В селе все по-прежнему. Я воду вожу. И в баню, и людям. Один Петро умер. Если б жил, наверное, так бы и не простило мне Каменское Геннадия. Но и этого не стало. Сейчас один за троих управляюсь. Еле успеваю. Зарабатываю хорошо. Вдвое больше, чем раньше. Да, люди не обижают. Эх, мне б по молодости такую жизнь. Отказа ни в чем, баба под боком. Никогда бы в беду не попал.

А знаете, что наш начальник милиции придумал? Меня почетным сделал. И не в шутку. Попадет к нему кто-то на пятнадцать суток, из молодых, он сразу меня к нему ведет, как наглядный экспонат бывшего преступника. И говорит: «Расскажи ему о местах заключения. О тех, кто там сидит. И расскажи, как ты туда попал».

Ну и рассказываю. Все. Это называется воспитанием наглядным примером, а еще начальник милиции это называет чисткой мозгов. Правда, после такого, никто вторично не попадал. Боятся. Не столько меня, сколько моей участи. Даже материться мужики разучились совсем. Не дерутся. Баб не колотят. Тихо живем. Двадцать семь таких разговоров было. А с позапрошлого года говорить стало не с кем. Не попадают мужики в вытрезвитель. А начальник милиции мне за эти разговоры грамоту дал. За воспитательную работу среди алкоголиков и правонарушителей.

Я ее на самом видном месте держу. В рамке. Под стеклом. Единственная она у меня, за всю мою жизнь, награда. Пусть хоть другим моя наука впрок пойдет. Чтоб они моего не знали.

Да, а еще знаете, те, с кем я говорил, теперь ко мне хорошо относятся. Не смеются, как раньше. Я ведь не то, что они, хорошего в жизни не видел. Даже Клавдия это поняла. Уважает меня. Я, когда Петро умер, первым человеком в селе стал. Мог бы на любой жениться. И моложе, чем Клавдия, и красивее, да не решился. Молодая жена — неверная. А мы с Клавдией уже остепенились.

Еще хотел написать вам вот что. После того, как вы приезжали к нам в Каменское, оказывается, не я один испугался, а и начальник милиции. Хотели к нам в село еще троих на поселение прислать, а начальник милиции уперся. Не согласился ни в какую. Сказал, что хватит с него и одного меня. Оно и верно, в вытрезвитель никто не попадает, о моей жизни знают все. Зачем других присылать? Мне одному уже делать нечего стало.

Да и боязно, а что если пришлют кого-нибудь из тех, кого я знаю? Всю мою авторитетность испортят. Я даже рад, что начальник милиции не согласился на новых поселенцев.

Чуть не забыл сказать вам, в Каменском за эти годы многое изменилось. Построили Новые дома. Двухэтажные. С паровым отоплением. В одном доме, в нижнем этаже, гостиница. Так что если теперь приедете, то будет где ночевать и помимо милиции.

Правду сказать, я поначалу боялся, а вдруг в этих домах и вода будет? Это же я первый понес бы убыток. Но нет. Воду не подвели. Грунт не позволил. Не те условия. Но вам, если вы приедете, я много воды привезу. И бесплатно. По знакомству. Раньше, чем другим. Ведь вы поняли, что я не был тогда виноватым. А других поселенцев у нас не будет. Так что ничего у нас не случится. Если когда-нибудь у вас будет свободное время, приезжайте к нам. Хотя бы в отпуск. Вместе порыбачим. Сходим на охоту. Места у нас красивые, сами знаете. А я здесь еще целый год буду. Встретимся, как люди. А если на Камчатку приехать не захотите, ведь это все же далеко, приезжайте ко мне в село. Встречу хорошо. Ведь я теперь не поселенец, а хозяин. Свободный человек. Я буду рад вам.

Приезжайте с семьей. Всем места хватит. Дом я купил большой. Из четырех комнат. И зарежу барашка к вашему приезду. А в моем саду будет много фруктов. Мне будет чем доказать, что старый Рафит умеет и любит жить, что не все еще кончено. Что жизни и последние годы можно прожить красиво.

Я не хочу стареть. Не хочу считать свои годы. Не люблю воспоминаний. От них становится холодно. Ведь ничто не вернуть. И все ж спасибо вам, что снято с меня пятно второй судимости. Я знаю, это не обошлось без вашего участия. Это вы помогли мне. Жаль, что не раньше.

Другую жизнь я начал и благодаря вам. Вы были предупреждением на будущее! И помня об этом, я всегда боялся оступиться. Боялся сделать что-то не то. Я очень дорожу своей свободой. Она — жизнь. Потому, ни с кем из прежних знакомых не поддерживаю никаких отношений и переписки. Прошлое я вычеркнул. Не было его у меня. Обидно только чувствовать себя рожденным на свет стариком. Но тут ничего не поделаешь.

