Возня у двери неслышна, как дыхание. Скорее угадывается. Там жесты, мимика, обрывки невнятных фраз доходят до моей подушки тихим шорохом листьев. Мне видится, как опадают клены в парке, а утки топают на ходулях по замерзшему ледяному зеркалу.
-- Ну что? - доносится далекий мамин голос. - Как сейчас?
Мама? Не понимаю, почему здесь мама...
-- Спит, по-моему, - это Верин.
Рисунок звука ломается. Прогноз закончен... Битое музыкальное стекло и победные фанфары какой-то рекламы, голоса, возвещающие торжество обретения вселенской гармонии, воплощенной в запечатанной упаковке. Сейчас грянет колокольный набат новостей, от которого тянет спрятаться поукромнее...
Оба живых голоса негромки, приглушены. Боятся нарушить сон. Чей бы?.. Ненароком приходит в голову, что мой. Надо же... Темнота насыщается присутствием, и кто-то заглядывает в комнату. Возникает дыхание. По запаху, по неслышимым движениям, по ритму вдохов я чувствую маму. Она оказывается близко, и меня неподвижно сковывает ее наклон над кроватью. Я каменею. Я словно охотничья приманка в мире нормальных. Манок на маму...
На щеках что-то горячее. Слезы. Они текут по лицу и сползают, капая, на подушку. Я не открываю глаз. Статуя плачет... Мама стоит полминуты, воздух неопределенно двигается, и комната пустеет. Тепло и жизнь смещаются на кухню, параллельно с дикторским бормотанием оттуда слышится уютная возня шагов, посуды, скрипа табуретки.
-- Да, - говорит моя мама. - Спасибо...
Словно из дальнего укрытия я рисую мысленно, что происходит на кухне. Кажется, многие километры и бури до клеенчатого стола под лампой. Столько километров, что не верится в реальность происходящего за пару шагов.
-- Спит? - спрашивает Вера.
То ли мама не отвечает, то ли в ушах бананы. Что они делают? Может, пьют чай?.. У меня чаю-то нет... только Ленкины колючепроволочные макароны в роли шефской сестринской помощи. Чем она детей кормит... Нет, детей она любит... не любит меня, а дети есть дети.
-- Ваши ключи там, на полочке, - говорит Вера негромко.
-- Да... - моя мама молчит. Кажется, она курит. В ноздри забирается ладанный запах ароматных сигарет. Странное обоюдное безмолвие, словно они что-то замышляют в тайне от меня. Мелкий костяной стук... - У тебя есть дети?
-- Нет, - равнодушно отвечает Вера попутно с неведомым занятием.
-- Безголовые бабы... - произносит мама сердито и вздыхает. - Меня всегда мучил вопрос: как думаешь, не могли ребенка подменить в роддоме?
Она говорит деловито, отчасти обеспокоенно, словно по ходу большого и трудного пути возникло промежуточное затруднение, и она, прежде чем продолжить, обращается в горсправку и желает получить внятный ответ.
-- Не знаю, - вяло отвечает Вера. - У нас все могут.
-- Не моя, - произносит мама горько и после паузы тихо подтверждает. - Не моя...
В родных неизменных интонациями далеким эхом отзываются отголоски такой странной грозы, что меня крупно передергивает.
Скрежещет, двигаясь по полу, табуретка.
- Сама-то ложись... - устало произносит мама.
-- Угу, - отвечает Вера. Она словно не понимает, что ей говорят.
Неслышное движение смещается в область входной двери. Щелкает замок. Я открываю глаза. В окне, в темном пустом небе, тревожно качается провод телевизионной антенны. Даже паршивой вороны нету... И, если высохнут глаза, я не увижу ни звезды. В краю жестоких прячутся даже астральные обитатели.
В мое зачарованное пространство бестрепетно вторгается Вера. Подходит и садится, наваливаясь на бедро. Не сомневается, что я не сплю. Она нашаривает мою кисть, сжимает в прохладных пальцах - оказывается, помимо дурной головы, у меня еще есть конечности и разные части тела - и молча сидит рядом. Я, прижимая ее руку к губам, плачу.
-- Я мерзость. Я тебя измучила... - шепчу я. - Иди домой. Иди, пожалуйста...
Меня сотрясает внезапная мысль, что могло не быть черной бьющейся антенны, близкого света на кухне, масляного сковородочного шипения и Вериных пальцев... могла бы очухаться молекулой... или не очухаться... понимаю, что сейчас момент отпускать Веру, но страшно одиночества и самой себя - себя всего больше.
-- У тебя муж... - говорю я деревянным языком. - Иди, пожалуйста... все будет нормально, обещаю...
Я закрываю глаза... Я в полусне... Оголенным спинным мозгом я слышу Верино семейственное мурчание в телефонную трубку... в провалах возникает невидимый законный супруг с готовым альбомом решений всех житейских проблем... голос исчезает, и я остаюсь одна.
В тихой квартире, высоко, посреди десятимиллионного города, на мне пересекаются линии одиночества. Сконцентрироваться... Поворачиваюсь на бок. Получается. Даже не тошнит... Голову постепенно отмораживает... Похоже на работу того медумелеца, который как-то аналогично обезболил мне зуб... полголовы не взаимодействовало с окружающим миром, и губы не двигались. Боли, надо отдать должное, тоже не было... Я аккуратно кладу ухо на подушку. Самое время подумать. Все равно двигательные возможности ограничены.... Было нечто важное.. ах да. Меня хотят обмануть. Начинаются цирковые номера с переодеванием в горестный траур и взываниям к совести. Не поддаваться... Это игра в одни ворота... Меня будут гнуть и рассказывать, как я всем должна по гроб жизни... Злее, Нина. До гроба я чуть вправду не добралась - значит, никому не должна. И если кому-то, то больше себе. Ничего... справлюсь. Независимо от личины - неверной жены, распутной любовницы, подкидыша, подмененного в роддоме... за их капустными одежками кроется самый нуждающийся, и никто не убедит меня в обратном.
Мысли стремительно взмывают вдоль строя наполеоновских планов. Я приведу в порядок квартиру... Я заработаю денег, вылижу ее до квадратного сантиметра, наконец полюблю, и бабушке будет спокойнее... Я принесу сюда лично рожденного ребенка... я теперь знаю, что смогу обожать свою частичку до беспамятства. Он будет чей-нибудь и мой, без вопросов и сомнений. Заглядывая на цыпочках вперед, я любопытствую, на какого мужчину он будет похож... Не поддаваться. Это главное.
В порыве надежд я чувствую, что надо встать. Осторожно сползаю с кровати, сидя на полу, берусь за край обоев и с приложением оставшихся сил дергаю за обтрепанный край. Широкая полоса в облаке сыплющейся пыли с треском отделяется от стены без особого труда.
Я роняю обойный клок и заползаю обратно на кровать. На сегодня хватит. Я продолжу завтра. А пока спать... спать... спать...