Изменить стиль страницы

— А вот и наш главный инженер, знакомьтесь, — сказал Токарев Тане, — товарищ Гречаник.

Гречаник суховато кивнул Тане, сел на табуретку возле стола.

Таня, поднявшаяся и уже протянувшая было руку, сконфуженно опустила ее. Покраснела и села снова.

— Пополнение вам, — сказал Токарев главному инженеру. — Решайте, куда именно. Вот документы инженера Озерцовой.

Гречаник бегло взглянул на диплом, на путевку и, взяв со стола газету, легонько потряс ею в воздухе.

— Это помогает решить, — сказал он. — Назначить бракером. Надо усиливать контроль. Ну и… девушке привыкать будет легче.

— Мда-а, — протянул Токарев. — А вот она как раз просит дело потруднее, Александр Степанович. Как же нам быть?

Гречаник молчал, барабанил пальцами по коленке.

— А твое мнение, товарищ кадровый начальник? — улыбнувшись, спросил Токарев Ярцева.

— Дело человеку надо давать по душе, — ответил парторг, — а работа контролером…

— …дело совершенно бессмысленное, — перебил Токарев. — Тем более, что с сегодняшнего дня не будет никакого отэка. Я подпишу об этом приказ.

— Но позвольте, Михаил Сергеевич, — Гречаник поднялся, — позвольте…

— Не позволю, Александр Степанович, — строго и со спокойной решительностью сказал Токарев, опуская распрямленную ладонь на стол. — Не позволю.

По тону директора, по раздражению, которое слышалось в голосе Гречаника, Таня догадалась, что начинается крупный разговор. Она сделала движение, чтобы пересесть в сторонку. Но Токарев жестом остановил ее, сказал:

— Сидите и не смущайтесь. Это не только наши внутренние дела, но и ваше определение в коллективе. — И обратился к Гречанику: — Утром, когда мы с вами прочитали статью в газете, я просил вас подумать и предложить меры. Что вы предлагаете?

— Усилить контроль.

— Посредством?..

— Увеличить аппарат отэка.

— Этого не будет. Я сказал: контролеров упраздняю.

— А борьба за качество? — Гречаник поднялся.

— Вы считаете, что она была до сих пор? Александр Степанович, дорогой мой! Не надо бороться за качество, надо просто делать хорошие вещи, хорошо делать.

— Я хочу знать, кто будет осуществлять контроль? — спросил главный инженер.

— Мастера!

— Ну, знаете! — откровенно возмутился Гречаник.

— Это единственная возможность выползти из канавы, в которой мы с вами давно барахтаемся.

— Михаил Сергеевич, — Ярцев встал и подошел к столу, — может быть, мы решим вначале с Озерцовой?

— Мы и решаем. — Токарев обернулся к Тане. — Я собираюсь назначить вас мастером в станочный цех. Вы согласны?

Таня молча крутила в пальцах ремешок своей сумочки.

— Вы согласны? — повторил Токарев. — Вы слышали: на мастеров нагрузка будет большой, даже очень большой, огромной…

— Я буду стараться, товарищ Токарев, — тихо, но твердо сказала Таня. — Только…

Дверь в конторку с шумом распахнулась, и через порог шагнул высокий и прямой как доска человек.

— Вы пришли очень кстати, Николай Иванович, — сказал Токарев. — Товарищ Озерцова, это начальник цеха Костылев. Он познакомит вас с производством, с обязанностями… Озерцова назначается мастером, Николай Иванович. До первого августа пусть поработает вместе с вами, привыкнет, а там — самостоятельно…

Пока Токарев говорил с Костылевым, Таня внимательно разглядывала лицо своего будущего начальника. Оно было прямое и угловатое, словно с нескольких ударов вытесанное топором. Большой тонкий рот рассекал лицо на две части, еще резче выделяя широкий и тупой, как бы опиленный подбородок. Костылев внимательно выслушал Токарева. В его узких, широко посаженных глазах промелькнуло выражение настороженности, которое тут же сменилось безразличием. Он понимающе наклонил голову. Его маленькие усики, похожие на приклеенный темный лоскуток, дернулись.

Когда Таня ушла с Костылевым, Ярцев хотел было заговорить, но Токарев поднял ладонь.

