Ум-эль-Банин. Последний поединок Ивана Бунина.

Бунин не поехал...

Но! Как он, автор «Окаянных дней», непримиримый враг всему советскому, как он мог – под водочку с икоркой - мило застольничать с полномочным представителем ненавистного режима?

...Я взглянул в его больные, полные скорби и негодования, глаза и прочёл: пожил бы ты с моё на чужбине...

Не судите...

* * *

Исчезновение из дому ненужных вещей – старая мебель, облысевшая сапожная щётка, настольная лампа или полинявшая пижамная куртка, к чему привык за долгие годы, – стало восприниматься так болезненно, будто рвут от тела. Это уменьшает остаток.

А лежит – и я ещё почти целый.

* * *

Становишься старым – это когда начинаешь бояться вокзалов, врачей, звонков в дверь. Сторониться толп пассажиров, болельщиков. Избегать перемены мест.

Последнее – особенно.

* * *

Когда физически стар, и полная разруха, ни психологи, ни гастроэнтерологи уже ничего не могут. И тайский массаж, и женьшень – не помогают. Только жена найдёт средство. И не стоит назавтра, чуть полегчало, перед нею выпендриваться.

Если ещё сохранено мужское достоинство, хоть память о нём, не делай этого. Позаботься лучше о тёплом слове участия - у неё тоже что-нибудь да болит...

* * *

У Прилепина:

Читая книги, всё ещё мечтаю

И всё ещё уверен в том, что жизнь

И смерть между собою разрешатся

И я – один – останусь ни при чём.

Как верно выразил наиболее часто приходящую мысль... Отринул каноны, раздвинул границы и честно сформулировал исходное состояние.

* * *

Листья жёлтые над городом кружатся,

С тихим шорохом нам под ноги ложатся,

И от осени не спрятаться, не скрыться...

Тоска зелёная, рассказы серые, любовь... пасмурная. Фигня какая-то.

Вступлю-ка я в Орден куртуазных маньеристов. Украшусь татуировкой. Буду начинать утро как Степанцов: сонеты, рондели, баллады.

Было небо пронзительно сине.

пели иволги, розы цвели,

и игривое ваше бикини

вы неспешно с себя совлекли...

А что? Слабо? Посмотрим...

* * *

Встречаются два пенсионера. О чём говорить? Одному покой прописан, а другому – движение. Первый – филуменист с детства. Второй – фланёр по жизни.

При чём тут медицина?

* * *

Довлатов и Казаков. Равно близки мне, а разны во всём: литературно устроены по-разному. Один – ирония, лаконичность, ёр... как свойство натуры. Другой – тщательное описывание, ничего недосказанного, будто детям пишется. А тот, напротив, старикам: «...пожилые люди знают: уныние страшнее горя».

Вот здесь они равны. Уныние... Неодолимо оказалось.

* * *

«...узнаю... деревья и камни, отвыкшие от людей, листва... шуршит под ногами. Я подбираю засохший сучок, держу его в руке и смотрю на него, сидя на пне и думая о своём; сучок... почти сгнил, у него такая трухлявая кора, мне делается его жалко.

...пустившись в путь, я не бросаю сучок, не швыряю его... но осторожно кладу его и гляжу на него с состраданием; и когда я смотрю на него в последний раз, перед тем как уйти, глаза у меня мокрые».

Кнут Гамсун

У тебя не встретишь подобных объяснений в любви к природе. Чёрствая душа, заскорузлая, не способна принять в себя пронзительную жалкость трухлявого сучка. Беден ты: асфальт, домищи, звон трамвая, преисподняя метро... «В суету городов и в потоки машин...»

Да... Бедный фланёр...

Но под фонарём на бульваре, подняв воротник плаща, всё еще ждёт та женщина...

* * *

Есть люди, у них конфликтность в крови. Как гемоглобин: если падает, они болеют, держится в норме – порядок. И сон, и аппетит... И чтобы быть в тонусе, им нужна постоянная подпитка – скандал, склока. Пихнуть кого, послать... Для них улыбнуться - проще удавиться. Мышцы лица атрофированы.

Замечено: генерация конфликтных растёт. Ареал – Россия...

Только не надо кивать на условия проживания. Не надо. Я, например, в тех же условиях. Но конфликт для меня – беда: ни читать не могу, ни писать... Одна мысль – может, я неправ был? может, стоило сдержаться, найти компромисс?..

