– Давай так. Завтра я тебе звякну и съездим к нему, когда он там время выберет, – решает Шнур.

– У меня телефона нет, – качает головой Шурка.

– Как нет телефона?

Для Шнура это дико – не иметь мобилки.

– У Берты есть, – находится Шурка и диктует Шнуру номер подруги. – Она живет неподалеку.

– Ну, давай, – прощается тот, собираясь идти в кабак.

Но Шурка сидит неподвижно, соображает.

– Что еще? – оборачивается к ней Шнур.

– А, это... ты со мной пойдешь?

– Куда?

– Ну, к этому греку. А то страшно чего-то, – признается Шурка.

– Конечно, пойду, – Шнур смеется. – Не боись. Поговорим просто. Может, и возьмет тебя, если будешь улыбаться.

– Буду улыбаться. Спасибо... А тебя как зовут? – вдруг спрашивает она.

– Коля меня зовут. А Шнур – это так, специализация. Ладно, – он смотрит в ее перепуганные глаза. – Ты еще не профессионалка, я понял. Так, начинающая. Не хочешь? – кивает на свою ширинку. – Лучше, чем с Жекой, будет...

Шурка выскакивает из его «бэхи» и бежит подальше от кабака. Как можно вести дела с таким человеком? И как их ведет с ним солидный иностранный бизнесмен?

Берта слушает Шурку спокойно.

– Так... так, – повторяет тихо. – Так... так.

Словно часы тикают.

– Я не знаю даже, – заканчивает Шурка. – Странный он человек.

Шурка помнит, как Берта была настроена против бандитов и ждет взрыва возмущения. Вот-вот тиканье часов взорвется боем. Но Берта говорит спокойно:

– Тебе с ним не в койку, моя дорогая. Он сведет тебя с нужными людьми. Может быть, получишь работу.

– Но он приставал ко мне... То есть намекал, – напоминает Шурка.

– Это он машинально, по привычке, – оправдывает Шнура Берта. – Если он друг твоего любовника, он не станет переходить ему дорогу. У него таких, как ты, пачками.

Шурка даже обижается немного. Так уж и пачками... А впрочем, Берте виднее, она лучше разбирается в людях.

Весь следующий день Шурка проводит в клинике – у кабинета Берты в ожидании телефонного звонка. Наконец, Берта сообщает:

– В восемь вечера он ждет тебя около клуба «Шиншилла». Ничего, приятный голос.

– Приятный? А почему так поздно? В восемь?

– Проходите, – обращается Берта к очередному пациенту.

Шурка уходит в задумчивости. Дома наносит макияж, натягивает джинсы и свитер с высоким горлом, сверху – серую короткую куртку. Хочется быть безликой – не женщиной, не мужчиной, а абстракцией – компьютерным переводчиком.

Выходит из метро и неверной походкой бредет к клубу – навстречу толпе молодежи, которая курит у входа. Останавливается и ждет. Шнура не видно.

Минуты через три крепкая рука опускается на плечо.

– Привет, солнце.

– Привет...

Шнур одет вполне прилично – в костюм с белой рубахой и черный кожаный пиджак нараспашку. Волосы приглажены назад и фиксированы гелем. Но что-то резкое в его лице не дает даже малоопытной Шурке назвать его бизнесменом.

Она садится в его машину и тревожно всматривается в темноту за окном.

– Почему так поздно?

– Так договорились. Он нас ждет на своей фабрике, – объясняет Шнур спокойно.

Машина несется прочь от центра.

– Как ты договорился?

– Попросил одну девчонку ему на английском сказать. Он очень заинтересовался.

И Шурка снова думает, как же они до этого вели дела.

– Посмотри пока, – Шнур подталкивает ей каталог «Ивони» с фотографиями девиц в нижнем белье. – Я тебе не сказал, что Макриянис трусы и лифчики шьет. Еще и моделей ищет. Не хочешь в модели?

Шурке становится совсем плохо. То ли в авто укачивает, то ли от вопросов Шнура, но тошнота подкатывает к горлу.

– Не хочу...

