Вслед за этим сообщением шла другая публикация, под названием «ОСЛЕПЛЕННЫЕ ЛЮБОВЬЮ». Он имел подзаголовок: «Репортаж с улицы Поющие кроны».
«Есть такая улица в провинциальном городке на Венечной планете третьего Луча. Зеленая. Тихая. Безлюдная.
Безлюдная и тихая она была до сегодняшнего дня, когда пришло сообщение о возвращении из ссылки в Великий Круг Миров выдающегося ученого и одного из приближенных к Всевышнему человека — Строптивого.
Но какое отношение и эта планета, и этот невидный городок, и эта неприметная улица, спросит читатель, имеет к знаменитому Мастеру. И читатель будет прав. Ведь он хорошо знает, что ученый — альфиец и коренной столичный житель Альфы. И вместе с тем будет не прав. Дабы он не знал и не мог знать, что именно здесь поселилась и сорок три года ждала своего мужа его спутница жизни — Чаруша.
Это молодая, потрясающе красивая и обоятельная женщина вела скромный образ жизни. Работала модельером. Причем успешно. Творческая мастерская, возглавляемая ею, не раз удостаивалась чести выставлять свои одежды на публичных показах-конкурсах в столице третьей Венечной, где дважды признавались лучшими моделями года. Никому из руководства планеты, а тем более местным властям, жителям города, ее соседям и подругам по работе и в голову не могло придти, что Чаруша — супруга известного на ВКМ ученого.
Как выяснилось, „Канун“ первым из всех заполучил эту информацию и сообщил об этом мне, своему собственному корреспонденту, обслуживающему данный регион планеты. Я примчался на улицу Поющие кроны до начала рабочего дня. Хозяйка построенного под старину особнячка явно удивилась столь раннему визиту.
— Чаруша, я по поводу новости, которую вы, наверное, уже получили…
— Какой новости? — насторожилась она.
Оказывается, Чаруша, как впрочем и все мы, была не в курсе происходящего. И я ей зачитал поступившую из редакции телеграмму. Из глаз ее брызнули слезы. Она долго не могла говорить.
— Спасибо редакции за доставленную мне с утра большую и светлую радость, — сказала она.
— Обязательно передам, — заверил я ее.
— Скажите, а сыну сообщили?
В депеше, полученной мной, говорилось только о ней. О сыне ни слова.
— У вас есть сын?… Сын Строптивого?
— Да. А что вас так удивило?
— Где сын сейчас? Как его зовут?…
— Зовут его Пытливый. Он слушатель Высшей Школы Удостоенных.
Имя Пытливый показалось мне знакомым.
— Где я мог слышать о нем? — спросил я Чарушу.
— Вы могли прочесть о нем в газетах. Кстати, и в „Кануне“ тоже писалось о нем. Дважды, между прочим.
И правда. Однажды, много лет назад, когда я работал в одной из больших газет третьей Венечной, через меня проходила информация о получении общепланетной Золотой медали выпусником провинциального Университета.
Это, кстати, и сейчас большая редкость. А позже, в „Кануне“ под рубрикой „Новости из Резиденции“ я читал о том же самом парне, который выдержав какой-то архитрудный тест был зачислен вне конкурса в Высшую Школу Удостоенных.
Это было для нашей Венечной сенсацией, прозвучавшей на всю ВКМ. Средства массовой информации публиковали и вещали об этом факте чуть ли не месяц. Стало быть, в тех двух случаях, речь шла о Пытливом. О сыне Строптивого.
— Пытливый, вероятно, гордился своим знаменитым отцом? И, конечно же делал все, чтобы быть достойным его? — спросил я.
— Вы не поверите, но он не знал, кто его отец. Хотя постоянно спрашивал меня о нем. Но я ничего не могла ему рассказать.
— Вам было не позволено?
— Нет. Такого табу не было. Просто я ничего не помнила. В моей памяти все связанное с мужем было, скорей всего, заблокировано. Это насколько я понимаю сейчас, было формой наказания для меня. И поделом…
Нас со Строптивым ослепила любовь. Пораженные ею, мы, можно сказать, осквернили этот редчайший из даров Всевышнего. Что нам стоило придти к Нему с покаянием? Уверена Он нас понял бы и простил. Теперь, прозрев, мне хотелось бы, чтобы эхо нашей тогдашней со Строптивым боли, донесло до Всевышнего наше раскаяние: „Прости, Господи!“ И, отсюда, с высоты лет своих, прошу: от меня, от моих любимых мужа и сына через вашу газету донести до Него наше безграничное и задушевное „Спасибо!“… Мой голос для этого слишком слаб и тих.
