Гаэль обошел девушку и направился к окну. Распахнув створки оконной рамы, он оперся о подоконник и внимательно взглянул вдаль. Снег уже почти растаял, всего за два дня.
Поток свежего воздуха, наполненного ароматом весны, ворвался в комнату. Мартовский ветер игриво потрепал волосы Гаэля, скользнул по коже Эстер и затем, почти утратив свою силу, последним рывком погасил свечу. Тонкий фитиль сжался, касаясь кончиком расплавленного воска. От свечи поднимался полупрозрачный дымок, и Эстер почувствовала едва уловимый запах.
- Господин, это все, что я смогла найти.
Голос его прислужницы вывел Гаэля из раздумий и заставил обратить все свое внимание на Алексию.
- Думаю, подойдет.
Алексия протянула Эстер сложенное платье. Оно было песочного цвета, с коротким рукавом и закрытым горлом. Длиной оно было по щиколотки.
- Хм, если бы оно было черным, я бы увидел перед собой вылитую монахиню.
Сказав это, он сложил руки, будто собрался молиться, склонил голову и благоговейным тоном проговорил:
- Сестра, моя душа полна греха. Что мне сделать, чтобы очиститься?
Эстер заскрежетала зубами. Это ее взбесило.
- Просто замолчи.
- Ах, если бы только этого хватало, чтобы отпустить все мои грехи. Пожалуй, ты оставайся здесь, а у меня еще есть масса важных дел, которые мне нужно сделать сегодня же.
Гаэль вышел, за ним последовала Алексия. Эстер слышала, как щелкнул ключ в замке. Ее заперли, оставив возможность передвигаться по новой комнате.
Эстер скинула влажную от сырости мешковатую тунику, оставшись лишь в исподнем. Внезапно в ее памяти вспыхнул эпизод, увиденный в зеркале. Эстер снова расплакалась. Дрожащими руками она опустила на пол одежку и неуверенными шагами подошла к письменному столу. Рыжеволосая девушка обмакнула перо в чернила и занесла руку над листом бумаги.
«Я пишу вам это письмо с целью, чтобы вы отказались от идеи моего спасения. Я не хочу, чтобы вы это делали. Это абсолютно самостоятельное решение. Мне здесь очень хорошо. Не могла мечтать о чем-то лучшем. Настоятельно прошу, даже умоляю забыть обо мне. Возможно, когда у меня будет много свободного времени, я сяду и напишу вам каждой по письму о своей новой, прекрасной жизни, но сейчас я не могу этого сделать. Так много интересных дел! Сейчас я живу в богатом доме и помогаю Гаэлю Манрике в некоторых государственных вопросах. Признаюсь, что это большая честь для меня. Как ни странно, к моим советам прислушиваются…»
Эстер отодвинула от себя лист и утерла слезы. Слишком неправдоподобно она врала.
«Если честно, все еще не могу привыкнуть к тому, что произошло в моей жизни.
Прошло всего три дня. Но я уверяю, что все будет хорошо.
Прощайте… хотя я буду надеяться на встречу».
Она поставила подпись в конце, подтверждая, что именно она написала это письмо. Затем, отложив все в сторону, она поднялась со стула и побрела к кровати. Упав на матрас, она дала волю чувствам и разразилась плачем, сильнее, чем несколько десятков минут назад. Она плакала до тех пор, пока не ощутила, что ее одолевает сон. Спать было намного приятнее, когда в еще недавно сломанные ребра не упираются жесткие железные пружины.
На полу валялось принесенное платье…
- Что такое?
Николас просматривал журнал посещения студентов. В одной из групп не было студенток, которые практически никогда ничего не пропускали.
- Гроссо и Фортескью? А они куда подевались?
Спустив очки на кончик носа, он уставился на дверь в свой кабинет. К нему пришло осознание того, что эти девушки были подругами пропавшей ранее Эстер…
- Небеса, неужели они решились ее искать?!
Николас явственно почувствовал, как шевелятся волосы на его голове. Возможно, ему удалось бы уладить проблему с одной лишь мисс Моруэлл, но теперь, когда исчезли еще две, он был готов выпрыгнуть в окно. Как профессор, которому так доверяют учащиеся, мог потерять этих девушек? Он был абсолютно уверен, что они уже не вернуться живыми из Роттогора!
- Да что же за проклятье! Что делать?! – сам себе жаловался Карьер, хныча, словно маленький ребенок. Он схватил чернильную ручку и занес ее над журналом.
- Ничего не случится, если я исправлю…, - пробормотал он, ставя точки в пустых клетках. – Скажу, что они помогали мне.
