I. За двести лет перед тем, как Поджио красноречиво изливал свою скорбь, один анонимный писатель составил описание Рима. По своему невежеству он, быть может, называл странными и вымышленными именами те же самые предметы, о которых говорил Поджио. Тем не менее у этого варварского топографа были глаза и уши; он мог видеть остатки зданий и мог прислушиваться к народным преданиям; он ясно перечисляет семь театров, одиннадцать бань, двенадцать арок и восемнадцать дворцов, из которых многие исчезли до того времени, как стал писать Поджио. Многие из самых великолепных древних сооружений, как кажется, сохранялись долго, а причины разрушения действовали с самой сильной и постоянно возраставшей энергией в тринадцатом и четырнадцатом столетиях.

II. То же замечание применимо к трем последним столетиям, и мы стали бы тщетно отыскивать тот Septizonium Севера, который был прославлен Петраркой и антиквариями шестнадцатого столетия. Пока римские здания были целы, они могли устоять против первых, хотя бы и чрезвычайно сильных ударов, благодаря прочности своего материала и соразмерности всех своих частей; но когда арки и колонны расшатались, от них стали отваливаться обломки при самом легком сотрясении.

После тщательных исследований я различаю четыре главных причины разрушения Рима, непрерывно действовавшие в течении более тысячи лет: I) Повреждения, наносимые временем и природой. II) Нападения варваров и христиан. III) Хорошее и дурное употребление, на которое шли материалы построек. IV) Домашние распри римлян.

I.Благодаря своему искусству человек способен сооружать памятники гораздо более долговечные, чем его собственное существование; но эти памятники так же бренны и непрочны, как он сам, а в беспредельном течении времен и его жизнь, и плоды его трудов занимают лишь одно мгновение. Впрочем, не легко установить пределы долговечности для несложного и прочного сооружения. Пирамидывозбуждали удивление в древних народах и еще в ту пору считались уцелевшими от древнейших времен диковинами; сто поколений исчезло, как исчезают осенние листья; исчезли фараоны и птолемеи, цезари и калифы, а те же пирамиды все еще непоколебимо возвышаются над разлившимися водами Нила. Здание, в состав которого входят различные небольшие сооружения, легче подвергается повреждениям и скорей приходит в упадок, а медленное разрушительное действие времени ускоряется бурями и землетрясениями, пожарами и наводнениями. И атмосфера города, и его почва, без сомнения, подвергались внутренним сотрясениям, и высокие римские башни пошатнулись со своего фундамента; но семь холмов, как кажется, не возвышаются над одной из больших внутренних впадин земного шара и ни в какую эпоху своего существования город не делался жертвой тех конвульсий природы, которые в Антиохии, Лиссабоне и Лиме обращали в несколько минут в прах то, что было создано трудом многих поколений. Огонь — самое могучее орудие жизни и смерти; его разрушительная сила может быть приведена в действие и может быстро увеличиваться по воле или по небрежности людей, и бедствиями этого рода отмечен каждый из периодов римской истории. Достопамятный пожар, который был преступлением или несчастием Неронова царствования, продолжался, хотя и не с одинаковой яростью, от шести до девяти дней. Бесчисленные дома, скученные в узких и извилистых улицах, сделались жертвами пламени, а когда пожар прекратился, только четыре из четырнадцати городских кварталов оказались невредимыми; три квартала были совершенно уничтожены, а семь были обезображены дымящимися остатками не вполне сгоревших зданий. Когда империя находилась на вершине своего могущества, метрополия восстала из пепла в новой красе; но престарелые жители скорбели о невознаградимой утрате произведений греческого искусства, победных трофеев и памятников самой отдаленной или баснословной древности. В эпоху бедствий и анархии каждая рана смертельна, каждая утрата невознаградима и ни заботливость правительства, ни предприимчивость частных лиц неспособна загладить понесенных потерь. Впрочем, можно указать две причины, по которым действие огня более разрушительно в городе, который процветает, чем в городе, который находится в упадке. I. Самые горючие строительные материалы — кирпич, дерево и металлы — прежде всего уничтожаются огнем или обращаются в слитки; но пламя не причиняет большого вреда, охватывая голые стены или оставшиеся без всяких внешних украшений массивные арки. II. Искра всего легче производит пожар в жилищах простого народа; но после того, как огонь уничтожил эти жилища, уцелевшие большие здания остаются одинокими среди пустого пространства и уже не подвергаются никакой опасности. По причине своего географического положения Рим нередко страдал от наводнений. Не исключая самого Тибра, все потоки, спускающиеся с обеих сторон Апеннин, имеют недлинное и неправильное течение; речки, неглубокие в жаркую летнюю пору, превращаются осенью или зимой в стремительные потоки от дождей или от таяния снегов. Когда противный ветер гонит назад воды, текущие в море, и когда для этих вод нет достаточного простора в русле реки, они выходят из своих берегов и беспрепятственно заливают соседние равнины и города. Вскоре после триумфа, которым закончилась первая Пуническая война, вода в Тибре поднялась от необыкновенно сильных дождей, и наводнение, превзошедшее все прежние разлития Тибра и своей продолжительностью, и своим объемом, разрушило все здания, какие стояли ниже римских холмов. Сообразно с условиями почвы здания разрушались или от того, что вода внезапно уносила их, или от того, что она долго подкапывалась под их фундамент. В царствование Августа повторилось такое же несчастье; своевольная река снесла стоявшие на ее берегах дворцы и храмы, а после того как император очистил и расширил заваленное развалинами русло, его преемникам пришлось предотвращать такую же опасность и предпринимать такие же работы. Намерение отвести в другое русло воды Тибра или впадающих в него речек долго встречало препятствия в предрассудках и в интересах местного населения, а польза, которую принесло его запоздалое и неполное исполнение, не вознаградила ни труда, ни расходов. Приобретение владычества над течением реки было одной из самых славных и самых важных побед, какие когда-либо одерживались людьми над своеволием природы, а если Тибр мог совершать такие страшные опустошения при энергичных и предприимчивых правителях, то кто был бы в состоянии предотвратить или кто был бы в состоянии перечислить все подобные бедствия, постигшие Рим после падения западной империи? В конце концов само зло послужило для себя исцелением: массы мусора и смытая с холмов земля подняли площадь Рима, как полагают, на четырнадцать или на пятнадцать футов выше прежнего уровня и теперешний город реже подвергается наводнениям.

