Всю ночь она не спит – раскачивается, сидя на диване, из стороны в сторону и думает, как помочь Вангелису. А потом думает – какого черта ему помогать? Он не обеднеет от этих десяти тысяч. И от ста не обеднеет. Абсолютно...

И уже когда начинает светать, падает поперек дивана и засыпает.

Будит – резко – звонок в дверь. И она понять не может, успела уснуть до этого дребезжания или только закрыла глаза. 

– Почему спишь днем? – спрашивает Савва.

Он стоит, как обычно, прислонившись к перилам, сунув руки в карманы кожаного пиджака и глядя на нее с улыбкой.  На улице уже совсем светло. Яркий зимний день. Снова...

Шурка приглаживает руками волосы.

– Проходи...

Он входит и оглядывается на нее.

– Хочешь, поедем куда-нибудь «чай пить»?

Она мотает головой:

– Нет, не хочу. Садись, Савва. Объясни мне лучше, зачем приходишь...

Он садится на единственный стул посреди комнаты. 

– Просто. Не трахаться, не бойся. Ты очень красивая. Хочется на тебя смотреть. И поговорить с тобой можно. Спокойно с тобой.

– Да ты что? – смеется Шурка исчерпывающему ответу.

– Правда, просто так. Просто так, – Савва по-детски дергает массивными плечами. –  Ты на других не похожа.

– Бред, – говорит опытная Шурка. – Все женщины одинаковы. Все проститутки.

Савва тоже начинает улыбаться. 

– Не люблю проституток. Никакой души в них нет.

– А в тебе есть душа?

– Раз болит, значит, есть.

– Ты бандит, Савва?

Он молчит. Кажется, думает. А контуры оружия оттопыриваются под одеждой.

– Да, бандит. Как бы тебе это объяснить? Это давняя традиция...

– Бандитизм?

– Ну, смотри. Думаешь, богатыри не бандитами были? Пиздили всех направо и налево, Змея Горыныча натягивали по самые помидоры. Илья Муромец весь лес тогда держал. То же самое было, что и теперь. Это и есть порядок для Руси, – убежденно говорит Савва.

– А ты, похоже, и есть Илья Муромец – с мобильником и пейджером, – догадывается Шурка. – А Шнур твой – Добрыня Никитич. А Костик твой – Алеша Попович. Так?

– Откуда всех знаешь? – удивляется Савва.

– Люди говорят. А скажи, Савва, требовать с честных иноземных бизнесменов такой побор каждый месяц – это тоже порядок для Руси?

Савва молчит.

– Обдирать людей – это порядок?

– Эти сделки – на взаимовыгодных условиях, – отвечает, наконец.

– Кошелек или жизнь? – уточняет Шурка.

И снова Савва задумывается.

– Какую сделку имеешь в виду?

– Просто говорю.

Он поднимается и начинает ходить по комнате.

– Сделки с иностранцами? Ты не просто говоришь. Давай по правде...

– Про Макрияниса и женское белье «Ивони» слышал? – спрашивает Шурка.

– Нет, – Савва пожимает плечами.

– А Шнур слышал.

– А ты откуда знаешь?

– Переводчиком при нем была. И клялась, что никто об этом не узнает. Но, по-моему, ты тут весь лес держишь, а не Шнур...

Савва садится снова и долго молчит. Думает о Шнуре и об этой девочке. Зарвался Шнур – сам все решает. Четвертует Куликово поле и себе в карман кладет кусками. И девчонка очень попасть может.

– Откуда Шнура знаешь? – спрашивает у Шурки.

– Столкнулись как-то...

– Где?

– Не важно, Савва. Просто столкнулись.

– Не в его кровати?

– Нет.

– Это точно? – переспрашивает он. – Потому что я с чужими шлюхами дел не решаю.

Шурка пожимает плечами. Савва, по-своему, прав, конечно. Мало ли что можно наплести. Только очень уж грубо. Ну, не от этого человека требовать деликатности...

Шурка смотрит в его лицо и видит, что недавняя печаль не ушла, а залегла на нем тенями – в глазах, в жесткой линии сжатых губ, в запавших щеках.

– Ты очень красивый, Савва, – говорит вдруг Шурка.

Он не слышит. Думает о своем. И ей снова кажется, что это ее мальчик – один-единственный на всем белом свете, с которым у нее ничего – никогда – не будет.