- Мистер Карьер!
Дверь в кабинет неожиданно распахнулась. Николаса застали врасплох и он сильно испугался. Ручка со стуком упала на пол и закатилась под стол. Чтобы скрыться от любопытного взора вошедшей Ланы, Николас быстро опустился на колени и стал шарить в поисках ручки.
- Миссис Гонте, неужели вас не учили стучаться? – неуверенно, дрожащим голосом спросил Николас. – Понимаете ли, у меня очень важные дела.
- Вы случайно не знаете, что произошло с Эстер Моруэлл?
Николас резко поднял голову и ударился о столешницу. Ойкнув, он встал и потер темя.
- Н-нет… Что с ней?
- Ее нет в Университете.
- Откуда вам известно?
Лана с подозрением посмотрела на профессора. Кажется, она подозревала, что с ним что-то не так, но женщина учтиво смолчала.
- Она не появлялась на моих занятиях, а, как вам известно, вижу я ее группу часто. Ее подруги говорят, что она плохо себя чувствует и сидит в комнате, но я несколько раз была там. Ее нет.
- Вы пробовали заглянуть в больничное крыло, миссис Гонте? – Карьер отвернулся, потому что у него начала трястись нижняя губа.
- Конечно. Джей говорит, что к ней никто не обращался.
- Хорошо, я обязательно разберусь с этим. Идите.
Лана некоторое время постояла на месте, недоумевающе глядя на профессора. Попрощавшись, она ушла. Как только это произошло, мистер Карьер бросился к двери и запер ее, также подпер массивным креслом, обитым зеленым бархатом. Сев в него, он расставил руки, рассчитывая, что он тоже сможет удержать двери от непрошеных гостей.
- Аластор ничего не узнает, или мне не сносить головы. Было бы у меня хоть то письмо…
Мужчина сокрушался над своей судьбой еще долго, пока солнце стояло в зените. Яркий свет освещал тесную комнатку, которая служила ему кабинетом. В солнечных лучах лениво двигались пылинки. Николас резким движением снял очки, бросил их на подлокотник и стал потирать переносицу. Он на несколько секунд зажмурился, причем так сильно, что когда он открыл глаза, перед взором плясали разноцветные искорки. Они перемешивались с пылинками в солнечном луче и безустанно мерцали, сводя Николаса с ума. Он осознавал, каким издерганным стал, и нужно было приложить множество усилий, чтобы свести с себя всяческие подозрения. Для успокоения он решил выпить немного бренди. Бутылка лежала в нижнем шкафчике стола, но он боялся встать с кресла.
- Что за вздор?! Вот ерунда, - усмехнувшись нездоровой улыбкой, сам себе сказал мистер Карьер. – Я в своем кабинете, мне ничего не угрожает.
Профессор бодро встал, уверенными шагами направился к столу, но тут произошло то, чего он страшился. В дверь снова постучали.
- Я занят, черт побери! – яростно выкрикнул Карьер. Он услышал, как по каменному полу часто зацокали каблуки. Видимо, пришедшая к нему спасалась от его гнева бегством.
- А, не имеет никакого значения, - отмахнулся Николас и отпер нижний шкафчик.
Но тут на место идеи о том, что алкоголь поможет ему забыться, пришла мысль о письме. Не та, которая терзала его с момента прочтения злополучного послания, а новая, свежая и такая правдоподобная. Как ни странно, текст письма Николас запомнил почти наизусть, хоть и прочел его один раз. Схватив в руки чернильное перо и лист бумаги, он в деталях восстановил смысл эпистолы. Теперь он был спокоен…на некоторые время.
Сидя за письменным столом, он то и дело поглядывал на письмо, которое могло перечеркнуть все, что он сделал в своей жизни в один миг. Какое дело до того, написал его Разиэль или он сам? Главное, что суть этого ужасного послания будет донесена до преподавательского состава Университета, а посему с него снимались все обвинения. Что ему оставалось делать? Сидеть, сложа руки и ничего не предпринимать? Ради чего? Ах да, ради спасения целого мира. Как прозаично.… Но какова цена за все это? Жизнь ни в чем невиновной девушки. Почему именно она должна заплатить за все это? И почему, он Николас Карьер, не последний маг, ничего не может с этим поделать, кроме того, чтобы подделать письмо? Так ли его воспитывали мудрейшие магистры, разве он сможет потом жить с этим на душе? Нет, так просто он этого не оставит. Потому что он будет не один на один с яростью Аластора Полански.