Формально итогом этой встречи было решение совместными усилиями форсировать разработку нового Союзного договора. Но фактически, отмечал Г.Х. Шахназаров, «Горбачёв признал, что отныне он не в состоянии править единолично и готов пойти на передачу власти республикам с сохранением за Союзом в основном координационных функций»[3069].

По сведениям «Коммерсанта», во время этой встречи была достигнута договорённость, по которой с этого момента центр не вмешивается в дела республик и, если Союзный договор, подготовленный центром не будет их устраивать, они могут подготовить и подписать его самостоятельно. В обмен на это республики согласились прекратить войну с центром. «Коммерсантъ» сравнил эту договорённость с отречением царя от престола[3070].

«На закрытой встрече с депутатами российского парламента Борис Ельцин заявил, что Михаил Горбачёв, подписав вместе с руководителями 9 союзных республик совместное заявление, признал их в качестве суверенных государств». Поэтому те республики, которые не хотят, могут не подписывать Союзный договор и выйти из СССР[3071].

Имеются сведения, что именно тогда, весной 1991 г., республики получили право денежной эмиссии[3072]. Отказ союзного центра от контроля за денежной массой должен был повести к её нерегулируемому росту, дальнейшему обесцениванию рубля, а, значит, к обострению экономического кризиса, что делало неизбежным переход отдельных республик к выпуску собственных валют и разрушение единого государства.

Соглашение в Ново — Огарёве было достигнуто 23 апреля, а 24 — го в Москве открылся объединённый Пленум ЦК и ЦКК КПСС, продолжавшийся два дня[3073].

Накануне собралось Политбюро. «Когда М.С. показали проект решения Пленума, — читаем мы в дневнике А.С. Черняева, — он взорвался: там речь шла об «антинародной политике» генсека»[3074]. «Консервативные силы в КПСС, — с возмущением пишет М.С. Горбачёв, — решили превратить апрельский Пленум ЦК в своего рода разбор персонального дела Горбачёва, намереваясь открыто предъявить мне политические обвинения и ультимативные требования»[3075].

Своё выступление на Пленуме он начал с критики и левого радикализма и правого экстремизма[3076]. Несмотря на это на следующий день оппозиция перешла в наступление. Один из выступающих сравнил генсека с машинистом, который ведёт состав на красный свет. Тогда М.С. Горбачёв взял слово и сам заявил об отставке[3077].

«Был объявлен перерыв». В.В. Бакатин, А.И. Вольский, А.С. Грачёв и О.Р. Лацис собрали сторонников М.С. Горбачёва, которые выступили с заявлением о недоверии ЦК и требованием созыва партийного съезда. Несмотря на то, что им удалось получить только 72 подписи (это менее пятой части членов ЦК)[3078], Политбюро предложило снять заявление М.С. Горбачёва об отставке с голосования, что и было сделано[3079].

Касаясь этого эпизода, А.С. Черняев совершенно справедливо отмечал: что значит снять? «до следующего пленума, что ли?»[3080].

И действительно, имеются сведения, что сразу же после этого голосования оппозиция приняла «решение о созыве на 3 сентября внеочередного съезда КПСС и съезда народных депутатов СССР, где планировалось отправить Горбачёва в отставку».

Вскоре после Пленума ЦК КПСС была завершена подготовка документов для введения чрезвычайного положения. Если «в марте эти материалы были на стадии черновых документов», то «в конце апреля Горбачёв получил все уже согласованные предложения». «Тогда же, — вспоминает Ю. Прокофьев, — он позвонил мне. Советовался: положение в стране улучшается, может быть, и не надо принимать закона или постановления о чрезвычайном положении в стране. А принять чрезвычайные меры в отдельных регионах и отдельных областях страны? Я с ним согласился»[3081].

В мае такой указ был принят и «прошёл почти незаметно»[3082].

«Единственно, что мне тогда запомнилось, — пишет Ю.А. Прокофьев, — позвонил Горбачёв и, посмеиваясь, сказал: «Я вот с Ельциным согласовал этот Указ. Ельцин дал согласие и внёс одну поправку. Указ вводится только на год. А нам больше одного года и не надо»[3083].

Что в данном случае имел в виду Михаил Сергеевич, мы не знаем. Но когда около 22 апреля 1991 г. А.Н. Яковлев спросил Э.А. Шеварднадзе: много ли у нас времени, тот ответил: «Три — четыре месяца. Ну, от силы пять — шесть. А потом все сгорим — все пионеры перестройки»[3084].

С протянутой рукой

Весной 1991 г. госдепартамент США пригласил Г.А. Явлинского в качестве консультанта на очередную встречу «большой семёрки»[3085]. Она состоялась 25–30 апреля в Вашингтоне[3086]. Во время встречи Григорий Алексеевич предложил разработать программу перехода СССР к рынку совместными усилиями американских и советских специалистов[3087]. Идея получила поддержку. Вернувшись в Москву, Григорий Алексеевич поставил о ней в известность Е.М. Примакова, сообщив, что под эту программу можно получить не менее 30 млрд долл. кредита[3088].

5 мая Г.А. Явлинский и Е.М. Примаков направили в адрес «большой семёрки» письмо и заявили о готовности советской стороны участвовать в разработке такой программы[3089]. 11 числа М.С. Горбачёв в телефонном разговоре с Д. Бушем сообщил о намерении направить в США Е.М. Примакова и Г.А. Явлинского, «чтобы вместе с американскими экспертами разработать программу адаптации советской экономической реформы к мировой экономике»[3090].

Имеются сведения, будто бы во время этого разговора советский президент дал понять американскому президенту, что если Запад не поддержит перестройку, возможно возвращение к «холодной войне»[3091].

Д. Буш поддержал идею совместной разработки перехода СССР к рынку. 17 мая А.С. Черняев записал в дневнике: «Вчера М.С. вдруг поручил мне встретиться с двумя профессорами из Гарварда (Аллисон и Сакс) вместе с Явлинским. Его одного М.С. принимал и согласился, чтобы тот вместе с американцами сделал «avant — projet» — для «семёрки» и для М.С., - на основе которого мы (если М.С. примет и если примут Ельцин и проч.) дальше будем вести экономическую реформу, оттолкнувшись от 15, 30 или даже 150 млрд долл., которые дадут нам МБ, МВФ и т. п. после одобрения «семёрки»[3092].

19 — го Г.А. Явлинский отправился в Гарвард[3093]. Здесь было решено до 15 июня подготовить обоснование подобного проекта, а затем предложить его вниманию «большой семёрки» в Лондоне[3094].