* * *

Фанатка

Кубок чемпионов: «Манчестер Юнайтед» – «Челси».

Жена устраивается в кресле, въедливо изучает составы команд, поправляет расстановку игроков по-своему, и... начинается...

– Штрафной! Подножка! Хавбек ни к чёрту. Сколько Абрамович за него отдал, не знаешь?

– Смотри, Руни слева открылся! Пас!.. Эх, раззява!

– Офсайд! Офсайд, ё-моё! Махала, спишь что ли?

– Го-о-л! Гол!

...Время ночное. Завтра рабочий день. Звукопроницаемость...

– Потише, – говорю.

– А ты, вообще, за кого? – бодает подозрительным взглядом, прибавляя звук.

Раньше смотрела фигурное катание. Умилялась тихонько...

Темперамент приобрёл новые формы?..

* * *

К приезду матери она старалась пошить ей новое платье: готовое, чтоб впору, не купишь, да и расцветки подходящей не сыщешь.

– Примерь, мам.

– Дочечка, да куда ж мне их – складывать? Зачем? Напрасно ты... Не обижайся.

Она огорчалась: так хотелось порадовать мать обновкой, а вот... Не понимала.

Теперь дочка купит что-то, модное, недешёвое:

– Что ты всё в старом? Надевай и ходи – тебе хорошо!

А – нехорошо... Время прошло. Не радует обновка...

Как понимает теперь маму.

* * *

Почувствуешь иногда её взгляд. Долго смотрит, куда-то дальше тебя. Лицо спокойное, но... отрешённое. Мысль погружена в грядущую неизбежность. Её осознание отражается на лице – брови дрогнут в слабом протесте, и смиренно лягут на место. Глаза снова встретятся, смирение обдаст тихой лаской. Которая теперь нужнее.

Прочёл - до чего точно... Аж в глазах защипало.

* * *

Язва... Аритмия... Ноги... Жена сдала. Дети без работы, на шее... Голова в долгах. Внучка шляется, того и гляди...

Лежит без сна: что делать? Кого просить, молить? Сам-то – ни в бога, ни в чёрта... Тоска.

Вышел на балкон покурить.

Вдруг - сквозь ночные листья – звёздочка. Далеко, видать, а всё равно... мигает. Хоть и неказиста... Голос оттуда – подумать только!

– Что пригорюнился, сынок? Плохо?

Рот открыл... а никак... Только ойкнул: маманя!

– Крепись, будет ещё хуже... Не унывай, сынок! – Тучку нанесло, или ещё что – пропала.

...Стал что-то делать. А перед сном – на балкон, дождётся:

– Как ты там, маманя? Не холодно?

И хочется в ладони взять.

* * *

Энциклопедист – не автор

За малый срок – неделя – бегло пролистал словарь Ушакова, подарок.

– Может, пригодятся какие? – надеялись дарители. – А то твои рассказы... жалостные... худые. Не иначе – от бедности речи.

Прикинул, не имея целью достичь точной цифры: процентов восемьдесят- восемьдесят пять знаю (из 180 000 слов и словосочетаний).

Результат показался ошеломляющим. А потом думаю – ну и что толку?

Их надо уметь складывать.

* * *

И так они старели оба.

А.С. Пушкин

Как жаль времени... Хворобы – будто с горы, наперегонки... Какая первей? Не пожалуешься – жил запредельно... Теперь коптишь огарком.

А она... Беспрестанно виноватится: не могу как раньше. Самый пустяк, недослышала что-то - «недотёпа, тетеря глухая!»

Обидеть – грех великий. Промолчи. Сведи на шутку. Погладь как ребёнка, пусть и с преувеличенной щедростью – для кого жадничать?.. Врозь по углам – зябко. Сиротливо. Будто спать раздельно.

А как благодарна за букетик стариковского великодушия.

А какие цветы на этой клумбе...

* * *

В застолье главное – проникновенный тост. С концовкой вроде:

Да будут ясны дни твои,

Да будет жребий твой прекрасен!

Использовал на юбилеях.

А тут, уже и с юбилеями, и с тостами – отбой, «встречаю» автора... Стыдоба – не знать.

Простите великодушно, Александр Сергеевич. Оплошка.