— Скажите, Борис, мне интересно, как вы начали писать? — неожиданно для себя спросила Алина.

— Вам это действительно интересно? — не ожидавший такого внимания к своей персоне, Борис немного смутился.

— Очень, — честно ответила Алина.

— А давайте я расскажу вам об этом по дороге. Можно, я вас провожу? — решился Борис.

Супруги Ивановы переглянулись, Семен Иваныч подмигнул своей Любане и украдкой показал большой палец, мол, всё получилось.

— Да я недалеко живу, в двух кварталах отсюда. — Ну вот и прогуляемся, подышим свежим воздухом.

Так начались их отношения. Странные, надо сказать. Борис и Алина, проигнорировав стандартный сценарий с обязательным конфетно-букетным периодом, следующим за ним постельным, а затем, либо совместным проживанием, либо расставанием — кому как повезет, строили их по непонятным и им самим правилам. Главным из них, похоже, было полное их отсутствие. Они могли провести несколько дней вместе, почти по-семейному, с приготовлением обеда, прогулками по парку, вечерним чаепитием у телевизора и долгим лежанием в постели по утрам. А могли не видеться по неделе, отдаляясь за это время настолько, что даже звонок мог быть принят другим неурочным и навязчивым. Алина и Борис то сокращали дистанцию, позволяя узнавать друг о друге какие-то мелочи, вплоть до очень личных и интимных, то снова резко увеличивали ее, словно оттолкнувшись от слишком близкого общения. Причем эти качели — притяжение-отталкивание — было взаимным и, кажется, не напрягало обоих.

Борис, уже не один год живший холостяком, встретив Алину, вдруг особенно остро почувствовал, что не хочет нарушения границ собственной свободы. Его устраивали отношения без глупых взаимных обязательств и претензий, редкие встречи, и только тогда, когда обоим их хотелось. Ему нравилось отсутствие женских халатиков, тапочек, чужой зубной щетки в квартире. Будучи сам не слишком общительным и даже замкнутым, Борис был щепетилен по отношению к чужому присутствию. Да Алина и не стремилась поселиться у него. Она своей присущей многим женщинам-«рыбам» интуицией сразу поняла, прочувствовала: в доме Бориса она — гостья. Может, и желанная, и интересная ему, но только гостья, и вряд ли ее статус когда-нибудь переменится. Потому Алина, в отличие от своих предшественниц, не делала бестолковых попыток играть роль жены, наводя порядок, стирая и убирая в его «берлоге».

Алина пыталась разобраться в своих чувствах к Борису и не могла понять: почему она с ним? И с ним ли она? И с ней ли он? Неприязнь первых минут знакомства сменилась любопытством, которое постепенно переросло в странную, с болезненным оттенком, привязанность. И это было странно. Она никогда не рассматривала этого мужчину как возможного спутника жизни. Он не отвечал ее ожиданиям. С ним она не чувствовала себя защищенной, не ощущала так ценимой ею стабильности. Он не был добр или щедр в той степени, как ей хотелось бы. Он не умел делать комплиментов. Почти совсем не дарил цветов. Был не слишком разговорчив. Алина не признавалась себе, а тем более Борису, что это, наверное, то, что называется химией. Еще не любовью, но уже зависимостью. И чем больше Алина уговаривала себя не увлекаться Борисом, не отдаваться чувствам, которых так давно жаждала, тем больше увязала в них. И это при том, что он не форсировал событий, никогда не говорил об их общем будущем, вообще не объединял себя и ее в «мы».

В какой-то момент она сказала себе: да, она ждет таких разговоров, она хочет быть с ним всегда, хочет за него замуж. Конечно же, в этом Алина призналась только себе и единственной подруге. Открыться первой означало для нее остаться безоружной.

— Но почему безоружной? — спросила Алину подруга. — Разве вы враги?

