А вечером смотрит на Вангелиса в кафе. Между ним и Жекой несколько лет разницы, а кажется, что Вангелис лет на двадцать старше. И снова на глаза наворачиваются слезы.

– Не плачь, – утешает ее Макриянис. – Мы вышлем твоей маме денег. Я понимаю, как ей тяжело. В вашей стране люди живут очень бедно, особенно пенсионеры. Это отсталая, развивающаяся страна. Она не может быстро выйти из кризиса. Все иностранные вложения разворовываются, полученные кредиты растворяются безо всякой пользы. Везде преступность и проституция. 

– Деньги – это самое большое зло на земле, – говорит Шурка, смахивая слезы.

Он задумывается.

– Впервые вижу женщину, которая не интересуется деньгами...

– Потому что их у меня нет. И никогда не будет.

Вангелис пожимает плечами. У него добрые глаза. Он смешивает с дерьмом страну, в которой живет, но глаза его не становятся от этого злыми.

Бизнес идет неплохо. Правда, возникла неожиданная проблема, с которой Макриянис не сталкивался нигде в Европе. Местные магазины берут его товар, а потом не возвращают денег. Магазины исчезают, номера мобилок не отвечают. Это научило его предусмотрительно запасаться всей информацией о возможных партнерах. 

– Да, кстати, звонил этот... Никос.

– Шнур?

– Он хочет встретиться. Предлагает свою помощь.

Исчезнувшие магазины – скорее всего, его рук дело. Теперь он скажет, что может решить эту проблему, открыв собственную сеть магазинов, и гарантировать честное сотрудничество.

– Ты с ним встретишься?

– Наверное. Он очень настойчив, – Вангелис пожимает плечами.

– И как вы будете говорить?

– Не знаю. Он не говорит по-английски.

– Может быть, мне прийти?

Вангелис думает и качает головой: Шнур не должен знать об их связи. 

– Если он мне позвонит – мне все равно придется здесь быть, – Шурка соображает. – Ок. Пусть лучше он мне позвонит. А ты скажешь, что не будешь против. Мне хочется помочь тебе хоть чем-то, хоть немного...

Вангелис берет ее руку в свою.

– Я очень люблю тебя, моя девочка.

В постели Шурку снова накрывает. Ей вспоминается Жека, который сейчас спит со своей женой, вспоминаются его руки, заставлявшие ее тело трепетать и искриться, и она тихонько плачет, отвернувшись от Вангелиса. Подушка промокает. 

Вангелис спит тихо. Только его волосы сваливаются с лысого блестящего черепа и лежат рядом на подушке. Шурка хочет уложить их обратно и вдруг чувствует, что ее начинает тошнить до спазмов в желудке.

Если человек движется вникуда, ему все равно, по какой дороге идти. И ему все равно, чем он рискует, потому что сама жизнь для него не ценна. И если он сталкивается с чем-то ужасным, значит вполне этого заслуживает. К этому привела его дорога.

Шурка неожиданно столкнулась с самой настоящей опасностью. Шнур позвонил Берте, а Берта передала: 

– В четыре вечера в «Шиншилле».

Шурка приходит в клуб и оглядывается. Посетителей еще совсем мало, и Шнура нигде не видно. Бармен с трудом соображает, что пришла она к хозяину. Охранник проводит ее в кабинет Шнура.

У Шнура в «Шиншилле» свой кабинет – небольшая комната со столом и диваном. Шурка садится на краешек дивана, а Шнур опирается задницей о стол.

– Ну, моя девочка?

– Что?

– Не хочешь мне помочь немного?

– А что нужно делать?

У Шнура худощавое и остроносое лицо, глаза серые – под тяжелыми веками. И взгляд тяжелый. Взгляд – как удавка на шее.

– Вот, это деловой разговор, – Шнур садится рядом и кладет руку ей на плечо.

– А это уже не деловой разговор, – Шурка скидывает его руку.

Шнур покорно опирается о спинку дивана.

– Смотри, выходит, этот грек тебя прокинул. И меня тоже. Я хочу поставить ему свои условия четко. Раз и навсегда. И хочу, чтобы помог мне верный человек. Раз уж мы не можем повлиять на него никак иначе...

– Ясно...

Больше сказать нечего. Дело-то простое, если разобраться. Шурка садится рядом со Шнуром в машину и замечает, что за ними следуют еще две иномарки.

– Для верности, – кивает спокойно Шнур.

На фабрику к Макриянису приезжают к шести часам.

– В это время он всегда проявляется...