Шнур останавливает на перекрестке и, глядя на красный свет светофора, говорит:

– Я хочу тебя предупредить, Шура. То, что ты услышишь, не должно никуда выйти. Ты никого не должна в это посвящать. Ты не должна доверять никому, не должна обсуждать это ни с кем: ни со своей мамой, ни с Жекой, ни с этой Бертой. Это ясно?

– Ясно.

– Хорошо. Видишь, я цивилизованно предупреждаю. Твоя задача – заинтересовать его. Смотри – я держу за тебя кулаки, – Шнур стискивает руки на руле. – Не подведи меня, девочка Шура.

– А зачем тебе это надо? Держать за меня кулаки? – спрашивает она прямо.

– Я скажу тебе честно: мне нужен свой человек рядом с этим греком. Тот, кто растолкует его дурной башке, что я от него хочу...

– А что ты от него хочешь?

Он не отвечает, и Шурка чувствует, как какая-то темная история наваливается на нее, как ночь на машину Шнура. Впереди уже сереют стены фабрики, авто останавливается, и Шнур произносит последнее напутствие:

– Смотри, не сорви мне дело. Соглашайся на все, девочка Шура.

В этой стране привлекло Макрияниса лишь то, что заработная плата швеи составляет не пятьсот евро, как в Греции, и не триста, как в Болгарии, а всего семьдесят. Семьдесят – чудесное число.

Слышал он о странах бывшего Союза только ужасные истории – о коррупции, о беззаконности, о мафии, о безнравственности женщин и повсеместном бытовом воровстве. Но потребности дела заставили его рискнуть.

Вангелис – не афинянин. Он сам из Кавалы, из северной Греции. И по духу он не горожанин. Он родился в селе, провел там детство, и только для учебы в лицее переехал в город к родственникам. Он не избалован роскошью, как это кажется на первый взгляд.

Что он нашел здесь из того, что пугало его на расстоянии? Пока сложно сказать. Он еще не встретил серьезных препятствий для своего дела, а все бюрократические проволочки, холодный климат и скованность ночной жизни оказались легко переносимы. Даже для души столица, в принципе,  предлагает достаточно развлечений – на любой вкус.   

Макриянис достаточно уютно обосновался в столице. Снял роскошную квартиру в самом центре, ознакомился с меню местных ресторанов, посмотрел на молодежь в ночных клубах. Особого восторга от хваленой красоты славянских женщин он не испытал.

Это и насторожило. Теперь – глядя из окна своей квартиры почти с высоты птичьего полета вниз на город – он чувствует прозрачную пустоту вокруг и внутри себя. Может, хотелось не столько достичь чего-то большего в бизнесе, сколько изменить все. Изменить в корне свою жизнь.

Пора что-то менять. Вангелису сорок восемь лет. Его жена – гречанка по матери и француженка по отцу – давно живет в Милане и встречается с другим мужчиной. Его дочь – вылитая он и не похожая на светлокожую жену совершенно – живет и учится в Салониках. Это все – его молодость, его прошедшая молодость, после которой не началось ничего.

С женой разъехались тихо – без выяснения отношений и скандалов. Просто с определенного момента она стала жить своей жизнью, он – своей, а формально – в браке, вместе.

После нее были другие женщины – модели, стриптизерши и проститутки, были чужие женщины и женщины друзей, и подруги уже знакомых женщин. Тогда он подумал, что в мире очень много женщин, которые не против быть с ним, но этот мир доступных женщин ему не нужен. Все длилось недолго, словно в каком-то рывке. А потом нахлынула сплошная усталость, скука и неудовлетворенность собой. Показалось, что если он выйдет на европейский рынок нижнего белья и завоюет его – цель жизни будет достигнута.

И он уже почти у цели. Фабрики работают отлично, люди стараются, помощники не подводят. Он сменил образ жизни и окружение, чаще стал бывать в Париже и Лондоне, но фактически – не изменилоь ничего.

Вангелис сидит в своем графио (от греч. «кабинет») на фабрике и смотрит в бумаги. Рабочий день здесь протекает совершенно иначе – с утра до вечера. А он привык работать до двух, потом прерываться на обед и сиесту. В шесть вечера он снова бодр и готов работать. В это время фабрики закрывают, и он остается один в своем кабинете. Думает о завтрашнем дне и о том, как вообще проходит его жизнь.