Но я все равно был в ужасе. Боялся сделать неправильное движение. Первый вечер был идеален. Ужин, танцы, прогулка по Риджентс-парк. Я не хотел испортить все это каким-нибудь неуместным предложением. Я хотел

—

о Боже, как же я хотел!

—

но никогда не смог бы заставить себя облечь это желание в слова.

Мне нужно кое в чем признаться. Возможно, ты уже знаешь, о чем я. Я никогда раньше не был с женщиной. С женщиной в этом смысле. Помнишь, как ты натянула мне простыню на плечи? Я дрожал не от холода; я был до смерти напуган. Конечно, я имел представление о том, что нужно делать

—

все ребята об этом говорят

—

но у меня не было точной инструкции. Я боялся ошибиться. Я затем ты рассмеялась и снова меня поцеловала, и по твоему смеху я понял, что ты нервничала не меньше меня. Но как я мог знать, что инструкций для этого не существует? Как я мог знать, что будет… так?

И ты права: жаль, что мы не могли оставаться в нашей комнате на протяжении всех тех девяти дней, но, как я понимаю, выхода у нас не было. Я бы ни за что не стал отказываться от исполнения обязанностей шафера, и, думаю, Минна была рада, что ее свидетельницей была еще одна женщина, кроме ее матери. Гарри пришлось силой отрывать Минну от себя на вокзале. Она перебросила тогда свои волосы назад и одарила его долгим поцелуем, а затем он поднялся в поезд. Я оглянулся и увидел, что на какое-то мгновение уверенность Минны треснула, и она показалась мне маленькой девочкой. Ее фривольное поведение порой заставляет меня забыть, насколько она на самом деле молода.

Пока мы сидели в зале регистрации и ждали Гарри и Минну, я не мог не думать о нашем будущем, Сью. Когда я отслужу свой год и вернусь с фронта, то что тогда? Какие возможности нам остаются?

Гарри ворчит, чтобы я выключил свет и ложился спать. Сейчас этот сварливый выродок бросил в меня ботинком. До подъема нам остается всего несколько часов, поэтому, наверное, мне следует оказать ему эту услугу (только если он перестанет использовать меня как мишень).

Знаешь, это письмо к тебе помогло мне немного успокоить свои страхи. До тех пор, пока мне будут приходить от тебя послания (которые являются для меня дорогой жизни, ведущей в саму Шотландию), все будет в порядке. Я говорил, что в качестве талисмана у меня с собой книга, но на самом деле, Сью, ты мой талисман.

Люблю тебя,

Дэвид

Эдинбург

12 декабря 1915

Любовь моя,

твое письмо раньше меня оказалось в Эдинбурге, и Крисси в полном недоумении встретила меня на пороге своей квартиры. Я не торопилась возвращаться в Шотландию: провела несколько дней в Йорке, посетила аббатства Приграничья. Вырвавшись со своего острова, я хотела увидеть как можно больше. Думала, появиться внезапно на пороге квартиры Крисси будет забавно. Сказать, что она была шокирована, увидев меня,

—

не сказать ничего.

Это довольно ошеломляюще

—

после уединенной жизни в домике на моем изолированном острове оказаться в крошечной квартирке, полной детей и шума. По крайней мере, Крисси предоставила мне личную комнату

—

я сплю на диване в гостиной. У меня почти постоянно кружится и болит голова от этого гомона, но здесь очень мило. Дети Крисси и Аластера так выросли! Их семья покинула Скай где-то шесть или семь лет назад, так что в этом нет ничего удивительного. Я и не ожидала, что дети стопчутся. Моей племяннице Эмили скоро исполнится одиннадцать, и она уже настоящая леди. Мальчикам, Алли и Робби, сейчас восемь и шесть соответственно, и они — это просто наказание. Когда я в последний раз видела Робби, он еще не умел ходить, а теперь он носится по дому, рассказывает шутки и складывает в уме числа. Они все настолько полны жизни, что это кажется почти неприличным во время войны.

Между прочим, ты ведь сообщишь мне, если тебе что-нибудь понадобится, Дэйви? Да, здесь, в Эдинбурге, цены высоки, но, полагаю, во Франции они все равно выше. Я купила столько книг в Лондоне, так что, определенно, смогу послать тебе несколько, как только ты освободишь место в своем мешке. Можешь выкинуть кружку или что-нибудь из оружия. С собой надо брать действительно важные вещи, дорогой!

Я совершенно точно знаю, что имеешь в виду, называя любимое издание «Гекка Финна» источником уюта и даже удачи. Я редко покидаю свой домик, поэтому в моей жизни меньше волнительных моментов, чем в твоей (одним из них я считаю тот, когда подкупом заставила Вилли завязать мне глаза и бросить меня на палубу того парома). Мой талисман

—

это кусочек янтаря цвета чистого меда. Финли привез его мне после того, как в первый раз вышел в море с отцом. Именно этот камешек возбудил во мне интерес к геологии. Я постоянно ношу его в кармане, и если впадаю в уныние, то достаю его и рассматриваю, надеясь обнаружить заключенную в нем магию. Когда я читала в школе вслух или сдавала экзамены, я запускала руку в карман, чтобы подбодрить себя прикосновением к нему. Мой камушек стал гладко отшлифованным, а еще на нем есть выемка, в которую хорошо ложится мой большой палец. Вполне естественно, что его я первым положила в свой чемодан, когда покидала Скай.

Забавно слушать, как ты говоришь о том луче света, который упал на меня, когда я сошла с поезда. Я понимаю, что ты имеешь в виду, но, боюсь, я не отнеслась к этому так поэтично, как ты. Я пыталась взглядом охватить весь вокзал, чтобы найти тебя, а тут так нелепо выглянуло солнце и стало светить мне прямо в глаза. А тот случайный толчок в такси? Возможно, я бы почувствовала тот же поток электричества, если бы не была смущена, когда неприличной кучей оказалась у тебя на коленях.

Нет, я ни в коем случае не преуменьшаю твои романтические впечатления, мой милый. В конце концов, я поэт, и могу быть такой же сентиментальной.

Я, определенно, нервничала при встрече с тобой, но не думала, что ты тоже будешь так волноваться. И бояться? Я и не предполагала, что ты знаешь это слово. Я бы даже сказала, что ты уже делал все это раньше: признавался в бессмертной любви женщине, которую никогда не видел, вступал во французскую армию ради предлога переплыть всю Атлантику, а затем заманивал эту женщину в один из самых дорогих отелей Лондона.

Да, я заметила, как в твоих глазах на мгновение появилась тень неуверенности, когда мы поднялись в твою комнату. Я не знала, что это был твой первый раз, но я задавалась этим вопросом. Но ты прав: я тоже боялась. Думаю, опыт всего мира не смог бы приготовить меня к первой ночи с тем, кого я действительно люблю. Но стоило ли вообще волноваться? Совершенно ясно, что все прошло хорошо,

—

иначе мы не повторяли бы это столько раз.

Не знаю, что нам остается делать в будущем. Но нужно ли беспокоиться об этом сейчас? В этом мире достаточно поводов для беспокойства и без того, чтобы мы добавляли в его хаос еще и эти проблемы. Ты просто должен стараться оставаться в стороне от снарядов и пуль, а я буду писать тебе и любить тебя с каждым днем все сильнее.

Твоя Сью

Эдинбург

Среда, 14 августа 1940

Дорогой дядя Финли!

Знаю, Вы просили меня больше не писать, но я достаточно взрослая, чтобы не всегда поступать так, как велят.

Мама написала. Она в Лондоне. Если бы Вы сказали мне это месяц назад, я бы не поверила. На моем веку она никогда не покидала Эдинбург. Но с тех пор, как я узнала о ее жизни на Скае, я готова поверить во что угодно.

Она рассказала мне про Дэвида, американца, про то, что любила его долгие годы. Она не ожидала этого чувства, но не смогла от него отказаться. И судя по выражению ее лица, когда она собирала с пола те письма, думаю, не может до сих пор. Но Вы, вероятно, будете счастливы узнать, что она сделала это. Она отказалась. Если не считать меня, последние двадцать лет моя мать провела в одиночестве. И если бы я не увидела ее в ту ночь, когда упала бомба, в ту ночь, когда война поразила ее в самое сердце, я бы никогда этого не поняла. Я бы никогда не увидела, какой одинокой она была. Я бы никогда не узнала, что она потеряла.