— Нет, — ответила Алина, — но после такого признания его равнодушие меня убьет. Понимаешь, я не смогу сделать вид, будто мне это безразлично…

— Как у вас всё сложно… Почему бы тебе так и не сказать: «Боречка, ты такой замечательный, такой умный, брутальный, в тебе столько талантов: ты и инженер, и писатель, практически инженер человеческих душ. Я восхищаюсь тобой! Кажется, я даже влюблена в тебя. Нет, не кажется, я в этом совершенно уверена», — вошла в роль подруга. — «Я думаю, что лучшего спутника жизни мне не встретить». А потом, пока он тает от твоих комплиментов, заметь, заслуженных, ты ему прямо в лоб: «Я хочу быть с тобой всегда. Возьми меня замуж!»

— Тебе бы только шутить… Ты себя когда-нибудь предлагала в жены?

— Не-а, не пришлось. Ты же знаешь, мой Ванюша лишил меня такой возможности еще двадцать лет назад. А жаль… Это так романтично.

— Нет, дорогая моя подружка, этот вариант не для меня. Мой мужчина должен чувствовать меня, понимать без слов. Еще до того, как я подумаю об этом.

— Ты сейчас про мужчин вообще, Алин? Вот смотрю я на тебя, вроде взрослая тетка, полжизни уже прожила, а глу-у-упая…

Алина хотела уже возмутиться, но подруга обняла ее со словами: — Ты пойми, дурочка моя великовозрастная, — сказала она ласково, — мужчина — что дитя. Ему всегда надо говорить, что делать, куда идти, что покупать, каких подарков ты ждешь от него… Всё конкретно и прямо. И не жди, он сам не догадается, что ты там себе напридумывала. Он устроен по-другому. У него всё гораздо проще. Дали задачу — выполняет. Не сказали что-то сделать, значит, этого и не требуется. Я, конечно, утрирую. Но это чтобы ты поняла: ты ведешь себя неправильно. Не мудро. Не по-женски. Умная женщина к нужному ей решению подведет мужчину сама, тактично и ненавязчиво. И при этом он будет уверен: это решение — чисто его, мужское, продуманное. Так что дерзай, Алинка! Еще ничего не потеряно.

Алина как всякая женщина все больше привыкала к Борису, его запаху, привычкам, вкусам. Ее уже не удивляло, что он не признавал никакого парфюма. Не любил носить рубашек, отдавая предпочтение футболкам и свитерам или пуловерам. Не признавал растворимого кофе, но молотый варил и после закипания. Если зачитывался чем-то по Интернету, не слышал ничего вокруг, а когда пытался что-то сказать в наушниках, говорил громко, словно глуховатый на оба уха старичок. Порой казалось, что вещи вокруг него живут собственной жизнью. Вдруг ни с того ни с сего с полки книжного шкафа падала и разбивалась старинная ваза. С антресолей вываливались сами по себе остатки обоев в рулонах. Никем не тронутый электрочайник на кухне вдруг начинал петь свою песню, самостоятельно включившись. Когда Алина услышала в первый раз, как запищал зуммер будильника на его допотопных электронных наручных часах, они показывали четырнадцать часов сорок две минуты. На ее недоуменный вопрос, что это за странное такое время, получила невразумительный ответ типа: да я не устанавливал, они сами звонят, когда хотят.

Неопределенность в отношениях стала тяготить Алину, и когда ей предложили командировки по работе, она после некоторых сомнений согласилась. Надеялась, что вынужденность расставаний расставит акценты, внесет ясность в эту мучительную для нее связь и либо соединит их навсегда, либо разведет.

Проводив ее в очередной раз на поезд, Борис позвонил через час и сказал, что скучает.

— Почему? — спросила она сквозь треск телефона и перестук колес.

Или нет, вот так:

— По чему?

Нарочно, дразня его.

— По тебе, — ответил он просто и очень серьезно.

Она не поверила:

— Неужели?

— Да. Сам удивляюсь.

«Глупый, видел бы ты свои глаза… там, в тамбуре… Будто с другого лица».

— Да не придумывай — «соскучился», — все же смутилась она.

Странно, теперь, когда они виделись совсем редко, они, казалось, стали ценить нечастные встречи гораздо больше прежнего, когда могли встретиться в любой день. Борис стал молчаливее обычного, зато в его глазах было столько невысказанного вслух: нежности, тревоги за нее, грусти перед очередным расставанием. Алина видела все эти перемены, знала, как тяжело они ему даются, что он ломает себя ради нее, и была благодарна ему за это.