Тою порой с знаменитым певцом Понтоной возвратился;

        Муза его при рождении злом и добром одарила:

        Очи затмила его, даровала за то сладкопенье.

65   Стул среброкованный подал певцу Понтоной, и на нем он

        Сел пред гостями, спиной прислоняся к колонне высокой.

        Лиру слепца на гвозде над его головою повесив,

        К ней прикоснуться рукою ему — чтоб ее мог найти он —

        Дал Понтоной, и корзину с едою принес, и подвинул

70   Стол и вина приготовил, чтоб пил он, когда пожелает.

        Подняли руки они к предложенной им пище; когда же

        Был удовольствован голод их сладким питьем и едою,

        Муза внушила певцу возгласить о вождях знаменитых,

        Выбрав из песни, в то время везде до небес возносимой,

75   Повесть о храбром Ахилле и мудром царе Одиссее,

        Как между ними однажды на жертвенном пире великом

        Распря в ужасных словах загорелась и как веселился

        В духе своем Агамемнон враждой знаменитых ахеян:

        Знаменьем добрым ему ту вражду предсказал Аполлонов

80   В храме Пифийском оракул, [242]когда через каменный праг он

        Бога спросить перешел, — а случилось то в самом начале

        Бедствий, ниспосланных богом богов на троян и данаев.

        Начал великую песнь Демодок; Одиссей же, своею

        Сильной рукою широкопурпурную мантию взявши,

85   Голову ею облек и лицо благородное скрыл в ней.

        Слез он своих не хотел показать феакийцам. Когда же,

        Пенье прервав, сладкогласный на время умолк песнопевец,

        Слезы отерши, он мантию снял с головы и, наполнив

        Кубок двудонный вином, совершил возлиянье бессмертным.

90   Снова запел Демодок, от внимавших ему феакиян,

        Гласом его очарованных, вызванный к пенью вторично;

        Голову мантией снова облек Одиссей, прослезяся.

        Были другими его не замечены слезы, но мудрый

        Царь Алкиной их заметил и понял причину их, сидя

95   Близ Одиссея и слыша скорбящего тяжкие вздохи.

        Он феакиянам веслолюбивым сказал: «Приглашаю

        Выслушать слово мое вас, судей и вельмож феакийских;

        Душу свою насладили довольно мы вкуснообильной

        Пищей и звуками лиры, подруги пиров сладкогласной;

100 Время отсюда пойти нам и в мужеских подвигах крепость

        Силы своей показать, чтоб наш гость, возвратяся, домашним

        Мог возвестить, сколь других мы людей превосходим в кулачном

        Бое, в борьбе утомительной, в прыганье, в беге проворном».

        Кончив, поспешно пошел впереди он, за ним все другие.

105 Звонкую лиру приняв и повесив на гвоздь, Демодока

        За руку взял Понтоной и из залы пиршественной вывел;

        Вслед за другими, ведя песнопевца, пошел он, чтоб видеть

        Игры, в которых хотели себя отличить феакийцы.

        На площадь все собралися: толпой многочисленно-шумной

110 Там окружил их народ. Благородные юноши к бою

        Вышли из сонма его: [243]Акроней, Окиал с Элатреем,

        Навтий, Примней, Анхиал, Эретмей с Анабесионеем;

        С ними явились Понтей, Прореон и Фоон с Амфиалом,

        Сыном Полиния, внуком Тектона; пристал напоследок

115 К ним и младой Эвриал, Навболит, равносильный Арею:

        Всех феакиян затмил бы чудесной своей красотой он,

        Если б его самого не затмил Лаодам беспорочный.

        К ним подошли, наконец, Лаодам, Галионт с богоравным

        Клитонеоном — три бодрые сына царя Алкиноя.

120 Первые в беге себя испытали они. Устремившись

        С места того, на котором стояли, пустилися разом,

        Пыль подымая, они через поприще: всех был проворней

        Клитонеон благородный — какую по свежему полю

        Борозду плугом два мула проводят, настолько оставив

125 Братьев своих назади, возвратился он первый к народу.

        Стали другие в борьбе многотрудной испытывать силу:

        Всех Эвриал одолел, превзошедши искусством и лучших.

        В прыганье был Анхиал победителем. Тяжкого диска

        Легким бросаньем от всех Эретмей отличился. В кулачном

130 Бое взял верх Лаодам, сын царя Алкиноя прекрасный.

        Тут, как у всех уж довольно насытилось играми сердце,

        К юношам речь обративши, сказал Лаодам, Алкиноев

        Сын: «Не прилично ли будет спросить нам у гостя, в каких он

        Играх способен себя отличить? Он не низкого роста,

135 Голени, бедра и руки его преисполнены силы,

        Шея его жиловата, он мышцами крепок; годами

        Также не стар; но превратности жизни его изнурили.

        Нет ничего, утверждаю, сильней и губительней моря;

        Крепость и самого бодрого мужа оно сокрушает».

140 «Умным, — сказал, отвечая на то, Эвриал Лаодаму, —

        Кажется мне предложенье твое, Лаодам благородный.

        Сам подойди к иноземному гостю и сделай свой вызов».

        Сын молодой Алкиноя, слова Эвриала услышав,

        Вышел вперед и сказал, обратяся к царю Одиссею:

145 «Милости просим, отец иноземец; себя покажи нам

        В играх, в каких ты искусен, — но, верно, во всех ты искусен, —

        Бодрому мужу ничто на земле не дает столь великой

        Славы, как легкие ноги и крепкие мышцы, яви же

        Силу свою нам, изгнав из души все печальные думы.

150 Путь для тебя уж теперь недалек; уж корабль быстроходный

        С берега сдвинут, и наши готовы к отплытию люди».

        Кончил. Ему отвечая, сказал Одиссей хитроумный:

        «Друг, не обидеть ли хочешь меня ты своим предложеньем?

        Мне не до игр: на душе несказанное горе; довольно

155 Бед испытал и немало великих трудов перенес я;

        Ныне ж, крушимый тоской по отчизне, сижу перед вами,

        Вас и царя умоляя помочь мне в мой дом возвратиться».

        Но Эвриал Одиссею ответствовал с колкой насмешкой:

        «Странник, я вижу, что ты не подобишься людям, искусным

160 В играх, одним лишь могучим атлетам приличных; конечно,

        Ты из числа промышленных людей, обтекающих море

        В многовесельных своих кораблях для торговли, о том лишь

        Мысля, чтоб, сбыв свой товар и опять корабли нагрузивши,

        Боле нажить барыша: но с атлетом ты вовсе не сходен».

165 Мрачно взглянув исподлобья, сказал Одиссей благородный:

        «Слово обидно твое; человек ты, я вижу, злоумный.

        Боги не всякого всем наделяют: не каждый имеет

        Вдруг и пленительный образ, и ум, и могущество слова;

        Тот по наружному виду внимания мало достоин —

170 Прелестью речи зато одарен от богов; веселятся

        Люди, смотря на него, говорящего с мужеством твердым

        Или с приветливой кротостью; он украшенье собраний;

        Бога в нем видят, когда он проходит по улицам града.

        Тот же, напротив, бессмертным подобен лица красотою,

175 Прелести ж бедное слово его никакой не имеет.

        Так и твоя красота беспорочна, тебя и Зевес бы

        Краше не создал; зато не имеешь ты здравого смысла.

        Милое сердце в груди у меня возмутил ты своею

        Дерзкою речью. Но я не безопытен, должен ты ведать,

180 В мужеских играх; из первых бывал я в то время, когда мне

        Свежая младость и крепкие мышцы служили надежно.