Шурке кажется, что он имеет в виду не работу.

– Для чего? – переспрашивает она.

– Для того, чтобы мы были вместе, – растолковывает Вангелис.

– Какие препятствия?

– Например, мой возраст...

Ясно, что возраст никак не может быть помехой для работы переводчика.

Официант приносит горячий шоколад. Пар над шоколадом пахнет одурманивающе. Шурка смотрит на Вангелиса, на его прикрытую волосами лысину, на обвисшую кожу на подбородке и не видит ничего неприятного. Возраст – никакое не препятствие. Абсолютно.

Наоборот, налицо явные выгоды. Она будет пить с ним горячий шоколад, кататься с ним в машине, ужинать в ресторанах. Может, он даже заплатит за ее работу. Он же настоящий миллионер. И ему шестьдесят семь лет – у него не встанет.

Правда, взгляд несколько смущает. Для импотента – слишком много блестящей, глянцевой черноты в его глазах.

В сознание прокрадывается мысль о Жеке. И Шурка рассуждает холодно: Жека – женатый мужик, который бесплатно ею пользуется. И Вангелис – такой же. А с двоих есть шанс получить в два раза больше, чем с одного.

И Шурка улыбается. Пьет шоколад и молчит. И Вангелис молчит. Смотрит на нее восторженно. Потом говорит о том, что она не похожа на всех остальных девушек, которых он встречал здесь. Шурка продолжает молчать и улыбаться. Он держит ее за руку, и его ладонь постепенно теплеет.

– Я хочу спросить об этом парне, о Никосе. Чем он занимается? – наконец, переводит разговор Вангелис.

– Я его не знаю, – повторяет Шурка.

– Ему нельзя доверять?

– Он бандит. Если можете, не говорите ему, что виделись со мной. Он запретил мне встречаться с вами. Хотел, чтобы вы звонили ему и искали меня – через него.

– Зачем?

– Чтобы вы от него зависели...

Вангелис кивает.

– Это мафия?

– Да, похоже. Он хочет подобраться к вам поближе.

– Но я, действительно, очень ему обязан: он нас познакомил...

Шурка не привыкла к красивым фразам. Особенно –  на чужом языке. Кажется, если бы этот грек назвал все проще – хочешь-не хочешь? – ей было бы спокойнее. Но он начал с какой-то странной нежности, которая не укладывается ни в какую схему. Это и радует, и настораживает одновременно.

Шурка видит, что Макриянис – тонкий и глубокий человек, и не понимает, что он в ней нашел. Кажется, после общения с Жекой у нее в голове осталось извилины три – не больше.

Вангелис расспрашивает о городе, о ее жизни, о родителях – Шурка отделывается абстрактными фразами, считанными из учебника много лет назад. Не хочется говорить о себе. Это не очень весело. Он тоже мало говорит о личном, но не забывает упомянуть, что с женой не живет уже четыре года. Шурка пожимает плечами – ей-то какое дело. Макриянис ей не жених.

У него не очень приятное лицо: большой мясистый нос, полные, пренебрежительно искривленные губы, густые брови и круглые карие глаза. Шурка не спрашивает, сколько ему лет, но все-таки начинает сомневаться, что шестьдесят семь. 

– Ты очень красивая, – говорит Макриянис. – Очень красивая и тихая девочка. Я сразу понял, что ты не имеешь ничего общего с этим бандитом.

– Я его боюсь, – признается Шурка.

И Макриянис обещает сказать Шнуру, что не встречался с ней и не нуждается в переводчике. Может, тот и не догадается ни о чем – будет искать какой-то новый подход к его миллионам.

Он подвозит Шурку домой и пожимает ей руку на прощанье.

– Завтра в восемь вечера я заеду за тобой.

Она кивает.

         Берта не знает, что сказать Шурке. Впервые не знает, как будет лучше, то есть как будет хуже для подруги. Но она понимает, что Шурка влипла в очень опасную историю и выпутаться из нее уже не в состоянии. Поэтому Берта качает головой и не говорит ничего.

– Ладно, посмотрим, – рассуждает вслух Шурка. – Жеки пока нет. Это все и совмещать можно. Не сложно.

Оптимизм на Шурку находит лишь приступами, и сейчас именно тот случай.

