— Скажите, лесники на него жалуются?

—

Они на всех жалуются. На нас. Мы же заготавливаем лес. Для государства! Сдаем. Не в свой карман кладем! А лесникам не нравится, что год от года планы на заготовку повышаются, растет спрос на лес количественно и качественно. А они за каждое дерево жалобы на нас писать готовы. Ох, и склочный народ!

—

Скажите, вы встречную сверку с лесхозом проводите?

—

Какую?

—

По заготовленной древесине на делянах?

—

Нет.

—

А почему?

—

Нет необходимости. Мы с момента повала и до момента отгрузки — шесть раз проводим пересчет кубатуры. Внутренний. Это ж все равно, что доход своего предприятия дать обсчитать соседу-врагу.

—

Почему врагу? — удивился следователь.

—

Да очень просто. Мы с лесхозом все время в ссоре. То они из-за нас взыскания и выговоры получают. То мы из-за них. А все потому, что не будь нас— жили бы они спокойно. А мы им работу подкидываем — посадки, подсадки. К тому же мы премии получаем за выполнение плана, а они только за сохранность, да и то мизерную. Но я же не виноват. Не я назначаю размеры премий.

—

Скажите, много у вас участков с первой сеткой сгущенности леса?

—

Имеются, а что?

—

Сколько в среднем можно взять с первой сетки с квадратного километра?

—

Около двух тысяч кубов.

—

А точнее?

—

Ну полторы, тысячу восемьсот, смотря какой вальщик работает.

—

Ну, Сеня?

—

Этот хорошо возьмет.

—

Значит, почти в два раза план перевыполнит?

—

Само собою.

—

А почему же по сводкам бухгалтерии он с семи квадратных километров взял лишь восемь тысяч кубов?

—

Значит, больше не смог.

—

А первая сетка? Вы же сами…

—

Значит, ошиблись.

—

В обсчете кубов?

—

В определении сгущенности. Значит, это была не первая, а вторая сетка.

—

Кто определяет сетки сгущенности?

—

Лесхоз. А они и кустарник готовы преподнести, как лес.

—

Если

т

ак, то у вас нередко должен был возникнуть недобор леса с делян? — спросил Яровой.

—

Ругались мы.

—

Ну, а официально, вы доводили до сведения руководителей о завышении сеток, недоборе?

—

Нет.

—

А почему?

—

Да ну их. С ними попробуй сцепись, рад не будешь. К каждой мелочи цепляться начнут.

—

Как выходите из положения?

—

Какого?

—

С недобором?

—

Скребем все подчистую. Кроме молоди. Нас за невыполнение плана не похвалят.

—

Имеются бригады, не справляющиеся с планами? — спросил Яровой.

—

Нет. И не было.

—

Они у вас что, с одинаковыми возможностями работают?

—

Конечно. О всех бригадах заботимся, — внимательно посмотрев на Ярового, начальник спросил: — А, собственно, что вы хотели?

—

Скажите, если бригада закончила один участок и уходит на другой, ей даются дни на переезд?

—

Разумеется.

—

А как они оплачиваются?

—

Рабочими днями.

—

Все члены бригады занимаются переездом?

—

Нет. Вальщик работает. Он переезжает первым.

—

И выход древесины есть?

—

Конечно. Бригада не должна терять на заработке.

—

Но ведь остальные заняты переездом?

—

Значит, половина бригады была на повале.

То же самое сказал Яровому и главбух леспромхоза.

«Надо побывать в лесхозе», — решил для себя Аркадий. И, пока еще было время, он встретился с почтальоном села. Узнал, что никогда и ниоткуда Сенька не получал ни писем и никакой другой корреспонденции. И сам никому ничего не посылал.

В сберкассе села он внимательно изучил вклад Сеньки. На его счет перечисляла деньги бухгалтерия. Но вот в январе со счета была снята крупная сумма. Яровой записал дату и сумму. Еще раз встретился с почтальоном.

—

Нет, денег Сенька никому не отправлял. У нас никто таких сумм не посылал никуда, — ответил человек. В магазине бригадир тоже ничего не покупал. И Аркадий решил снова поехать в Ноглики.

В районном узле связи ему ответили, что не знают человека, интересующего его. Что ни прямо на деляну, ни на востребование п

и

сем на имя Сеньки не было. Подняли корешки переводов. За последние полгода. Но и там фамилии бригадира не значилось.

—

Тогда еще одного посмотрите, — попросил Аркадий и назвал фамилию Клеща.

—

Он в Ныше живет, там и спрашивайте, — ответили ему.

—

Там я узнавал. Но, женщина, я прошу вас убедительно. Это очень серьезное дело. Если вы мне сейчас скажете, что писем не было, а потом окажется, что они были, у вас могут возникнуть серьезные неприятности.

Женщина еще раз внимательно посмотрела удостоверение Ярового.

—

Понимаете, у него жена…

—

Я слышал.

—

Так вот, он переписывается с женщиной.

—

Из какого города? — спросил следователь.

—

Из Одессы.

—

Адрес есть?

—

Она присылала на востребование. Без обратного адреса.

—

Почему же от женщины?

—

Почерк женский. Мы в этом не ошибаемся.

—

А он ей письма посылал?

—

Да. Но мне ее адрес ни к чему. Не запомнила.

—

А переводы ей он посылал?

Женщина замялась. Замолчала.

—

Я вас спрашиваю, — повторил следователь.

—

Был перевод. Очень крупный. Видно, хочет после поселения к ней вернуться. Забрать сына. А перед тем выслал, чтоб она успела все приготовить к их приезду заранее.

—

Найдите корешок перевода, — попросил Яровой.

Женщина вскоре нашла корешок перевода. Подала его Аркадию.

Сумма удивляла. Она была ровно втрое больше той, какую снял Сенька с вклада.

Втрое? И моментально догадка — словно осенила…

Изъяв корешок денежного перевода с одесским адресом, — Яровой созвонился с прокурором района, договорился о встрече.

Через два часа Аркадий вернулся в районный узел связи и передал его начальнику свое постановление о наложении ареста на корреспонденцию трех интересовавших его поселенцев.

—

Все телеграммы, письма, бандероли, посылки, которые будут приходить в их адрес или отправляться ими — на основании этого постановления и санкции прокурора подлежат изъятию, — втолковывал Яровой оторопевшему начальству.

—

А как же тогда насчет тайны переписки? — возмутилась недавняя собеседница Аркадия. Как уже понял Яровой, она сочувствовала Клещу в его неудачной женитьбе и потому так неохотно выдала е

г

о переписку с одесситкой.

—

Когда существует тайна нераскрытого преступления, тайну переписки подозреваемых закон мне, следователю, разрешает нарушить. Конечно, это временная мера. На вас, как

и

на других граждан, эта исключительная прерогатива не распространяется. Что поделаешь, когда мы арестовываем преступника, то нарушаем, причем сознательно, его право на свободу и на неприкосновенность личности. Но не утратил ли он эти свои права, когда совершил преступление? Конечно, да. В данном случае все обстоит иначе. Я не могу утверждать, что эти трое совершили преступление, которое сейчас расследуется. Каждый из них — подозреваемый, но не больше. Не исключено, что ознакомление с корреспонденцией может дать не только улики против кого-либо из этих поселенцев, но и снять подозрение. Следственная практика знает и такие случаи.

Говоря это тоном более сухим, чем ему хотелось бы, Яровой следовал своему давнему правилу: мало заставить выполнять свои указания, нужно еще и объяснить в пределах допустимого для чего это нужно. И тогда можно рассчитывать не просто на добросовестное исполнение, а на осмысленную помощь…