— Я тебе, Новиков, говорю, тебе. Вот, — нудно и тягуче заговорил Шпульников, скобля ногтями шершавую щеку. — Еще раз говорю, вот… Должен был мне заявить, а не кулаки в ход пускать. Не трудколония тебе здесь. Понял? Не с блатным народом дело имеешь, вот…

Тот, кого называли Новиковым, вдруг круто повернулся и сжал кулаки так, что слышно стало, как заскрипела кожа на ладонях. Он шагнул вперед. Те, кто стоял поближе, посторонились, Шпульников переступил с ноги на ногу и на всякий случай попятился.

— Что здесь происходит? — строго спросил Ярцев.

— Нюрка Боков «норму перевыполнил»! — раздался тоненький девичий голосок. Послышался смех. Все посмотрели на парня с подбитым глазом.

— Вон директор идет, — сказал кто-то.

Вдоль прохода к станкам твердой грузноватой походкой приближался широкоплечий человек. Лицо его показалось Тане суровым. Может быть, это было от его щетинистых темных бровей и строгих складок в углах рта. Подойдя, Токарев отрывисто спросил:

— Что за базар?

Пока Шпульников, не переставая скоблить щеку, собрался открыть рот, чтобы ответить, вперед выступила пожилая женщина в халате и серой косынке.

— Разделить их, товарищ директор, надо, в разных сменах пущай работают, — сказала она, кивнув на Новикова и оглядывая с ног до головы сидевшего на стеллаже Нюрку Бокова. — Мы давно Костылеву говорим, а он и во внимание не берет. Этот вон тоже… Даром, что Нюркой прозвали. Харя, оно верно, бабья, да повадки зато, что у хомяка. У Новикова у Ильи две сотни без малого ножек стульных от фрезера к своему стеллажу переволок. На браке прогорел, так чужим горбом наверстать думал. А тот Аника-воин тоже… Ишь, разукрасил как: кулачище-то, словно утюг.

— Уберите вы от меня этих двух, Михаил Сергеич, — взмолился Шпульников, — только и делаю, что дрязги ихние разбираю, вот…

Токарев подошел к Бокову.

— Ну-ка, поднимитесь, Боков, — сказал он.

Боков сперва отвернулся, прикрыл рукою подбитый глаз, потом нехотя встал.

— За что это он вас?.. А?

— За что… — буркнул Боков, — известно, блатная привычка, — не поднимая головы и все еще заслоняя глаз, пробубнил Боков. — От зависти… что зарабатываю больше его.

— Но вы же украли у Новикова детали!

— Я свое взял.

— Позвольте, Михаил Сергеич, я разъясню, — вмешался Шпульников. — Заваруха эта у них вчера еще началась, вот… Боков по первому копиру фрезеровал и напортил сотни две… А Илька… Новиков то есть, откидал порченые от своего фрезера, не стал, в общем, пропускать, вот… Меня не спросил, сам распорядился, тоже мне хозяин! Я только недавно про это узнал, вот. Ну, у Бокова заработок за вчерашнюю смену и слетел. Он и попер у Новикова сегодня, благо оба по одному копиру фрезеруют, вот…

— Значит, Боков считает, что взял свое? — Токарев сделал ударение на слове «свое».

— Натурально, — буркнул Нюрка.

— А ну покажите работу, — Токарев подошел к боковскому стеллажу, принялся рассматривать сложенные на нем березовые ножки стула. Ножки были корявые, словно изгрызенные резцами, сделанные явно наспех. Токарев взял ножку из тех, что Боков перетащил к своему стеллажу от Новикова, поманил Шпульникова и Бокова пальцем.

— Скажите-ка, товарищ мастер, и вы, Боков, есть разница?

Ножка со стеллажа Новикова была аккуратной и гладкой. Боков косился на детали и молчал. Шпульников снова заелозил ногтями по щеке.

— У них и в выполнении разница ведь, Михаил Сергеич, — неуверенно заговорил он. — Боков, тот по девяти сотен прогоняет за смену, вот, а…

— Вот именно! — перебил его Токарев. — Новиков фрезерует, а Боков… прогоняет, — ясно вам?.. Так вот, пишите обо всей этой истории докладную и вечером ко мне. Вместе с Новиковым и Боковым… А ты, Новиков, запомни: рук не распускать! Знаешь, что за это полагается?

Токарев поднял обе стульные ножки так, чтобы все видели.

— Кто в них гнезда высверливать будет?

— Я, — отозвалась пожилая работница в серой косынке.