– Этот Макриянис – не половой гангстер, он меня в постель сразу не потащит. Да и ненадолго это. Жека через неделю приедет. Время есть, да?

– Угу, – кивает Берта, не улавливая никакой логики.

– А Шнур этот – фу! Кто такой этот Шнур? Пижон. Ничего он мне не сделает. Он меня даже не найдет. Дурак какой-то...

– Угу, – снова соглашается Берта.

– Вот. Ну... Все хорошо будет. Это ясно.

Берте это не ясно. Про себя она ужасается спокойствию Шурки. Это уже последняя стадия даунизма – такое безразличие к собственной судьбе. 

А Шурке вдруг становится очень легко. Вечером они встречаются с Вангелисом – болтают обо всем. Она уже с легкостью отвечает на вопросы о личной жизни. Каждая женщина должна иметь легенду о своем первом мужчине, которую она будет рассказывать каждому второму. Хорошо, если эта легенда будет смешной, как Шуркина история о Бобике – ее первом соломенном мальчике, у которого никогда не вставал надолго. 

– И после него у тебя никого не было?

– Нет, – смеется подвыпившая Шурка.

Макриянис выпадает в осадок. А Шурка знает, что Жека – не считается. Жека – это не история. Это ее затмение, ее падение, ее стыд, ее фотовспышка счастья.

– Ты будешь со мной? – спрашивает Вангелис.

– Буду, – смеется Шурка. – Но не сегодня. Потом...

Он не настаивает. За окнами валит снег, и Макриянис кутается в теплую куртку.

– По-по, как холодно.

– Да, пиздец, – соглашается она. – Новый год скоро.

– Рождество?

– И Рождество тоже.

И Шурка думает, что она подарит Жеке. Потом собирает остатки денег  и покупает ему духи – «Серджио Тачини». Принюхивается и представляет этот запах на его теле.

Эх, Жека, где ты?

И он приезжает. Они встречаются в жуткий мороз и целуются прямо посреди улицы...

А вечером Вангелис говорит, глядя в чашку какао:

– Страны Восточной Европы – это страны третьего мира. Сплошная мафия, преступность и проституция. Сколько у вас проституток, по-по! Это конец света. Каждая женщина торгует собой – каждая! И это очень красивые женщины, но выше всего в жизни они ставят деньги.

Шурка кивает.

– Ты – это другая сторона медали. Многие иностранцы даже не подозревают о том, что она существует, эта сторона, – говорит восторженно Вангелис, поднимая глаза на Шурку. – Я знаю, что могу быть в тебе уверен.

– Конечно, – заверяет она.

Уколы совести ощущаются слабо. Весь следующий день она проводит с Жекой в квартире Шнура. К вечеру вваливается и сам Шнур.

– Ну, как? Все кувыркаетесь? Что с греком?

– Не знаю, – дергает плечами Шурка. – Ни хрена он мне не предложил.

– Вот сука! – ругается Шнур. – Греческая морда! Я его научу уважать наши понятия!

Шнур очень зол и ему не до Шурки. И не до Жеки. Он поглощен поиском новых подходов к Макриянису.  Сорвалось... Шнур бросает на Шурку последний испытывающий взгляд и уходит.

Снег продолжает заносить город. И в этот снег снова уезжает Жека. А вечером Шурка смотрит  в блестящие южной ночью круглые глаза Вангелиса и понимает, что отказывать ему уже нельзя. Может, ей даже с ним понравится. Этого не скажешь заранее...

И вдруг он говорит, придвигая Шурке деньги:

– Я знаю, что ты не можешь найти работу...

Сумма значительная. То, ради чего она и старалась. Но вдруг что-то внутри заставляет ее отдернуть руки назад.

– Спасибо. Я не возьму.

Говорит, и сама приходит в ужас. Вангелис настаивает. И ей становится горько и не по себе от того, что за этим последует секс – с человеком, которого она не хочет. И не может заставить себя захотеть...

– Сколько тебе лет? – спрашивает она, догадавшись, наконец, что он значительно моложе, чем кажется на первый взгляд.

– Сорок восемь, – отвечает честно Макриянис.

– Сорок восемь?!

– А ты как думала?

– Ну, лет пятьдесят...