– Не бойся, ничего не случится. Никогда ничего не бойся. Ничего плохого не произойдет. Все будет очень хорошо. Чудесно. Все будет замечательно.

– Я не боюсь, –  говорит Вангелис.

– Молодец. Не надо бояться. Это такая жизнь... Наша жизнь...

– Ужасная жизнь.

– Нет, обычная, – смеется Шурка. – Наша обычная жизнь.

Вангелис молчит.

А после секса им всегда становится весело. Шурка уже вполне приспособилась к нему и к сексу с ним. Ничего, нормально, если не открывать глаз. Привыкла к сладкому запаху его одеколона и мягким рубашкам от Ив-Сен Лорана. А у Жеки и одеколона-то не было. И она так и не успела ему подарить. Стоит на полке – напоминанием о том, что давно ушло.

К тому же Вангелис регулярно осведомляется, нашла ли она работу, и после ответа «нет» обычно дает ей деньги: «Я понимаю, в каком ты положении». И она уже привыкла к своему положению, и оно даже стало ей нравиться.

А после секса им обоим смешно. Оттого, может, что оба довольны тем, что имеют, и не ищут ничего другого. Вангелис доволен тем, что встретил ее, а она довольна своим положением содержанки.

Берте же неожиданно звонит Шнур. Берта передает Шурке трубку, и та уже не рада, что оказалась рядом.  

– Ну, как там наш иностранец? – спрашивает Шнур мягко.

– Не знаю, – говорит Шурка. – Я его не вижу.

– А как Жека?

– Не знаю, – повторяет она. – Я от него ушла.

– А я знаю. Он даже мыться перестал, не то, что бриться. С чего это ты так решила?

– Нашла другого. Хороший мальчик. Люблю его. Поженимся.

– Ну-ну, – прощается Шнур. – Бывай.

Лгать неприятно. Шнур обязательно передаст Жеке, что она нашла молодого, лучше, чем он, и любит его. Получится, что она обманывала Жеку, говоря о своей любви, потому что любовь не проходит так быстро. С другой стороны, если Жека узнает, что она ушла к женатому мужику, еще старше, чем он, только ради денег, он убедится, что она, действительно, проститутка, а ее сердце протестует против этого. Хотя, на самом деле, выходит, что это так...

Ничего не бойся. Не бойся. Не бойся. Все будет не хорошо и не плохо, но как-то будет. Жизнь вовсе не страшная штука – ты не успеваешь испугаться, пока живешь.

Радуйся каждому прожитому дню. Радуйся. Радуйся. И Шурка радуется, что вовремя ушла от Жеки, и что разрыв уже не так болит. Радуется, что нашла общий язык с Вангелисом, и что он ей помогает. Радуется, что Берта вдруг перестала давать ей советы, а стала смотреть сквозь нее, как сквозь призрак, чудом задержавшийся среди живых людей. Радуется, что Шнур пока ни о чем не догадался. Радуется, что приходит Савва. Это самая болезненная радость – до рыданий, до взрыва пульса.

И вдруг звонят в дверь – и входит вовсе не Савва, а Шнур. Шнур, который каким-то образом узнал ее адрес.  

– Зачем ты так со мной, девочка? – спрашивает мягко.

Шурка вжимается спиной в стену, прекрасно понимая, что он может сделать с ней все, что угодно, и пытаясь угадать, что он узнал из того, что мог узнать, и на что решился.

– Как?

– Тебя же видят в городе с греком. Мои же ребята, которые его пасут, и видят. А ты мне такую херню городишь…

Шурка пожимает внезапно озябшими плечами.

– Я боялась, что ты Жеке скажешь. Он – дурак. Еще прибьет меня.

– Да мне срать на твоего Жеку! – взрывается Шнур. – Мне не нравится, когда лохи меня вот так прокидывают и думают, что очень хитромудрые!

– Я же уговорила его платить. По-хорошему уговорила. Ты сам видел, – напоминает она. – Я не прокинула тебя.

Шнур задумывается. На его вытянутом лице ничего не отражается. И Шурка понимает, что других претензий к ней у него пока нет. Ничего не бойся!

– Откуда ты адрес узнал?

– Позвонил твоей подруге да и узнал. Делов-то, – отвечает он рассеянно.

Садится на скрипящий диван и проваливается в пружины.