Прости, что так много пишу тебе. Но ты— как четырнадцатый в моей бригаде, и первый в списке памяти. Это тебе я обязан. Всем. Каждым днем своим, каждой радостью. Тайгою, какую ты мне подарил, людьми, какие мне дороги и понятны.

Но по сути — никто из нас не имеет права писать тебе. Мы были и не были для тебя. Мы должны уйти из твоей памяти, чтобы забыв о нас, ты мог спокойно продолжать свою работу.

Я знаю, в твоей жизни мы не первые. Но пусть мы будем последними. И ты сам будешь вспоминать нас, как черные миражи среди дня.

Такое со мною бывает. Вдруг в ясный день на поляне вижу лица. И лица… Всех «кентов». Они смотрят зло, следят за каждым шагом и мне кажется, что я под этими взглядами того и гляди попаду в ловушку. В ловушку прошлого, в ловушку памяти своей. Это особо часто было поначалу. И я не выжидал. Не сгибался при виде теней. Я кидался на них. И они убегали.

Только не подумай, что пишет тебе сумасшедший. Нет. Поверь, нелегко мне было заставить себя не бояться, и идти навстречу даже мнимой опасности. Но я заставил себя. Заставил, чтоб больше не оглядываться.

И не думай, Яровой, что в тайгу я ушел, чтоб скрыться от кентов. Нет, их я не боюсь. И если бы пришлось мне сдохнуть от их рук, в отместку за отказ от прошлого, я ушел бы из жизни, но другим… Не прежним.

Прости, Аркадий, что часто прерываю свое письмо. Ведь пишу его тебе ночами. После работы. Иногда очень хочется спать. И хотя много еще нужно рассказать тебе — руки не слушаются. И перо вместо букв выводит непонятные загогулины. Потом я беру себя за уши и пишу снова.

Знаешь, у нас в отряде топографов жизнь нелегкая. Но очень интересная. Вот вчера, например, смешное случилось. И не с кем-нибудь, а именно со мною. Я забыл тебе написать, ведь уже на первой же неделе моей работы в отряде, на меня кинулась рысь. Как парашютист с дерева спланировала. Прямо на шею. К счастью, я не один был. Сам бы растерялся. А мужики тут же сбили рысь. Убили ее.

А вот вчера стал я дерево рубить. Вверх не глянул. И вдруг смотрю, прямо передо мною рысенок выпал. Совсем еще маленький. Слепой и голый. Пищать и то не умеет. Совсем дите, хоть и звериное. Глянул я вверх, а там рысь из дупла на меня смотрит умоляюще. Как будто просит не трогать рысенка и не рубить дерево, не губить ее

дом.

Оставил я рысенка ей. Он тайге нужен. И неважно, как я к рысям отношусь. Они — порождение природы, а в ней все предусмотрено. И жизнь, и рождение. А значит, не имею я права этим распоряжаться.

Противника тоже нужно выбирать достойного, равноценного себе, как и друга.

Я полюбил тайгу. Вместе с ее капризами. С ее радостью. Знаешь, она не всякого человека признает, не всякого примет в объятия свои. Иного и на десять шагов не впустит. Другого — всю жизнь испытывает, словно проверяет на выдержку. Третьего — всю жизнь как любимчика балует. У нее свой характер, свое отношение к происходящему, свой взгляд на людей, свой выбор. Доброго человека и она не обидит, злого сама накажет.

Я не знаю, к какой категории отнесла она меня. Но только долго проверяла. Словно тоже хотела убедиться в моей прочности. Но в нее без этого идти нельзя. Она не любит и не признает слабого.

Скажу тебе по совести, что здесь я многое оставил и многое приобрел. Не раз с обмороженных рук и ног кожа чулком слезала, не раз, промокнув до самой макушки, ночами напролет выстукивал зубами и не мог согреться. Не раз, изнемогая от жажды, пил болотистую воду из следа — оставленного медведем. Не раз блудил в тайге, в ночи. Но сердцем угадывал путь и снова выходил к людям. Выходил — чтоб жить заново.

Заново жить… А ведь ты знаешь, я уже семь раз заново на свет родился. Так считают все в моем отряде. И это без учета прошлого. Его они мне не ставят в зачет. Счет в жизни начат сначала.

Семь раз я мог погибнуть. Вернее, не мог, а должен был. Но я жив. И выживая — рождался вновь. Обо мне даже легенды теперь рассказывают. Не зная прежнего меня, придумали чистым и смелым, каким и надо быть в тайге. А я не чист и об этом знаешь ты. А смелость, когда терять в жизни уже нечего, недорого ценится. Они считают меня человечным. Но ведь проживший всю жизнь среди зверей, натерпевшийся их укусов, всегда понимает, лучше небитых, как болит синяк и почем в жизни горе.

Я пришел к ним в тайгу усталым и больным зверем. Зверем, дни которого были сочтены. А меня исцелили. Вернули жизнь.

У меня теперь есть друзья. И моя новая большая семья… Вернее, не новая, я в ней родился. Ведь у меня нет прошлого. Я все забыл. Прошлое было во сне. Как хорошо, что я проснулся. Среди друзей. С теплыми добрыми руками, с большим сердцем и пониманием. Я живу среди них. Вернее— я живу в них, а они — во мне. И ты — один из них, человек. Спасибо тебе и им за мое утро. Утро без рассвета.