Я смеюсь. Я накануне смотрела "Пассажир с "Экватора", а такая культурная продукция плохо сочетается с алкоголем. Он смеется тоже.

-- Слишком много выпил, - говорит он, продолжая смеяться. - Реакция медленная.

-- Бывает, - говорю я.

-- Пойдем к нам, - говорит он внезапно. Только этого мне не хватало. Еще не прошел Мишкин коньяк с наложенными остатками портвейна. Или у него тоже дыни с Алайского базара?..

-- В другой раз, - говорю я.

-- Пойдем, - повторяет он.

Я отрицательно качаю головой.

-- Твоя девушка приревнует, - говорю я.

Он наклоняется ко мне.

-- Я тебе честно скажу, - говорит он громким шепотом. - Я чего-то до сих пор не пойму, кто из них моя девушка.

-- Выбирай рыжую, не ошибешься, - говорю я.

Он задумывается.

-- Ты уверена? - спрашивает он серьезным голосом

-- Конечно, - говорю я так же серьезно. - Рыжие они самые котистые.

Пока он раздумывает, я поднимаюсь.

-- Я приду к тебе, когда никого не будет, - говорю я задушевно.

-- Точно? - спрашивает он.

-- Конечно.

-- А куда ты придешь? - спрашивает он хитро и грозит пальцем. - Ты знаешь, где я живу?

-- Нет, - говорю я. - Я буду обходить все квартиры и спрашивать: не здесь ли живет молодой человек, который приглашал меня в гости?

-- Сорок третья квартира, - говорит он и повторяет. - Сорок третья. Ты меня не обманешь?

-- Как можно, - говорю я уверенно.

Я перехватываю свой кирпич и делаю шаг наверх.

-- Что это у тебя такое? - спрашивает он. - Ааа... Антиквариат... Дай посмотреть.

С необычной для пьяного ловкостью он отбирает у меня телефон и задумчиво жмет на клавиши.

-- Э, - говорю я протестующе. - У меня там денег мало.

-- Да не звоню я никуда, - говорит он, морщась. - Не бойся.

Между тем на поясе у него тренькает. Он вынимает из кобуры свой мобильник, смотрит на экран, что-то нажимает, и отдает мне телефон. Я сперва не понимаю, что он делает, и только потом доезжает, что он запомнил мой номер.

-- Любишь старину? - спрашивает он, возвращая мне кирпич.

-- Полюбишь поневоле, - отвечаю я и поднимаюсь, откуда пришла. Неподвижно, как чугунный памятник, он пыхтит сигаретой.

Я возвращаюсь в лифтовый холл. Вроде бы проветрилось, или я сроднилась с духом жареной камбалы... Сорок третья квартира. Запомним на всякий случай. В нашем доме трудно без союзников.

Не успеваю я как следует закрыть дверь, звонит телефон.

-- Нинк! - говорит Вера ликующе. - Мишка тут один контактик подкинул.

-- Он же во Вьетнаме, - отвечаю я тупо.

Вера тяжело вздыхает.

-- Проснись, мать, ты в каком мире живешь. Телефоны сейчас есть, знаешь... сети компьютерные...

-- Во Вьетнаме тоже? - спрашиваю я изумленно, и только потом до меня доходит, что я сказала. У меня точно что-то с головой...

Вера на другом конце провода, кажется, понимает, что на отвлеченные темы до меня не дойдут.

-- В общем, ты завтра на собеседование пойдешь. Мяу-мяу. Ты его сделала, сделала!

-- Как же это сделала, - говорю я недоуменно. - Когда сделала, собеседований никаких не надо... Мне, к примеру, не требуется ни с кем собеседовать...

Всю ночь я вскакиваю и смотрю на будильник. Как бы не проспать. Подниматься, подобно трудящимся, я отвыкла давно.

В результате я зверски не высыпаюсь. Представляю со стороны свою мятую физиономию.

Около девяти я звоню Саше. Лучше подстраховаться лишней информацией.

-- Здравствуй, - говорит он настороженно. Он знает мою несовместимость с ранней побудкой, следовательно, либо что-нибудь случилось и придется участвовать (а не хочется), либо мне что-то нужно. В общем, все плохо.

-- Слушай, - говорю я. - У меня к тебе принципиальный вопрос.

-- Ну что, что такое?

-- Мне тут надо на метро проехать, - говорю я. - А я сто лет не ездила. Скажи ты мне как специалист-подрывник: куда нужно садиться, чтобы не взорвали?

-- Я не специалист-подрывник, - говорит Саша недовольно.