Вы, наверное, не понимаете к чему это я вам написал? Зачем? Вам, может, и вспоминать обо мне неприятно. Но вы поняли, и не отняли последние мои годы. И я даже теперь радуюсь каждому дню. Я жив! Но потому, что есть вы! И я пишу вам. Приезжайте, Яровой. Старый Магомет будет рад вам, как своему утру, своей жизни».

Внизу Яровой прочел адрес, написанный крупными буквами.

А через несколько месяцев получил Аркадий письмо из совхоза «Октябрьский» от Семена[22]. Он торопливо вскрыл конверт.

«Здравствуй, Аркадий! Удивился? А я давно хотел тебе написать, да все не решался. Кто я такой, чтобы писать тебе? И все же осмелился. Прости нахальство. И не ругай. Решил немного написать о своем житье- бытье. Как видишь, я по-прежнему живу на Камчатке, в том же совхозе, работаю в том же качестве. Все идет по-прежнему. И в то же время прежнего ничего нет. У меня теперь растут два сына. Скоро Ануш родит и третьего ребенка. Не знаю, кто будет — сын или дочь. Теперь, конечно, можно бы и дочку. Ведь даже старший сын мой говорит, что во всем нужно соблюдать равновесие. И хочет сестру. А знаешь, у меня уже большие дети.

Старший мой сын — Аркадий, я его назвал твоим именем не случайно. Когда ты был у нас, его еще не было на свете. А теперь он — мужчина. Знает армянский и русский языки. Умный парень. Не в меня. В Ануш пошел. Очень увлекается книгами. Много читает. До ночи. А потом мне целыми днями рассказывает. Смотрю на него и вспоминаю, что и меня дед хотел когда-то в науку отдать. Да не повезло. Может сын и за меня, и за себя счастливым будет. Он ни разу еще не был в Армении. А так много знает о ней и любит ее. Думаю, года через два приедем в отпуск. Детей на солнце погреем. Да и Ануш скучать перестанет. Второй мой сын нынче первый класс заканчивает. Каким он будет— не знаю. Только бы не в меня. Боюсь я за них, за их судьбу и жизни. Только бы они счастливыми росли. Не зная того, что видел я и испытал.

Как трудно, Аркадий, возвращаться воспоминаниями к прошлому. Когда я снова вижу перед глазами свою прежнюю жизнь, мне бывает невыносимо. И стыдно перед своими детьми за то, что в прошлом у меня нет ничего, кроме ошибок. Чему я их научу? Не делать их, не идти моею дорогой? Но я не имею права даже советовать им. Они уже сейчас умнее, чище и добрее меня.

Я

рад тому. Жаль, что никогда не смогу считать себя достойным отцом. Но я их радость. Они моя жизнь. Ради них, моих ребятишек, мне стоило жить, перенести все тяжести. Авось на их долю такого не выпадет. Как хочется мне подольше прожить, чтоб вырастить своих сыновей, увидеть их взрослыми. Такими, каким хотел увидеть меня мой дед.

Ты знаешь, моя Ануш выучилась на акушерку и теперь работает в больнице! Принимает малышей. Уже половина совхозных ребятишек ее крестники. И любят ее. А мне не везет. Друзьями я так и не обзавелся. Нет их у меня. А все потому, что боюсь и не верю. Никому не верю, Аркадий. Прежняя ошибка и теперь болит. По молодости доверился. В старости ошибок делать не хочу.

Да, ты, наверное, помнишь, учились у меня в дизельной мальчишки. Совсем молодые. Теперь у меня на счету двадцать учеников. Ровно столько, сколько лет я отсидел. Пятеро уже институты закончили. И лишь один из них главным механиком в нашем совхозе работает. Остальные четверо по всей Камчатке разбросаны. Восемь других техникумы закончили. Все на судах плавают. Механиками. Заработки имеют. Выбились в люди. Мужиками стали. Еще шестеро в училищах учатся. На механиков холодильных установок. Тоже специальность нужная. Особо на наших рыбокомбинатах.

А один, последний, двадцатый, пока при мне. Хочу из него сразу «профессора» сделать. Заведующего нашей совхозной мехмастерской. Не знаю, что из этой затеи получится. Для меня мои ученики, как мои дети. Учишь, растишь, душу вкладываешь, вразумляешь, а когда приходит пора отпускать их в жизнь, все чего-то боишься. Это, наверное, потому, что сам жизнью бит.