— Вы будете ждать мужа здесь или вылетите ему навстречу?
— Куда?… Аж, не верится… Я ничего не знаю… Ведь он не знает где я… И даже не знает, что у него есть сын — необыкновенный мальчик.
Я был ошеломлен.
— Как?! Разве Пытливый родился не при нем?
— Нет. Я ему не успела сказать о своей беременности…
— Значит, мальчик рос даже без поддержки тени своего великого отца?
— Как теперь мне кажется, он рос под более величайшим покровительством, — твердо проговорила женщина.
Я предложил ей связаться с сыном и поделиться радостным событием. Признаться я преследовал иную цель — взять у будущего ученого блиц интервью. В комнате Пытливого, однако, никто не отвечал. Потом Чаруша заторопилась. Сказала, возможно, с минуты на минуту муж приедет, а у ней не прибрано. Хотя все кругом блестело чистотой.
Я направился в единственный в этом городке Дом моделей поговорить с людьми много лет работавшими с Чарушей и предупредить их, что она задержится…»
Дальше Пытливый читать не стал. Он бросился к видеофону. В особнячке на улице Поющие кроны никто не отвечал.
— Разница во времени. У них там глубокая ночь, — растеряно проговорил он.
— Да и тебя действительно не было. Мы в это время сидели на защите Отчетов, — сказала Камея.
Последний раз Пытливый с ней разговаривал дня четыре назад. Она сама позвонила… Спросила не плохо ли ему, а то у ней на душе отчего-то скребутся кошки. Он тогда подумал о загадочном материнском чутье. За десятки миллионов километров от него почувствовать, что у ее сына неприятности.
В те дни как раз ему объявили о совершенном им подлоге и он имел первый нелицеприятный разговор с деканом Карамельником.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
1. Тупики
Надо было торопиться. Через четверть часа начинались слушания.
— Теперь у нас проблемы, — глядя в окно, сообщила Камея. — Репортеров видимо-невидимо.
— Неровен час нагрянут сюда, — всполошился Пытливый.
— Не волнуйся. В связи с прибывшими в Резиденцию высокими гостями, Ментор приказал никого из посторонних на территорию Университетского городка не пускать.
Когда Камея с Пытливым подходили к тому месту Школы, где располагался вход в зал — там уже было пусто. Никого не было и в вестибюле. Только у самых дверей зала заседаний маячила сутулая фигурка Карамельника…
Завидев их, он ринулся им навстречу.
— Дорогие мои, что вы опаздываете? — Карамельник прямо-таки таял в сладчайшей улыбке. — Кстати, Пытливый, поздравляю вас с возвращением отца… Представьте, никто не знал, что вы сын…
— Представьте, я сам не знал, — перебил Пытливый и, пропустив Камею вперед, вошел в зал. Ребята, естественно, тотчас же поднялись и каждый пожимал ему руку или хлопал по плечу, разделяя с ним его радость.
— Ну ты и скрытный, — покачал головой Дрема.
Нечто в этом роде сказал и Книжный. Вступилась Камея.
— Ребята, он, честное слово, не знал.
И тут вошли члены Совета. Наступила напряженная тишина. После непродолжительной паузы, посовещавшись с рядом сидящими, заговорил Ментор:
— У нас, как я понимаю, большая радость. Вновь в наши ряды вернулся большой ученый. Мастер по созданию миров — Строптивый. Правда он уходил только от нас, но не из науки. Ее покинуть нельзя. Либо она в тебе, либо без тебя…
Пользуясь случаем, я от имени Ученого Совета поздравляю его сына, нашего коллегу Пытливого. Пытливому сорок три года. Ровно столько не было среди нас, старой гвардии ученых, Строптивого и ровно столько Пытливый даже не догадывался, кто его отец. Поверьте мне. Я сам об этом узнал совершенно случайно. Как?… История презанятная. Будет время, расскажу… А сейчас приступим к работе.