К. Паустовский

«Необходимо знать, какие побуждения руководят писателем в его работе. Сила и чистота этих побуждений находятся в прямом отношении или к признанию писателя… или к безразличию или даже к прямому отрицанию всего, им сделанного».

А. Пушкин

«…И долго буду тем любезен я народу,

Что чувства добрые я лирой пробуждал,

Что в мой жестокий век восславил я Свободу

И милость к падшим призывал».

С. Довлатов

«Запомни раз и навсегда: литература цели не имеет… Для меня литература – выражение порядочности, совести, свободы и душевной боли».

Р. Макки

«…Когда… люди пишут хорошо, то причина всегда одна: ими движет желание вызвать эмоциональную реакцию…»

Очень бы хотелось вызвать. Любую – из мыслимого спектра…

Дал прочесть несколько рассказов приятелю. Человек пишущий, признанный, скептик и юморист.

– Оно тебе что? Эректильную функцию повышает? Таки нет. Доктор что велел после инфаркта? Сачковать в пассивной позиции… Вот и сачкуй. А ты… красной нитью – «любовь к женщине»… Об неё уже всё сказато и спето. Вопрос – не стоит… Читай Губермана.

Посмеялись. Выпили. Повспоминали молодые подвиги. Сексуальные харакири. Когда подружка беззаботно свиристит рядом, а ты лежишь слабо живой, в вихре галлюцинаций, в глазах – искры электросварки, и думаешь: чем бы треснуть по кудрявой башке, чтоб не насовсем, но хоть на пару часов утихла…

Много лет спустя, диагностируя мои заболевания, врачи спросят, какие имел травмы? Только сердечные, отвечу я, но едва совместимые с жизнью.

Извините, уклонился.

…Читаю Губермана:

Пишу я вздор и ахинею,

херню и чушь ума отпетого,

но что поделаешь – имею

я удовольствие от этого.

Действительно, у кого что…

«…Я не помню сейчас, почему меня в одно прекрасное время потянуло вдруг к литературе, – писал Ю. Казаков. – Я страстно хотел увидеть свою фамилию напечатанной».

Юрий Николаевич Палагин, замечательный писатель из Сергиева Посада, подвижник, неутомимый и неравнодушный собиратель литературного наследия на земле Радонежья, в книге «Русские писатели и поэты ХХ века в Сергиевом Посаде» пишет, в частности, о Казакове:

«Имя его было у всех на устах, сборники его рассказов на прилавках книжных магазинов не залёживались, о нём писали в газетах и журналах (…) Общее мнение в литературных кругах было такое: Юрий Казаков – достойный преемник русских классиков: Л. Толстого, И. Тургенева, А.Чехова, И. Бунина, М. Пришвина (…)

Юрий Казаков горевал лишь о том, что слишком поздно (курсив мой – Ю.Х) он разгадал своё предназначение быть писателем. Как-то никто не разглядел в нём литературных способностей (…)

Первое, что сделал Казаков на пути к писательству – он стал внимательнее читать рассказы, очерки, «стараясь понять, как они сделаны. А через некоторое время стал и сам писать что-то» (…)

…в Литературный институт «…пришел человеком… малограмотным», «литературу художественную зная на совершенно обывательском уровне».

Палагин приводит слова Казакова: «…Года два я только и делал, что читал. Читал по программе и без программы. И после долгих чтений и размышлений я пришёл к выводу, что лучше всех писали наши русские писатели. И я решил писать так же, как они (делов-то, решил и всё! – Ю.Х.) … я просто уловил нечто общее, присущее всем нашим лучшим писателям, и стал работать (курсив мой – Ю.Х.)».

Паустовский позже писал ему:

«Я не могу без слёз читать Ваши рассказы. И не по стариковской слезливости… а потому, что счастлив за наш народ, за нашу литературу, за то, что есть люди, способные сохранить то великое, что досталось нам от предков наших – от Пушкина до Бунина. Велик бог земли русской».