— Минуту, Мирон, не нужно. Я знаю, о чем ты собираешься говорить. Не дело, дескать, при новом человеке затевать принципиальный спор с главным инженером! Такт, выдержка, этика… Что, скажешь, не так? А что плохого, если другие видят, как я пытаюсь открыть глаза главному инженеру?

— Я буду спорить, я не согласен! — заявил Гречаник. — Упразднять контролеров…

— Подождите, Александр Степанович, — перебил его Ярцев. — Все это дело большое и решается не в горячке. — Он обернулся к Токареву. — В главном, Михаил, мне кажется, ты прав, но… Повторяю, все нужно взвесить.

— Значит, вы придерживаетесь позиции директора? — сухо спросил Гречаник.

— Он придерживается позиции совершенно ясной, — довольно резко ответил за Ярцева Токарев. — Нельзя вместо мебели продавать людям дрянь. А мы с вами делаем это.

— И будем делать, если разгоним отэка. Я убежден.

— Все это мы решим на партийном собрании, Александр Степанович. Обстоятельно решим, — успокоил Гречаника Ярцев.

— И сегодня, — твердо добавил Токарев…

Перевернуть систему контроля и поставить ее, как он выражался, с головы на ноги Токарев решил уже с первых дней своего приезда на фабрику, месяц назад. Его предшественника Гололедова сняли еще весной, и дела Токарев принимал от главного инженера. Он очистил ящики письменного стола, повыбрасывал из-под толстого стекла выгоревшие бумажки, торжественно вручил удивленной секретарше тяжелый чернильный прибор с медведями, резными чашами и шарами и оставил на столе лишь чернильницу, пепельницу и календарь.

Он обошел цехи за какой-нибудь час, но зато чуть не полдня пробыл на складе готовой мебели. Оглядел все и сказал:

— А теперь посмотрим, почему на склад приходит такая дрянь.

Беда коренилась в станочном цехе, где готовились узлы и детали будущей мебели. Малейшая неточность, небрежность рабочего уродовала после готовую вещь. А мастера снисходительно поглядывали на все это со стороны: они отвечали только за план. И хотя в каждой смене было по два, по три контролера, толком уследить за всем они не успевали и брак не прекращался.

Токарев побывал в обкоме партии и вернулся оттуда озабоченный и хмурый. «Мебель должна радовать человека, как радуют его произведения искусства, а не отравлять ему настроение», — вспоминал он слова секретаря обкома, который в разговоре особенно напирал на былую славу северогорских мебельщиков. Слова эти не давали Токареву покоя.

Он поделился мыслями с Ярцевым, старым своим институтским товарищем, с которым совершенно неожиданно встретился здесь, на фабрике. Ярцев приехал на полгода раньше.

— Разгоню я этот базар, Мирон. Ёй-богу, разгоню! — говорил он Ярцеву. — На что эти контролеры, ну на что? Брак-то делает рабочий, а «покрывает» его мастер, которому нужно план выполнить. И так «покрывает», что никакому контролеру не сладить.

Но Ярцев не был сторонником крутых мер. Он советовал прислушаться к мнению главного инженера. Гречаник же был убежден, что нужно усиливать… контроль. А все беды он видел в несовершенной технологии, в, неудобных конструкциях мебели и буквально дни и ночи просиживал за разработкой совершенно новых конструкций. Но его постоянно что-нибудь отвлекало.

Статья в областной газете положила конец терпению Токарева.

— Ждать я больше не собираюсь, Александр Степанович. Можете не соглашаться, но контролеров я разгоню.

— Повторяю, решать будет партийное собрание, Михаил, — сказал Ярцев.

— А я постараюсь доказать на собрании, что это нелепость, — заявил Гречаник и, рывком распахнув дверь, вышел.

— Упрямый и однобокий человек, — сказал Токарев, когда за Гречаником закрылась дверь.

— Каждый из нас по-своему однобокий, — ответил Ярцев, — особенно если смотреть только сбоку.

— Я вижу, он тебе нравится?

— Поскольку я тоже в своем роде однобокий. Вот именно в том, что видится мне «с моего боку», он определенно нравится. — Ярцев помолчал и, вглядываясь в осунувшееся лицо Токарева, добавил:

— Ты вот что скажи, Михаил, когда думаешь семью сюда перетаскивать?

— Семью… — Токарев вздохнул. — Ты спроси лучше, как я буду уговаривать жену с Москвой расстаться.