-- Могу поспорить, Нина, что Вы его не знаете, - говорит проницательный наблюдатель.

-- Считайте, уже выиграли, - отвечаю я светским тоном.

-- Потому что он Вас не знает, - продолжает Верин муж. - А вон еще один... подойдите сюда.

Он увлекает нас ближе к поручню. У самого выхода (как я его не заметила?) беспокойно, как выловленная рыбка, бьется молодой человек в дешевом пиджачке. Он потряхивает в воздухе пластиковым файлом, и глаза его тревожно бегают по кругу, как локаторный луч. На бумажке, одетой в пластик - мое имя. И, опять же таки, фамилия. Молодой человек чуть не выпрыгивает из гнедого пиджачка, он мечется, искательно глядя в глаза каждой даме. Меня он пропустил из-за бурной Вериной встречи... а я его - потому что в голову не приходило, что меня встречают, да еще незнакомые люди.

-- Похоже, Вера, этого Вы тоже не знаете, - произносит наш исследователь человеческих душ с явным удовольствием.

-- Угадали, - говорю я оторопело. - Вы на редкость проницательны.

Уж не Вера ли подстроила? Захотелось с супругом развлечься...Плакатики почти одинаковые. На одном написано "Коновалова Нина", а на другом - "Нина Коновалова". Погрешностью можно пренебречь. Не все в курсе, что я ношу фамилию мужа - во-первых, от лени переменять, а во-вторых из вредности, потому что это единственное данное мне, что он теперь не может отобрать - хоть тресни, никакими судами. Пустячок, а приятно.

-- Обалдеть! - восклицает Вера. - Нинка! Ты пользуешься успехом, любовь моя!

Легким задумчивым движением вперед я ухожу от Вериного поцелуя - мне неприятно не физически, а морально. Под телескопическим наблюдением усатого всезнайки я чувствую себя неловко... Меня еще не оставляет мысль, что я не окончательно протрезвела. Нет, ребята, пора бросать пить... это директива на будущее, а сейчас что делать?

-- Кого Вы выберете, Нина? - иронически спрашивает Верин законный инквизитор. - Подожди, подожди, - останавливает он свою жену. - Пусть Нина выберет.

Я кривлю физиономию. Дело серьезное. Можно исходить из критериев личной симпатии, но необъективный подход только портит дело. Ясно, что оба меня не знают. Еще ясно, что оба не видят и друг друга - один по причине полной индиферентности, а другой из-за узкоцелевой сосредоточенности внимания.

- Хотя это полный бред, - говорю я во всеуслышанье. - И хотя у меня еще ром не развеялся... - я с демонстративной робостью хлопаю по рыжеволосой руке. - Но я выберу наиболее заинтересованное лицо. Труд должен вознаграждаться... так, нет?

-- Вы правы, - произносит Верин супруг серьезно.

Недоверчиво и несколько боком, я приближаюсь к молодому человеку в пиджачке. Нерешительность проявлять не стоит, и наиболее рьяных ожидающих приходится расталкивать в стороны с риском быть побитой табличками.

-- Эээ... - произношу я, слегка касаясь его рукава, но этого оказывается более чем достаточно - разом обернувшись, он словно взрывается.

-- Нина Сергеевна! - в глазах его такое отчаяние, что я пугаюсь. - Слава богу! Вы? Я уже просто не знал, куда деваться!... Знаете... просто ужас! Мы так пытались с Вами связаться... У вас вещи, Нина Сергеевна? Давайте мне... у меня машина...

Его испуганные глаза бегом от вопросов ныряют в поисках моих вещей.

-- Ааа... собственно... - блею я невнятно.

Вера с мужем делают мне знаки в стороне. Я недоуменно пожимаю плечами. Я еще ничего не понимаю.

-- Мы так пытались до вас дозвониться... - бормочет он. - У вас телефон не отвечал... Мы вашей маме позвонили... Георгий Александрович, он категорически велел... Нина Сергеевна... - держась за ручку сумки, он ищет невидимые чемоданы. - Это все?

Услышав про Георгия Александровича, я устанавливаю пославшего и делаю Вере соответствующий жест. Они сию минуту исчезают в толпе, и под эстакадой я некоторое время вижу их обнявшиеся спины. Я остаюсь один на один с неведомыми проблемами. Звонили маме... значит, с мамой все в порядке. С Ленкой, надо полагать, тоже.

-- Все. Она легкая, - говорю я о сумке. К чему ей быть тяжелой? Почти все на мне... Успокоившись, я смотрю пристально и нагло на посланника. Думаю, могу позволить себе бесцеремонный вопрос. - А вы кто?

