Он снова рисует чертика.
-- И что же вы смотрели последний раз? - спрашивает он, мельком взглянув на меня.
-- Когда? - говорю я тупо.
-- Ну когда вы последний раз смотрели? Вчера, сегодня...
Последний раз я смотрела "Каникулы Бонифация", но боюсь, ему не понравится. Совсем не понравится. Я судорожно вспоминаю, не зачитывал ли кто-нибудь программу, но ничего из памяти извлечь не могу.
-- Сегодня, - говорю я. - Новости.
Пусть будет нейтральный вариант. Новости все смотрят.
-- И что же? - продолжает он тянуть вредным голосом. Сволочь, да и только.
-- В смысле? - спрашиваю я.
-- Ну, о чем говорили? Что в мире происходит?
Проверяет, гад. А черт его знает, что там происходит. Уж верно, ничего хорошего.
-- На днях похолодает, - говорю я наугад, но уверенно. - Грозовой фронт идет. - в памяти непроизвольно выплывает новость, свежая на фоне сообщений "убивают - воруют - сажают - не тех посадили" - по крайней мере, искренне было жалко как субъект, так и объект - и я, как по писанному, рапортую:
-- Вот. Молодой зулус-зоофил пойман в ЮАР за изнасилованием козы.
Когда смолкает звук, до меня доходит, что я сказала. Кадровик замирает, повиснув над бумажкой, как горный орел над пропастью. Я замираю тоже. Что сделаешь? Какие новости, таков конспект... Я не виновата, что у людей все такие события, что лучше про зверей смотреть... Смягчая впечатление, поспешно добавляю:
-- Да, вот еще вчера показывали голоса живой природы. Знаете, так впечатляет. Мишки ревут. И этих вот... лемуров тут на днях показывали. Такие интересные ребята... с хвостами. - сообразив, что от природы в данном контексте следовало бы отойти, припоминаю: - И ремонт еще по телевизору делают, тоже интересно... только вот цены не говорят...
На мишек с лемурами я и правда натыкалась. Дней пять назад. По "культуре", когда переключала каналы. Не поняла, правда, какое отношение они имели к культуре. Но лучше не вдаваться. Не думаю, чтобы в строителях капитализма поощрялись культурные позывы.
Мне кажется, у моего собеседника дернулось веко. Или я ошибаюсь?
-- Читать любите? - спрашивает он монотонно.
Что ему сказать? Сказать, что неграмотная? Не примут...
-- Очень, очень люблю! - говорю я. - Сейчас такие замечательные книжки выпускают! Детективы там... очень замечательные книжки.
Не хватало, чтобы спросил, что за детективы. Ирка кого-то называла, помнится... нет, безнадежно.
-- И кого же вы сейчас читаете?
Ну что ему сказать? Делать нечего, приходится говорить правду.
-- Олега Куваева, - говорю я. Все равно он наверняка не в курсе. Если спросит, кто такой, скажу, новый детективный автор появился.
Этот инквизитор почему-то оживляется.
-- А что, разве Куваев книги пишет? - спрашивает он с интересом.
-- Ну сейчас уже не пишет, - говорю я тоскливо. - А раньше писал.
-- Надо же, - произносит он, покачивая головой. - Какой разносторонний человек... Не знал... Талантливые у нас люди, талантливые...
Кажется, я смотрю на него обалдело, раскрывши рот. Он глядит ответно, и по глазам его чувствуется, что мы друг друга не понимаем. Потом он досадливо опускает голову и делает повторную пометку.
Тут распахивается дверь и гуляющей походкой вваливается мужик в дорогом костюме.
-- Ну что? - спрашивает он весело у пространства.
-- Здрасте, - говорю я, а мой визави сразу просыпается.
-- Вот, Сергей Ильич, - он сгребает бумажки и собирается конфиденциально поднести вошедшему. Видно, что его распирает от обилия информации. Но Сергей Ильич не реагирует. Он рассматривает меня с такой радостью, что подозрительно, не пьян ли он с утра. Может, ему тоже в самолет, вроде как Мишке...
-- Это сотрудница-то новая, на архив? - произносит он, одним исчерпывающим взглядом изучив меня сверху вниз, и в обратном направлении. Составив определенное мнение, он милостиво роняет: - Пусть завтра выходит. Компьютер у нас есть?