Читаем у Палагина: «Пришла пора зрелости, мудрости. Но пагубная страсть (…) разрушила его здоровье (…) расстроила писательские планы (…) Пахомов (его друг и врач – Ю.Х.) получил от Казакова в начале восьмидесятых годов ответ на своё письмо: «…Есть у меня сосед теперь, Веня Ерофеев, так вот он разработал рецепт гениального коктейля под названием «Сучий потрох» (…) После двух стаканов человек возносится в такие космические выси…»

…Совпадение времени, мест, обстоятельств... Жили рядом, ходили теми же дорожками… Говорят – мир тесен. Стало быть, не судьба. С одним разминулся в Абрамцеве, с другим – на Курском… Локтями коснувшись в толпе и не увидев друг друга: каждый погружен в состояние глубокого раздумья…

Повторю слова Паустовского: «Велик бог земли русской».

Велик. Но не всемогущ, да простится мне богохульство невольное. Милость к падшим оказалась квотированной.

Открыл для себя Хорхе Луиса Борхеса. Не согласился с Казаковым, что «лучше всех писали наши русские писатели».

Борхес, обладатель практически всех самых высоких наград за литературную деятельность, получил всемирную известность, когда ослеп. Вот бы запить, да? Самое время… «Мыслить, анализировать и придумывать – это нормальное дыхание разума. Возносить до небес чьё-то случайное открытие, подбирать старые чужие идеи, с упорством цитировать «кумиров» – значит признаваться в собственной слабости или невежестве. Всем людям должны быть по силам все мысли…»

Прочёл и устыдился. Сгоряча. Прочел еще – мне не стыдно признаться в невежестве. Да, я – неуч. И цитирую кумиров. Мудрый слепец их взял да закавычил…

Довлатов разложил все по полочкам:

«Внутренний мир – предпосылка. Литература – изъявление внутреннего мира. Жанр – способ изъявления, приём. Талант – потребность в изъявлении. Ремесло – дорога от внутреннего мира к приёму».

Примеряю: потребность в изъявлении – есть, предпосылки – есть, дорога – есть. А коли есть – топай. Работай. Оправдывайся мозолями на всех «рабочих местах»… Хватит болтаться неучем.

Вот бы учредить ЛикЛитБез! Деканом – Бунин. Замом – Паустовский. И преподавательский состав:

Лесков, Чехов и Куприн;

Платонов, Пильняк и Бабель;

Трифонов, Нагибин, Казаков и Домбровский;

Шукшин, Искандер, Довлатов и Ерофеев Венедикт;

Рубина, Ерофеев Виктор, Пелевин, Губерман.

Не забыть Борхеса, Маркеса, Кортасара. Франсуазу Сазан – для факультатива (из личной симпатии). И – маэстро по созданию «историй» (Story) – Роберта Макки.

Учредил.

Составил программу на учебный год. График домашних заданий – строгий по срокам. Жена купила словари: толковый, синонимов, этимологический, орфографический. Дочь сотворила, по собственному дизайн-проекту, настольный источник света. Стильный, уютный. Внук поставил перед глазами парочку забавных троллей («оба-двое») – для вдохновения. Палагин благословил (по прочтении нескольких рассказов в рукописи): «…хороший язык. Давно не испытывал такого удовольствия. Пишите».

По основному предмету «Литературное качество прозы» я завел толстенный гроссбух. Приступил к плановым занятиям: учить себя читать и писать. Я ещё никогда не был столь усердным и работоспособным учеником. Поначалу читал в самый продуктивный период интеллектуальной активности – после утреннего чая. Писал без выходных, забыв про телевизор, сократив время на сон. Вскакивал среди ночи – как укусил кто – записать куски сочиняемых текстов. Жена, беспокоясь о здоровье тела (равно как и о качестве текстов), выводила как пёсика на прогулку. Выгуляв меня на воздухе часок-полтора, садилась за компьютер, я же – за письменный стол, у лампы с троллями.

Жена на глазах становилась жёстким редактором. Пытаясь пресечь многословные и пустопорожние стариковские сентенции, способные испоганить изначальный замысел, обезобразить неплохую страницу, она говорила:

– Эта работа, писательская, схожа со сборами в дорогу. Сначала хватаешь вещи без разбору – ведь в пути и вдали от дома может пригодиться все – и бросаешь в кучу. Потом оглядываешь беспорядочный ворох без спешки, с пониманием того, куда едешь, зачем, как надолго и т.д. Из нахватанной кучи убираешь и оставляешь дома случайное, откровенно ненужное, лишнее. Взятое «на всякий случай», без чего можно легко обойтись. Прежде чем укладывать в чемодан или дорожную сумку (они ещё могут не уложиться!), пересмотри ещё раз все, что наметил брать. Чтобы не тащить «дуром».