдем на прогулку. Я люблю тебя.

Э

Париж, Франция

12 января 1916

Дорогая Сью,

наконец-то, наконец-то на фронт! Вызвали меня и паренька по фамилии Куинн. Нам еще не сказали, куда именно нас отправляют, но приписали нас к знаменитому первому отделению. Не знаю, служит ли Гарри в том же отделении скорой, но на всякий случай я взял с собой его носки.

О нет, Сью, пожалуйста, не спрашивай, что сказал Джонсон. Он не только использовал выражения, которые заставили бы покраснеть даже пирата, но и суть сказанного им была весьма обидной еще и от того, что являлась правдой. А истина из уст таких людей, как Джонсон, может прозвучать дешевой и извращенной. Поверь мне.

Хмм… есть ли у меня идеи насчет того, что сказать твоим родителям? Нестерпимая потребность выяснить, так ли мохнаты овцы на большой земле, как на Скае? Непреодолимое желание попробовать английский пудинг? Срочная необходимость купить новую шляпку? Не поддающаяся описанию страсть подниматься в номера с незнакомыми американцами?

Утром я отправляюсь. Я хотел отправить тебе еще одно письмо, перед тем как покину Париж, так как не знаю точно, когда у меня появится возможность написать следующее. И хотя это именно то, для чего я пересек океан, никак не могу перестать нервничать. Посмотрим, что принесет нам завтрашний день!

Твой Дэйви

Остров Скай

22 января 1916

Мой дорогой Дэйви,

вот я и вернулась на свой маленький остров. Крисси пришлось переслать твое письмо, поэтому такая задержка.

Вилли скоро присоединится к вашим глупым сражениям. Видел бы ты, каким напыщенным он выглядит в своей форме

—

настоящий петух. Леди, похоже, почти не могут сопротивляться притяжению шотландского солдата в килте, но Вилли не совсем понимает, каким образом мужчины должны работать и сражаться в этой нелепой одежде.

За чаем он признался мне, что у него есть девушка. До этого он ни разу даже не упоминал об этом! Все это время он хранил свою тайну, хоть и не сказал мне, почему. Я проговорилась, что у меня тоже есть секрет. Дальше этого я не пошла, но Вилли… он сам все понял. Он сказал, что я уже несколько месяцев улыбаюсь. О, Дэйви, я не предполагала, насколько не готова буду ответить на вопрос о нас с тобой, поэтому я выпалила: «С любовью не спорят». Он только ухмыльнулся и сказал, что я совершенно права. Я не видела его таким счастливым с самого начала войны.