-- Ну дипломат, - говорю я. - Какая разница. Это смежная профессия. Ты наверняка знаешь.

-- Нина, не ерничай, пожалуйста, - говорит Саша сухо.

-- Ты же все равно знаешь, куда по науке положено бомбу закладывать! - возмущаюсь я. - Что, сказать трудно? Самому-то все равно - ездит себе на машине...

-- Ну в середину состава, - цедит Саша.

-- В середину? - спрашиваю я недоверчиво. - А почему прошлый раз взрывали начало?

-- Потому что неграмотные.

-- Хорошее объяснение, - говорю я со вздохом. - Как бы знать, какие попадутся... У тебя нет на этот счет агентурных сведений? В высоких бизнес-кругах ничего не слыхать? Каких следующих закинули?

-- Не говори глупости, - отвечает Саша. - Куда ты собралась?

-- По делам, - злорадно отвечаю я и вешаю трубку.

Я прихорашиваюсь перед зеркалом, когда звонит Вера.

-- Нинка! - кричит она в трубку. - Возьми бумажку и запиши.

Господи, что еще стряслось... Я поспешно пытаюсь нашарить бумажку. Никакой бумажки у меня, конечно, нет. Приходится записывать на краю квитанции о квартплате. Ничего страшного, все равно ее обрезать. Хорошо, хоть ручка есть.

-- Значит, пиши, - диктует Вера. - Я вчера выяснила. Если будут спрашивать про цвета, называй в таком порядке: красный, желтый, зеленый, фиолетовый, синий, коричневый, серый, черный.

-- И что это значит? - говорю я тупо. - Это радуга, что ль?

-- Неважно! Сама ты радуга. Ты, главное, запомни. Если будут спрашивать, говори в той же последовательности.

-- А смысл у этого есть? - спрашиваю я.

-- Нет никакого смысла. Запомни, и все. Ты, я надеюсь, платье свое оставишь дома?

-- Да что тебе мое платье? - возмущаюсь я.

-- Я кому сказала! Не вздумай! И не делай там честные глаза, ври напропалую. Что ни спросят, все ври. Ты помни, что они от тебя по другую линию фронта.

-- Хорошо, - говорю я.

После чего в раздумье смотрю на себя в зеркало. Ну ладно, бантик я сниму, уговорили. Но насчет платья... Может, оно и не последний писк офисной моды, но в нем я живой человек, а если надену что-нибудь другое, то буду, как манекен на параде. Все-таки не рубище, сойдет и так.

Я отрезаю край квитанции с непонятной записью, зажимаю в кулаке, беру сумку и выхожу из дома. В лифте я повторяю. Красный, желтый, зеленый... Каждый охотник... нет, стоп, это не каждый охотник... и не охотник вовсе... Надо немного пройтись и успокоить нервы. Я иду, грызу семечки и сплевываю в через плечо. Рядом со мной тормозит автомобиль, и я отшатываюсь. У нас могут задавить где угодно, хоть посреди газона. Откидывается дверь. Это уже знакомая мне синяя иномарка. Какая - опять же непонятно. Определять машины в профиль не умею.

-- Торопишься? - спрашивает ее хозяин, обращаясь ко мне. Вид у него довольно свежий, то есть вечеринка была в рамках приличия.

-- Ну как сказать... - отвечаю я неопределенно.

-- Садись, подвезу.

Я довольно влезаю в машину и откидываюсь на сидение. Остатки семечек приходится опустить в карман.

-- А может, мне в другую сторону, - говорю я.

-- Ничего, я не тороплюсь, - отвечает мне водитель. - Я сегодня все равно задержался. Надо было привести себя в порядок...

И он трогается с места. Я рассматриваю его краем глаза. На правой руке у него обручальное кольцо (кто бы сомневался, небось, жена с детьми на даче), одет он свободно и не дешево. Летние брюки и шелковистая трикотажная рубашка. Может позвонить себе отсутствие костюма с галстуком... Пока я суммирую наблюдения, он нажимает кнопку, по салону разносятся мерзкие звуки какой-то радиостанции. Как в маршрутке, ей-богу.

-- Между прочим, как тебя зовут? - спрашивает он.

-- Здрасте, - говорю я. - Вчера так трогательно познакомились, а ты ничего не помнишь...

Я-то знаю, что его зовут Антон. Если консьержка не путала.

Антон растерян. Он в недоумении оборачивается. Его мысленная ревизия памяти видна невооруженным глазом. Он силится понять, каким образом, будучи не сильно пьяным, он упустил такую подробность.