— Тогда покажите, какие возьмете, какие отбросите? — Токарев показал на боковский стеллаж.

— Так ведь, если… ну, не поколоты если и без сучков… все возьму.

— Вот как? А ведь боковские-то не годятся. Ни одна. Выходит, тоже «прогонять» собираетесь?

Женщина растерянно молчала.

— А бракеры на что? — раздался тоненький голосок. Вперед выдвинулась маленькая круглолицая девушка с озорными глазами. — Чего отбраковали — не тронем, а что осталось — берем, не спрашиваем!

— А совесть ваша где? — спросил Токарев.

— Пф-ф! — фыркнула девушка. — Что я, дура, что ли? Мне заработать надо! — И на всякий случай скрылась за чьей-то спиной.

— Как ваша фамилия? — отыскивая ее глазами, спросил Токарев. Но девушка промолчала. За нее ответила пожилая женщина в серой косынке:

— Козырькова ее фамилия, Нюрой звать. На шипорезе работает… А я, товарищ директор, вот что скажу. Совесть-то нам подскажет, да только мы к другому привыкли: бракерам-то — контролерам-то денежки платят. Не так, что ли?

— Спасибо за правильные слова, товарищ Федотова. Боков! Ножки, те, что ты «позаимствовал» у Новикова, снесешь обратно к его станку. Сам. И сейчас. Ясно?

Боков нехотя стал собирать ножки. Рабочие расходились. Только Новиков стоял по-прежнему, отвернувшись. Таня заметила, каким недобрым взглядом окинул он Шпульникова.

Токарев подошел к Ярцеву.

— Ну, Мирон, вижу, меня разыскиваешь, — сказал он.

— Вдвоем разыскиваем, — ответил Ярцев. — Вот. Инженер Озерцова. На работу.

— Молодой специалист?.. Ну что ж. — Токарев протянул руку. — Давайте будем определяться, — сказал он Тане. — Начало вы видели, ну, а о продолжении договоримся. Пошли… Да, товарищ Шпульников, — окликнул Токарев сменного мастера, озадаченно перебиравшего боковский брак, — разыщите главного инженера, скажите: я прошу в цеховую конторку.

— Убрали бы вы их от меня… — начал было Шпульников.

— Я сказал, Гречаника разыщите, — повторил Токарев…

— Вот… — произнес Шпульников, который, очевидно, все еще думал о чем-то своем, но тут же спохватился: — Сейчас поищу, Михаил Сергеич…

5

В конторке начальника цеха никого не было. Токарев уселся за стол, усадил Таню, взял у нее документы. Ярцев сел в сторонке.

Таня потихоньку разглядывала Токарева. Сейчас он показался ей еще более суровым, чем в цехе. Загорелое лицо его было сердитым. Щетинистые брови сдвинулись, между ними на переносице вздулся тугой бугорок. Шрам, идущий наискось через его наморщенный лоб, обильная седина на висках — все это еще больше усиливало впечатление строгости. «Улыбается ли он когда-нибудь?»— подумала Таня. Она волновалась. Как-то решится ее судьба?

А Токарев не торопился. Наконец он вернул документы, сказал:

— Значит, будем работать… Ну и на какой бы участок вы хотели?

— Туда, где не слишком легко, — ответила Таня.

— Но и не слишком трудно? — спросил Токарев. «Цену себе набивает», — подумал он.

— Если мне доверят самый трудный, я буду благодарна…

«Если доверят… если доверят», — мысленно повторил Токарев, хмурясь все больше и больше. Фабрике нужны опытные, настоящие инженеры, а министерство посылает девчонок, едва успевших окончить институт. И это называется практической помощью! — Вы приехали в довольно удачное для вас время, — с заметной иронией сказал Токарев. Труднее, чем сейчас, вряд ли будет. — Он достал из внутреннего кармана пиджака сложенную газету, подал Тане. — Почитайте. Это ознакомит вас с обстановкой.

— Я уже знаю, — сказала Таня.

— Да? Тем лучше. — Выражение суровости разом исчезло с лица Токарева. Но лишь на мгновение. — Ну, а если к тому, что вы уже знаете, прибавить кой-какие сведения еще, ну, скажем, что сырья у фабрики вечно не хватает, что с кадрами негусто…

Отворилась дверь. Вошел высокий смуглый человек с узким лицом. Темные усталые глаза его казались маленькими из-за сильно вогнутых стекол больших роговых очков. Черные волосы с прямым пробором, разлетевшиеся черные брови, нос с горбинкой — все это делало его похожим на южанина.