-- Старый, от Пети... Сергей Ильич... - эта мумия по-школьному тянет руку, но Сергей Ильич уже величественно, как крейсер, разворачивается спиной. По всему заметно, что время он на пустяки не тратит и чужие советы ему не нужны.
Когда он уже почти в коридоре, меня осеняет. Я же смотрела на днях новости, я же помню!
-- Вспомнила! - говорю я громко, так, что оба вздрагивают, а я докладываю. - В штате Мериленд найден поросенок-мутант.
-- Чего? - спрашивает Сергей Ильич, двигая шеей.
-- В новостях сегодня говорили, - объясняю я. Пусть проверят, сегодня или нет. Найдется и сегодня...
-- Хоть не бегемот, - произносит Сергей Ильич, величественно хмыкая, и пропадает за дверью. Я смотрю на интервьюера. Он смотрит на меня. Оба мы друг другом недовольны. Я чувствую, что, будь его воля, меня за километр от конторы встречали бы с ружьями. Помолчав, он кисло вздыхает и поздравляет меня с успешно пройденным испытанием. Кажется, я добиваю его, машинально говоря "Вас также". Мало, что я каждый год кого-то обижаю восьмого марта... Нет, к воспитанию нужны мозги, отсутствие не компенсируется.
Но в целом мне повезло. Какой живой человек понравится нетопырю? Спорю, для того его и держат, чтобы всяк сюда входящий сразу терял надежду....
Я завтра выхожу на работу! Совсем как настоящая! Стоп, сколько мне будут платить? Стоя на шумном тротуаре, я вспоминаю, что о зарплате речь не шла... Патологическая дура, не узнала самого главного... Неважно, не меньше же девяти тысяч Георгия Александровича... Теперь хоть есть шанс, что мама будет уважать... Я могу ей позвонить и как бы между делом сказать: да я тут работу нашла... И Ленке сказать, и Марику. Пусть знают!
Но звонить маме не приходится, потому что не успеваю я дома раздеться, как она сама звонит.
-- Ну как ты себя чувствуешь? - спрашивает она, и я слышу холодок в ее голосе. Она чем-то недовольна. Иногда я даже устаю от того, что мной сплошь и рядом недовольны, а точную причину я не знаю.
-- Хорошо, - говорю я бодро.
-- Ты уже поправилась? - холодок усиливается. Кажется, она недовольна тем, что ее напугали, а тут выясняется, что я жива-здорова, и даже весела.
-- Да, - говорю я, спохватываясь. - Кажется, прошло. Тогда Вера неотложку вызывала, но сейчас прошло.
-- Прошло? По-моему, ты могла бы позвонить. Мы тут волнуемся...
-- Извини, - говорю я, снижая радость в голосе на несколько заметных градусов. Вообще-то они могли и сами позвонить тоже. Все-таки это мне было плохо. Но они заняты, а я дурака валяю...
Просто так меня не извиняют. Мама считает, что я должна быть наказана, а если она так считает, то доведет наказание до конца.
-- Твоя эта Вера тоже хороша. Что ей от тебя нужно? Позвонила, ничего не объяснила, бросила трубку...
-- Извини, - повторяю я. - Но я тогда не могла говорить.
-- Мне это не нравится, - повторяет мама. - Совершенно не нравится, - она делает паузу. - Нам нужна твоя помощь. Ты можешь нам помочь?
Она спрашивает таким голосом, что отрицательный ответ невозможен.
-- Я звонила все утро, но тебя же не застать, - добавляет она с обидой.
У меня внутри все обрывается. На редкость невовремя. Ведь мне завтра на работу! А если я откажу... это будет что-то невообразимое.
-- А что надо делать? - говорю я. Вероятно, я говорю убито, и мама это слышит.
-- Нет, если тебе это так трудно, то не стоит.
-- Что надо делать? - повторяю я в отчаянии.
Мама обиженно молчит.
-- Я записалась к зубному, - говорит она. - Нужно, чтобы кто-нибудь посидел с ребятами. У меня выпала пломба, у меня совершенно...
-- Когда? - спрашиваю я.
-- Для тебя это имеет такое значение? Ты так занята?
-- Ну мам, ну когда, - говорю я умоляюще.
Мама снова молчит.
-- У меня талончик на три часа, - говорит она наконец.
-- Когда? Сегодня? - спрашиваю я облегченно. - Ну сейчас я приду.
Кажется, мама тоже веселеет. Даже может быть, меня прощает. Во всяком случае, голос становится обычный.