Краем глаза я наблюдаю за юным альбиносом. Он по-прежнему не являет признаков заботы. Ему же хуже. Поручения надо выполнять трепетно, есть глазами начальство... Пусть остается здесь без сожаления... Кажется, уже задышал в спину парный анталийский рейс, а следом и гонконгский... пусть мучается.

-- Я... говорит он, не поднимая глаз и сует изрядно мокрую руку, не могу уж судить, отчего мокрую. - Меня зовут Евгений.

-- Очень приятно, - говорю я равнодушно, принимая его ладонь. Евгений, ну и что? А дама из нас кто?

-- Вы понимаете, Нина Сергеевна, - суетится он. - Давайте на воздух выйдем... Не надо нам такси! Уйди! - это он отмахивается приветственным плакатиком от черных и серых диспетчеров разной степени цветонасыщения. - Вы понимаете... Георгий Александрович... Он категорически велел вас встретить... Мы не могли дозвониться, Нина Сергеевна. Ваша мама не знала, какой у вас отель... и турфирму вы ей тоже не сказали... Мы бы вас нашли... Мы бы даже телеграмму отправили... только не знали, куда...

Я начинаю пугаться наэлектризованного голоса. Зреют неприятности. Мне уже досадно за Веру - сбежать и оставить подругу все мастера... Что такое стряслось? Может, у меня дом взорвали? Или утопили в процессе непланового наводнения?

-- Евгений, вы это... - бормочу я. - Вы скажите, что случилось... Что за спешка, собственно...

-- Ох... Нина Сергеевна... - выдавливает страдалец поручения. - Давайте остановимся, Нина Сергеевна.

Я послушно останавливаюсь. По носку проезжает сумка на колесах, волокомая не пожелавшей синхронно со мной остановиться теткой сзади. Меня передергивает. Мне холодно. Я не пойму, отчего - от температуры, от мерзкого московского неба, или от непонятных присказок неизвестного Евгения.

-- Вы... Нина Сергеевна... - бормочет он. - Я даже не знаю, как сказать... Георгий Александрович велел сказать... ох... в общем... уже похороны были...

Меня сжимает ледяной холод, схватывает все тело: виски, горло, грудь... кажется, темнеет в глазах, и куда-то исчезают и Новотель, и эстакада аэропорта, и переваливающаяся через лежачего полицейского серая Киа. Внутри безумно колотится: это за отдых, не стоило ехать, не надо, не надо... Кажется, у меня падает сумка, потому что Евгений испуганно ловит что-то под локтем.

-- Что... - выдавливаю я. - Кого...

-- Александра Викторовича, - произносит Евгений убито и свободной рукой шарит по карманам - валидол у него там, что ли...

Меня как хватает, так и отпускает. Кто ж такой Александр Викторович... Или Евгений меня с кем-то спутал... или я не я... нет же. Вспомнила. Это Саша. Мой Саша. То есть не совсем мой. И совсем не мой. Но Саша.

-- Даааа? - говорю я с искренним удивлением. Мне неприятно. Мне очень неприятно. Я почти сержусь, что меня встречают невеселыми новостями. Но отпускает облегченно, и ничего не поделаешь.

-- Сейчас... сейчас... - Евгений, дергая внутренний карман, суетливо вынимает облатку. - Вот... у меня, знаете... теща в аптеке...она советует.

Я тупо смотрю, что он мне сует. Действительно валидол. А я привыкла, что он в металлических трубочках. У меня дома такой - со времен Советской власти, от бабушки доставшийся в наследство...

-- Надо же, - говорю я задумчиво. - Я не знала, что упаковку поменяли...

Евгений не скрывает опасения, не тронулась ли я умом от большого горя. С места не сходя... Я и сама, отправляя в рот таблетку, задаю себе такой вопрос. Нет. Новотель на месте, эстакада на месте, красный автобус, помнящий иностранных гостей двадцать шестого съезда КПСС, поехал, гудя, фыркая и кренясь на один бок. В теле тоже никакого стеснения.

-- Аааа... - я открываю было рот, но, подумав, закрываю. Не тянет на расспросы. Неприятные подробности не уйдут... В мозгу свербит досада: почему, стоит на секунду отвернуться, обязательно гадость происходит? Почему Вера расслабляется, как угодно, получая в финале встречу с любящим супругом, а меня за каждым углом стерегут кирпичи на темечко... Перед глазами из картинок вероятного грядущего складывается мультфильм: все мне будут рассказывать, как я виновата, что отключила мобильник, что я не думаю о близких, что у меня нет чувства долга... Иронический голос параллельно комментирует: правильно сделала, что отключила. Слушала бы выраженные в категорической форме требования лететь, все бросив, на откидном кресле с телеграммой в зубах... и зачем?.. Евгений, огибая машины и людей, и помахивая пиджачными полами, на ходу достает телефон и зажимает плечом. Я слышу, как он докладывает: