— Что это такое?

— Камни в почках. Один из них хочет выйти и причиняет ей ужасную боль, — объясняет Строптивый.

— Помоги ей, Ведун, — просит она.

— Мой брат — лекарь. Он сейчас появится здесь. И ты проводи его к Феодоре. А потом выходи ко мне.

— Какой из них?

— Младший. Ты его не знаешь.

И Строптивый пропал. Словно его здесь и не было. Не оставил даже следов от ног. И показалось Чаруше, что он снова надолго исчез. Ей стало не по себе. Она уже собиралась крикнуть его, как чуть ли не из сугроба вышел к ней ничем из себя не видный мужчина. Только томные и печальные глаза его светились необычайным синим-синим цветом.

— Красавица…, - задержав на ней взгляд, скорее отметил, нежели обратился он к Чаруше. А затем представился:

— Я — лекарь.

— Пойдем, — пригласила она, и почти бегом направилась к дому больной женщины.

Представив домочадцам Феодоры лекаря с томными глазами она тут же выскочила вон, сказав, что сейчас вернется.

2. Подарок Ведуна

Ведуна нигде не было. Ни у овчарни, ни у ворот дома… Опять улетел, горестно вздохнула она. И на глаза накатились слезы.

— Тебе грустно, милая? — обдав ее ушко теплым дыханием спросил он.

— О, Боги! Ты — здесь?…

— А как же?

— Колдун несносный! Куда ты исчез? — залившись счастливым смехом прозвенела она.

— Я не хотел, чтобы брат видел мою слабость. Мою любовь… Он бы догадался.

— Ну и пусть, — сказала она.

Строптивый промолчал.

— Смотри, Чаруша — под нами город. Вот дворец Навуходоносора. А вот в инее знаменитые висячие сады.

— Я — лечу! Я лечу! — восторженно кричит она.

— Куда хочешь, Чаруша?

— Хочу увидеть все-все. Всю Землю.

— Значит на Луну, — говорит он.

— На Луну? — переспрашивает она.

— Лучше всего она видна именно оттуда.

— А страны… А чудеса…

Это — потом. Я все тебе покажу. Ты как страницы книги перелистаешь всю планету…

Она не спросила, что такое «книга». И что означает слово «планета» — тоже не спросила. Неизвестно откуда, но она знала их значения.

Находясь рядом с ним, она все понимала. И все вспоминала. Только откуда?… Впрочем, этим вопросом она не задавалась.

— Землю надо смотреть пядь за пядью. Смакуя. Наслаждаясь.

И Чаруша первая из людей увидела Землю. Всю. Целиком. Голубой, красивый шарик. И, завороженная, она любовалась им с Луны. А на Луне — ни деревца, ни живой твари, ни ветерка. Ямы, косые желтые скалы. Но как легко было там. И как было чудно…

А когда они возвращались, Ведун сделал ветер. И ветер задул их следы. Он сказал, что если этого не сделать, то через много тысяч лет, когда земляне научатся летать и прилетят на Луну, они удивятся, обнаружив здесь их следы.

… Опустились, когда солнце пошло на закат.

— Чаруша, я хочу сделать тебе подарок. Платье, — сказал он.

— Ты что?! — замахала она руками. — Родители как увидят вместе с ним прогонят меня со двора. У меня их достаточно. Правда, милый.

— Они на него даже не обратят внимания, — настаивал Ведун. — Оно точь в точь такое, какие ты носишь. Но оно не простое. Ты всегда будь в нем. Даже когда спишь.

— Зачем? — спросила девушка.

Привлекая ее к себе, Строптивый сказал:

— Чаруша, я не хочу, чтобы ты постарела… Это долго объяснять. Но поверь мне. Так нужно… Если ты не станешь его носить, то через полгода, наших полгода, — он показал в небо, — я останусь таким, какой я есть, а ты превратишься в шестидесятипятилетнюю старушку… Возможно на первых порах тебе в нем будет неуютно… Но ты привыкнешь. У тебя на глазах твои сверстники превратятся в старые развалины, а ты будешь все также свежа, красива и любима мной.

— Нет! Нет! Так несправедливо. Не по-людски, — отпрянула она от подарка.

— Может быть, — не стал спорить он. — Но я люблю тебя. Такой Чаруши в моем мире — нет… А ты… — он запнулся, — Ты, любишь меня?

— Не знаю… Наверное… Ты для меня такой родной…

— Я хочу тебя в жены, — сказал он.

— Прямо так сразу, — невпопад пролепетала она.