Ждут в машинах. И Шурка ждет молча. Не поймет, похоже все это на переговоры или на бандитские разборки.

В начале седьмого появляется «рено» Вангелиса и скромно швартуется на автостоянке. Шнур выходит из авто и делает знак Шурке – идем! Ребята из машин тоже выходят, но остаются стоять в стороне. Макриянис оглядывает всю компанию и распахивает перед Шнуром и его спутницей дверь:

– Περάστε… (Проходите...)

Они снова оказываются в его кабинете и садятся в кресла перед столом.

– Σας ακούω (Я вас слушаю),  – говорит спокойно Макриянис.

– Я хочу сказать, друг, что условия очень простые. И если ты до сих пор не въехал, о чем идет речь, это тебя не спасает от нашего дальнейшего сотрудничества. Чтобы твой бизнес шел без помех, тебе нужны надежные друзья...

Шнур старается говорить очень мягко. Шурка переводит, и Вангелис перебивает ее вопросом:

– Αυτός θέλει να πει ότι είναι φίλος μου; (Он хочет сказать, что он мой друг?)

– Ναι, κάτι τέτοιο. (Да, что-то в этом роде)

– Και πόσο κοστίζει αυτή η φιλία; (И сколько стоит эта дружба?)

– Он спрашивает, сколько должен платить, – переводит Шнуру Шурка.

– Ага, врубился? – радуется Шнур. – Скажи ему, что в месяц я хочу с него десять тысяч евро, пока он не раскрутился на полную катушку. Это для начала, чтобы ему было легче привынуть.

Шурка переводит о десяти тысячах.

– Τι; Τι λέει αυτός ο μαλάκας; Τόσα λεφτά πρέπει να πληρώνω κάθε μήνα; Και τι θα κάνει αυτός ο πούστης; Θα μετράει και θα μαζεύει τα λεφτά μου; Ρε, γαμώ το! Τι είναι αυτή η χώρα; Τι γίνεται εδώ, ρε; (Что? Что говорит этот пидарас? Каждый месяц я должен платить такую сумму? А что будет делать этот пидор? Считать и собирать мои деньги? Э, еб твою мать! Что это за страна? Что здесь делается?), – вспыхивает Вангелис.

Шурка не переводит.

– Βαγγέλη, μη φωνάζεις (Вангелис, не кричи), – просит грека.

– Πες του ότι θα πάω στην αστυνομία! (Скажи ему, что я пойду в полицию!), – предупреждает тот.

– Δεν μπορείς (Ты не можешь), – качает головой Шурка. – Αυτός ο ίδιος είναι και αστυνομία, και νόμος, και Σύνταγμα. Καταλαβαίνεις; Τωρά πρέπει να συμφωνήσεις… (Ты не можешь. Он сам и полиция, и закон, и Конституция. Понимаешь? Сейчас ты должен согласиться...)

– Και μετά; (А потом?)

– Θα δούμε… (Посмотрим…)

– Όχι. Είναι αδύνατον (Нет. Это невозможно), – отрезает Макриянис.

Шнур наблюдает молча.

– Ну, че он орет? – спрашивает, наконец.

– Говорит, что это невозможно.

– Скажи этому чукче, что он не на базаре торгуется. Это возможно, потому что все платят. А могилы тех, кто отказался, я могу ему показать – за дополнительную плату. И эта сука будет платить, как все. А иначе я его бизнес зарублю на корню. И его самого – тоже.

Шурка молчит. Вангелис смотрит на Шнура, потом переводит взгляд на Шурку.

– Κατάλαβα τι είπε. Ότι θα  έχω προβλήματα με την επίχειρηση μου εδώ… (Я понял, что он сказал. Что у меня будут проблемы с моим бизнесом здесь).

Шурка качает головой:

– Όχι. Είπε ότι θα σε σκοτώσει… (Нет. Он сказал, что он тебя убьет...)

Теперь молчит Вангелис. Потом спрашивает обреченно:

– Πρέπει να απαντήσω «ναι»; (Я должен ответить «да»?)

Она кивает.

– Εντάξει. Μετάφρασέ το. (Хорошо. Переведи это).

– Он согласен платить, – говорит Шнуру Шурка.

– У него и не было другого выбора, – Шнур поднимается и вежливо протягивает на прощанье руку. –  До свидания, господин Макриянис.

– Να πας να γαμηθείς, μαλάκα! (Пойди заебись, пидарас!) – прощается Вангелис. 

Шурка выходит следом, потом просит Шнура высадить ее в городе и долго-долго сидит в снегу на скамейке. Собирает остатки разорванных мыслей.