II. Писатели всех наций, приписывавшие разрушение римских памятников готам и христианам, не потрудились расследовать, в какой мере те и другие были воодушевлены жаждой разрушения и в какой мере они располагали средствами и свободным временем для удовлетворения этой жажды. В предшествующих томах этой истории я описал торжество варварства и религии, а теперь вкратце укажу на действительную или воображаемую связь между этим торжеством и разрушением Рима. Наша фантазия способна создать или усвоить приятный для нее вымысел, будто готы и вандалы вышли из Скандинавии, горя желанием отомстить за бегство Одина, разорвать цепи, наложенные на человеческий род, и наказать притеснителей, будто они намеревались сжечь памятники классической литературы и ввести свою национальную архитектуру взамен полуразрушившихся сооружений тосканского стиля и коринфского. Но на самом деле северные завоеватели не были ни достаточно дики, ни достаточно просвещенны, чтобы замышлять такие опустошения и такое отмщение. Скифские и германские пастухи воспитались на службе в римских армиях, от которых научились дисциплине и с которыми вступили в борьбу, потому что знали их слабость; вместе с знанием латинского языка они усвоили привычку уважать римское имя и права Рима на верховенство, и хотя они не были способны вступать в соперничество с искусствами и литературными произведениями более просвещенной эпохи, они были более склонны восхищаться этими произведениями, чем задумывать их уничтожение. Во время непродолжительного обладания богатой и не оказывавшей никакого сопротивления столицей солдаты Алариха и Гейзериха давали полную волю страстям, свойственным победоносной армии; предаваясь необузданному удовлетворению сладострастия или жестокосердия, они искали таких богатств, которые нетрудно унести с собой, а бесплодное разрушение зданий, воздвигнутых консулами и цезарями, не могло ни льстить их гордости, ни доставлять им удовольствие. К тому же они дорожили каждой минутой: готы очистили Рим на шестой день после своего вступления, а вандалы — на пятнадцатый, и хотя несравненно труднее строить, чем разрушать, от их быстрого нашествия едва ли много пострадали прочные древние постройки. Не лишним будет напомнить, что и Аларих, и Гензерих, по-видимому, были расположены щадить римские здания, что под благотворным управлением Феодориха прочность и красота этих зданий оставались неприкосновенными и что минутное ожесточение Тотилы было обезоружено и его собственной совестью, и советами его друзей и врагов. Обвинение, необосновано взведенное на варваров, может быть перенесено на римских католиков. Статуи, алтари и капища демонов внушали им отвращение, и потому понятно, что, когда они сделались полными хозяевами Рима, они с усердием и с настойчивостью стали уничтожать все, что напоминало об идолопоклонстве их предков. Разрушение восточных храмов могло служить для них достойным подражания примером, а для нас может служить аргументом, подкрепляющим наше мнение, и нет ничего неправдоподобного в том, что в этом разрушении некоторая доля вины или заслуга принадлежала римским новообращенным. Впрочем, их отвращение ограничивалось памятниками языческого суеверия, а светские здания, предназначенные для деловых занятий или для публичных увеселений, могли оставаться невредимыми, не оскорбляя ничьих верований и не причиняя никакого скандала. Новая религия была введена не шумно выраженной народной волей, а декретами императоров и сената, и потому, что этого требовал дух времени. В среде христианских иерархий самыми благоразумными и менее всех зараженными фанатизмом обыкновенно были римские епископы, и нет никаких положительных обвинений, которые можно бы было противопоставить той заслуге, что эти епископы сберегли великолепное здание Пантеона, превратив его в христианский храм.