— Можно не сразу, — засмеялся Ведун. — Но, пока ты не решишь, одевайся в мои платья.

— О, Ведун, — застонала Чаруша. — Ты мне даришь молодость… А во мне — нет радости.

— Почему?

— А буду ли я счастлива?

— Будешь. Я все сделаю для этого, — самоуверенно заявил Строптивый.

— Ты всего лишь Ведун, мой милый, — сказала она и побежала домой.

Как он был самонадеян! И как была права она, непостижимым чутьем проникнув в свое и его недалекое будущее, думал он, вспоминая день за днем их шальной и безбрежной любви. Но Бог свидетель, он делал все, чтобы она была счастлива. Он показал ей мир. И как он был горд собой, когда в радуге брызг зависнув над Великим водопадом Земли, Чаруша сквозь вселенский грохот воды, прокричала:

— Я счастлива, Ведун.

Она любила Ведуна до беспамятства. И потому слушала его. И одевала его платья. И настало время, оно спасло ее.

3. Слоны подземелья

… Третий день в недрах что-то гудело, топталось и недовольно ворчало. Земля покачивалась, как вода в до краев наполненном ведре. С ней вместе покачивалась их лачуга и все их небольшое поселение, состоящее из ста сорока дворов.

«У слонов спины чешутся, — объяснял ей брат, — Немного потрутся и успокоятся. Все будет хорошо. Не бойся».

«Я не боюсь», — выдавив из себя бодрую улыбку сказала Ева.

И хотя она знала, что слоны, на которых держится Земля в конце концов утихомирятся, на душе все равно было тревожно. И жутко было. Наверное не от этого зловещего покачивания, а потому что до сих пор нет родителей. Без них ей так неуютно. Адаму тоже страшно. Он делает вид, что ему все нипочем. Он тоже ждет их…

Пошла двенадцатая ночь, как родители уехали в Вавилон, на ярмарку. Нагрузили повозку горшками, амфорами и кувшинами, что сделали за последний месяц, и укатили. Обещали вернуться через семь ночей, а их все нет да нет. Брат уверял, что сегодня они приедут обязательно. И Ева то и дело выбегала за ворота. Выглядывала их.

Дорога едва виднеется. На ней — никого. По пустырю ветер мечет странные тени. Воют сбежавшие от людских жилищ собаки. Вздыбив шерсть, несутся, жутко мяукая, кошки. В стойлах бьют копытами и дико ржут лошади. По швам трещит сарай, где, бодая стены мычат коровы. Отчаянно, пытаясь вырваться из загонов, верещат овцы, да козы. В курятнике невообразимый гвалт… Вся живность словно взбесилась. Кругом истошный визг, выворачивающий душу вой и вопли… Еву охватывает жуткий страх. Она забивается в угол. Ей холодно. Кожа покрывается пупырышками…

Ева снова выглядывает наружу. По мглистому проселку ковыляет повозка. В силуэтах людских фигурок она узнает отца с матерью. Выбиваясь из сил, они тащат под уздцы упирающихся и взбрыкивающих лошадей. Она бросается в дом, чтобы сообщить об этом Адаму. Брата в комнате нет. По открытому люку, ведущему в подвал, она догадывается — спустился за вином.

«Адам, наши едут. Надо помочь», — кричит она в проем погреба и снова стремглав выбегает наружу.

Ева вприпрыжку бежит на дорогу. Навстечу родителям. Помочь им. Резкий порыв ветра, по-разбойничьи гикнув, бросает в нее, вперемешку с песком и мелкими камушками, связку веток с растерзанных им деревьев. Ева падает. В плече резкая боль. Стальной обруч давит грудь и горло. Из широко открытого рта вместо крика вырывается жалкий писк. Превозмогая боль, она поднимается.

Повозка почти рядом. Ева видит маму. Ее лицо в кровь иссечено несущимся по ветру острым песком. Лица отца она не видит. Набычившись, он толкает кузов повозки вперед. И тут позади него, глухо взорвавшись, разверзывается каменистая твердь. Повозка вместе с лошадьми и родителями срываются в дымный зев раступившегося проселка…

Земля вздыбливается и волной, самой настоящей высокой волной, катится в сторону Евы. Вот она поднимает ее на горб, и почти тотчас же сбрасывает под ноги другой, уже вставшей на дыбы, волны. Она поднимает Еву и, кувыркая вместе с массой земли, несет назад, к поселению… Платье, подарок Ведуна, разбрасывая зеленые искры, рвется по швам.