– Что ты нос повесила? Сейчас такси возьмем – поедем ко мне чай пить. Я и так опоздала, придется Томке лишний час оплачивать, – вспоминает она о девчонке-няньке, которая сидит с Никитой. – В садике никакой гигиены, одни бациллы.

– А ты в детстве не ходила в садик? – вдруг спрашивает Шурка.

– Нет. Я же с бабушкой жила, в деревне.

Берта принимается ловить такси.

«Значит, не в садике. Где же тогда мы познакомились?» – снова задумывается Шурка, глядя на маленькую и изящную фигуру подруги в кожаном плаще. 

Откуда берутся у человека комплексы? Сложно поверить, что из детства. В детстве мать в Шурочке души не чаяла, и отец считал, что Шурочка – совершенство. И в школе Шурочка была круглой отличницей и лучшей в классе. А выросло из Шурочки Бог знает что – что-то высокое, с тяжелыми бедрами и длинными холодными ступнями.

– Если в тебя въелся комплекс неполноценности, его из тебя никакие психологи и аутотреннинги не вышибут, – говорит Берта за чаем. – Тебе придется с ним жить – это твоя точка отсчета. Я – объективно – считаю, что ты выглядишь неплохо, у тебя выразительные глаза...

– А все остальное – жопа, – подсказывает Шурка.

– И ты, глядя в зеркало, считаешь, что жить с такой внешнотью сложно. А в то же время – должна с ней жить и не чувствовать себя ущербной. Какой выход?

Берта поправляет светлые кудри и ждет ответа.

Шурка смотрит в чашку чая. 

– Выход очень простой: выбирай уродов. Не тех уродов, которые держутся на людях с видом Аленов Делонов, а уродов скромных, закомплексованных больше, чем ты. В их глазах всегда будет сиять восхищение, и ни один из них не скажет, что у тебя толстая задница и губы созданы исключительно для игры на губной гармошке.

– А у меня губы для губной гармошки? – вскидывает глаза Шурка.

– Я просто пример привела. Не о тебе, – Берта отставляет чашку и закуривает.

Может, они вместе с Бертой учились в первом классе провинциальной школы, но Шурка не помнит ее, как ни пытается представить свою подругу белокурой девочкой с голубыми глазами. Потом, в центре столицы, спустя сто лет, кто-то дернул за рукав:

– Шурочка!

– Берта!

Само собой всплыло ее имя. И всплыла прежняя дружба, как из полузабытого сна.

– Ты до сих пор одна?

– Конечно...

Все комплексы рождаются от того, что ты не нравишься мужчинам. В седьмом классе школы ты не нравишься мальчишкам, поэтому они выбирают не тебя, а какую-нибудь Наташку Никитченко, с которой можно зажиматься под партой. С тобой нельзя зажиматься, для этого ты слишком хорошо знаешь алгебру.

В институте парни тоже выбирают не тебя, а какую-нибудь Оксану Уханову, которая бегает за всеми историками одновременно и всем раздает горячие бутерброды на переменах. Потому что мама еще в детстве научила свою девочку:

– Ты должна сама брать то, что тебе нравится. С твоим лицом тебе ничего не достанется само собой. Ты должна очень подсуетиться.

И Оксана суетится, а ты сидишь и ждешь, пока к тебе (такой нерешительной) подойдет этот высокий с юрфака (такой же потный от нерешительности, как и ты) только потому, что заметит твои выразительные глаза.

На работе ты тоже никому не нравишься, потому что нравиться там некому, ты задыхаешься в душном женском коллективе и уже сама начинаешь заигрывать с девчонками. А когда подруги знакомят тебя с каким-нибудь неженатым параноиком, который, по их отзывам, представляет собой редкий экземляр «хорошего человека», ты хватаешься за него, как утопающий за тонкую соломинку. А потом, когда тебя уже начинает тошнить от его соломенных ножек, соломенных ручек, соломенного члена, головы, набитой соломой, и соломенных денег в его кармане, ты бежишь от него – пока не поздно. И на это бегство тоже уходит время. И бегство становится привычкой, ты шарахаешься от каждого, кто хоть издали похож на твое соломенное чучело, пока где-то в центре города тебя не поймает за рукав твоя давняя подруга – уверенная и опытная женщина, которая знает, что тебе нужно делать со своей жизнью.

– Шурочка!

– Берта!

«Уроды – это образное название людей с неидеальной внешностью. Один мой знакомый отличался тем, что его нос клонился из-под очков в сторону, что, вместе с блуждающим за стеклами очков взглядом, придавало его лицу оттенок безграничной тупости, в то время как он был вполне культурным и интеллигентным человеком и занимал значительный пост в министерстве здравоохранения. Так вот из-за этого кривого носа и тупого, блуждающего в пространстве взгляда, он никак не мог найти себе нормальную женщину. Его внешность отпугивала. Я уже не говорю о массе полных, сутулых, лысых, низкорослых и некрасивых мужчин, которые встречаются повсеместно, – продолжает Берта. – Из них лучше всего выбирать немолодых. Рядом с пожилым мужчиной ты всегда будешь его девочкой, его куколкой и золотком. Это просто. Ты не будешь чувствовать себя некрасивой».

– Да, большой выбор...

У Берты хорошая двухкомнатная квартира в чистом и престижном районе. Новая мебель. Самое дорогое средство для мытья посуды. Все шкафы, тумбочки и антресоли заставлены ликерами, шампанским и вином – подарками благодарных пациентов. Конфеты Берта не берет: бережет фигуру.

Шурка уверена, что у Берты большое будущее. Скоро она будет заведовать отделением, потому что она, действительно, умеет лечить. И умеет убеждать. Берта и гинеколог, и психолог, и педагог. Для того, чтобы зарабатывать деньги и более или менее твердо стоять на ногах, ей не нужен мужчина. А филологу-Шурке – нужен. Филология – не та наука, которая кормит в наше время. Хорошо еще, что Берта не жалеет для Шурки советов, которыми сама не пользуется.

Цель – не замужество, Боже упаси! Цель – деньги. Деньги, чтобы жить. Чтобы оплачивать квартиру. И отсылать матери. Чтобы она думала, что филология кормит. 

– Ни в коем случае нельзя выбирать красивых мужчин. Это или геи, или пижоны, ли бабники. Они не оценят тебя – даже в половину твоей цены. Они не испытывают недостатка в женщинах, не страдают от отсутствия внимания. Ты меня слышишь? – Берта отмахивается от дыма и смотрит на Шурку.

– Слышу, да... Но им же тоже... может быть одиноко...

– Никогда! Им не бывает одиноко. Они просто делают передышку – от секса до секса.

– Ясно.

Честно говоря, не хочется чаю. Хочется съесть что-то вкусное и существенное: кусочек колбасы, бутерброд с сыром или мясное жаркое. Хочется просто есть. И просто мужчину. А пить чай с лимонами и слушать эти кисло-лимонные рекомендации – не хочется.

Конечно, Берта права. Во всем и всегда. И Шурка слушает ее и пьет чай с лимонами, которые пищат и скребутся в желудке.

Потом Шурка едет домой – на самую старую окраину города, в съемную квартиру на пятом этаже пятиэтажки. Может, и не эти квартиры называют хрущевками, но ремонта в них не было точно со времен хрущевской оттепели. Вот тогда как потекла крыша, так и остались серо-бурые пятна на потолке и стенах, которые ничем не вывести. Проступают, как живая история. В остальном – полупусто и убого. Старуха, которая здесь жила, убралась помирать к детям. И Шурка, когда спит на ее диване, ощущает себя восьмидесятилетней бабкой: одно желание – завернуться в белую простыню и двигаться в сторону кладбища.

Отопления еще нет, в квартире холодно и жутко внутри от съеденных лимонов. Шурка смывает косметику и ложится на бабкин диван. На таком диване удобно умирать, а не заниматься сексом. И вспоминается еще одно из правил Бертиного пособия: клиент – это тебе не гость, чтобы тащить его домой и поить чаем. Лучше самой тащиться к нему или с ним в какой-нибудь отель – приятно проводить время. И чай пить только за его счет.

Шурка чувствует, что ненавидит чай с лимонами.