Прохор согнулся до самого пола:
— Спасибо за милость, за доверие, ваше сиятельство. Не извольте беспокоиться, все будет в целости и аккурате.
Слова камердинера напомнили князю о его недавних сомнениях.
— Ты не видел в оказии поручика Небольсина? — не глядя на Прохора, спросил он.
— Не случалось, ваше сиятельство, однако людей их благородия в пути зрил, — осторожно ответил Прохор.
— Узнай, где он остановился в станице, да внимательней следи за девками.
— Понимаю!
— Теперь ступай да предупреди людей о моем отъезде. Послезавтра утром с конвоем летучей почты выезжаю.
Прохор ушел. Оставшись один, князь снова отдался мыслям о предстоящей встрече с полковником Бартоломеи и о докладе, который он, Голицын, отвезет в Петербург.
И дворовые люди, и актерки, и сам Прохор были несказанно рады, узнав об отъезде князя в Грозную.
Голицын не принадлежал к наиболее лютым крепостникам, тиранившим прислугу. У него многим жилось не в пример лучше, чем у других помещиков, люди были лучше одеты, кормились досыта и биты бывали не часто, но холодное презрение князя и его равнодушие к их судьбе пугало крепостных. Они понимали, что в глазах этого равнодушного вельможи они значили не больше рабочего скота из его обширных подмосковных владений. Несколько дней пути без Голицына было настоящим праздником для них.
— Это господь бог услышал мои молитвы, — убежденно сказала Нюша, когда Савка, весь сияя от радости, сообщил ей о неожиданном отъезде князя.
— А я, сестрица, испугался сначала… Думаю, вдруг захочет он тебя с собой забрать, да спасибо Прохор Карпович объявил: все, окромя Сергея, Агафона да Силантия, пойдут в путь, а те трое с ним, в Грозную…
— Не пугай ты меня, Савка, не шути таким словом, у меня аж сердце от страха захолонуло, — испуганно схватилась рукой за грудь Нюша.
— Дак теперь чего пугаться? Сказано уж, эти трое с ним и поедут. Да и на что тебя туда, у барина там дело какое-то важное. Он его там исполнит и давай назад, в Екатериноградскую. Ну, а тебя уж там и не будет, — обхватывая Нюшу, весело зашептал Савка. — А теперь бегу к Александру Николаевичу. Надо ж и ему доложить об этом добром случае.
— Ох и озорной да бедовый этот твой брательник… мало всех цыплят во дворе не подавил, шустрый! — входя к девушке, сказала хозяйка. — Чего это ты такая веселая да улыбчатая, аж вся светишься?
— От счастья это… от хороших вестей, хозяюшка, — обнимая казачку, ласково ответила Нюша.
Небольсин внимательно выслушал Савку.
— Это ты точно знаешь об отъезде князя? — спросил он.
— Это точно. Послезавтра утречком черти его унесут отсюда, а тогда… — И он весело махнул рукой.
— Спасибо тебе за добрую весть, Савва. Теперь, когда Голицына не будет с вами, дело наше пройдет еще спокойнее и легче. Скажи Нюше, что через час я уезжаю в Наур… К вашему прибытию в Мекени все будет готово…
— Понимаю, все понимаю, дорогой барин, спаси вас бог за доброту и ласку. Все будет так, как обговорено… одним словом, конец будет всем Нюшиным мукам… а там… — Савка улыбнулся и широко развел руками.
Через полтора часа возок поручика, окруженный двенадцатью конными казаками с постов летучей почты, выехал из Червленной.
Гостев не провожал своего названого брата. В эти минуты он ужинал у майора Колосова. Услышав шум, он выглянул в окно и в вечернем сумраке разглядел возок поручика и гарцевавших вокруг всадников. Прокофий Ильич перекрестился. Не понявший его майор с удивлением посмотрел на приятеля.
Часов в десять ночи камердинер, раздевая барина, сказал:
— Ваше сиятельство, Не извольте серчать, по всей станице искали, где остановился их благородие поручик, никак не выяснили.
— Какой поручик? — зевая, опросил Голицын.
— Небольсин, как изволили приказать.
Голицын вспомнил.
— Как же это так? Не иголка же, чтобы затеряться в этой станице! — Он задумался и как бы нехотя процедил сквозь зубы: — Что делают девушки? — Кто что, ваше сиятельство, одни спать улеглись, которые ложатся, а двоих я с улицы в дом пригнал.
— Кого ж это?
— Да Нюшеньку с Машкой Коноплевой, что в амурах играет.
— Это толстую Марию? — уже лежа в постели, поинтересовался Голицын.
— Именно так, ваше сиятельство. Ее самую.
— Чего ж это они на ночь глядя на улице делали?
— Казачата с девками песни играли, говорят, слухали, — неопределенно сказал Прохор. Князь почувствовал какую-то новую интонацию в его голосе.
— Что хочешь сказать? Говори! — приказал он.
— Ничего серьезного, ваше сиятельство, так, навроде пустой думки, однако доложить вам должон.
— Говори.
— Мне девка из театера, Зюрина Донька, та, что данс вдвоем пляшет…
— Ну! — не сводя с него взгляда, тихо произнес Голицын.
— …быдто они, то есть Нюша и Коноплева Машка, в ту ночь, в этом самом селе, — пугаясь князя и путаясь в словах, забормотал камердинер.
— Каком селе? — еще тише, холодно спросил Голицын.
— В той, значит, станице казацкой, где ливень этот самый был…
— В Шелкозаводской?
— Точно, в ней самой, ваше сиятельство.
— Ну и что? — спокойно спросил Голицын, выжидательно глядя на камердинера.
Прохор замялся и с отчаянием проговорил:
— Так там, значит, эти вон самые Нюша и Машка ночевали не вместе со всеми ахтерками, в общей, а в другой, хозяйкиной избе…
— Почему?
— Вроде как мала первая хата была, тесно всем было, и хозяйка их двоих увела к себе.
— Что ж еще говорит эта Донька?
— Больше ничего, ваше сиятельство.
— А ты что думаешь?
— Всякое, ваше сиятельство. Может, и вправду тесно было…
— А может… — испытующе глядя на него, сказал князь.
— Все может случиться, батюшка барин. Ведь бабы навроде сук, извините за такое слово. Им мной велено было всем в одном месте ночевать, никуда врозь не отлучаться.
— Кто караулил их?
— Агафон, он там и ночевал с ими. Он, ваше сиятельство, божился, что никого там, окромя бабы-казачки, не было. Сам он туда раза три за ночь ходил.
— Он дурак, твой Агафон!
— Так точно, это истинно так! Чистый Бык, что головой, что силой, — поддакнул Прохор.
Голицын не отвечал. Он задумался, перебирая в голове все, что услышал от камердинера.
Хотя Небольсин и был где-то тут же, Голицыну даже смешным казалось подозревать его. Но вместе с тем, зачем Нюша ночевала в стороне от других? Для чего в чужой станице она до десяти часов ночи бродит по незнакомой улице с этой Машкой?
— Что еще сказала Донька?
— Ничего, батюшка князь… перепужалась только и все твердит: «Нюша — девка добрая, честная, ни в чем не повинная…»
— Ты, старый болван, распустил их, вот в чем дело. Смотри у меня, а то я за тебя возьмусь, тогда только и будет порядок, когда выпорю тебя за всех сразу.
— Барская воля, ваше сиятельство. Наказуйте, коли в чем провинился, однако служу вам, видит бог, как надо, — униженно кланяясь, скороговоркой заговорил Прохор.
— Пошел вон! Спать только помешал, скотина! — Голицын снова натянул одеяло.
Прохор, довольный таким благополучным концом, потушил свечу и на цыпочках вышел из комнаты.
Утром, брея князя, Прохор говорил:
— Как было велено, всю ночь проверял ахтерок. Все до одной были при доме, никто не отлучался, и никто не заходил к девкам.
Голицын апатично слушал его.
— А насчет вашего отъезда, батюшка барин, так разговоров нету. Понимают, что по цареву приказу это делается. Извольте надуть щеку, ваше сиятельство, я тута бритвочкой пройдусь, — осторожно водя бритвою возле уха Голицына, продолжал Прохор.
— Коляска на завтра приготовлена? — надувая намыленные щеки, спросил Голицын.
— Точно так-с. Матвей моет ее с дороги, к вечеру будет в аккурате.
— Повару указал, что готовить на обед и в дорогу?
— Цыплят с картофелем, суп с лапшой и кисель из вишни. В дорогу, ваше сиятельство, опять же цыплят да холодной баранины и фруктов. И, конечно, вина.