2. Сестра и брат

Он как сейчас помнил тот день. Нет не день то был, а утро. Она от родника, поднимаясь по косогору, прямо выходила на него.

Строптивый только прилетел. И в этой дубраве, где гремел скандальный ключ, приземлился с умыслом. Ему страсть как хотелось ополоснуться. Смыть, как они шутили с ребятами, с себя пыль звездных дорог. И на тебе земляночка. Она не видела его. Девушка ступала осторожно, глядя себе под ноги. Здесь запросто можно было оступиться и покатиться вниз. Но как бы осторожно она не шла в кувшине все равно, недовольно урча и булькая, брызгался неугомонившийся родничок. И крупные капли его жемчужными горошинами катились по отливающим медью, густым и длинным волосам земляночки.

«Наредкость роскошная грива», — отметил Строптивый, сходя с тропы, чтобы уступить ее водоносице. И тут она подняла голову. И заметался черным вороном страх в ее глазах. По пухлым пунцовым губам пробежала дрожь. Они готовы были вскрикнуть. А потом из-под опахалистых ресниц ее посыпались приветливые звездочки. И лопнул налившийся соком пунцовый бутон:

— Здравствуй!

«Боже, как ты красива, земляночка», — подумал он, а вслух едва выдавил:

— Здравствуй.

И она прошла мимо. И Строптивый, пронзенный загадочным шоком, тоже. И лишь окунувшись лицом в горсть набранной им студенной воды, он пришел в себя. Сначала удивился тому, как быстро оказался у родника. А затем стал пенять себе за то, что не разговорился с юной водоносицей…

«А разве поздно?» — спросил он себя, и, оглядевшись, поспешно надел нимб.

Земляночка ушла недалеко. Чтобы после косогора перевести дух и отдохнуть, она присела на лежавшее вдоль тропинки поваленное дерево. Глядя перед собой, она что-то мурлыкала. Кувшин стоял у ее ног. Опустившись за кустом в нескольких шагах от девушки и спрятав нимб, Строптивый предложил свою помощь. И словно оправдываясь, сказал:

— Все равно я иду в ту же сторону.

— Вот спасибо, — охотно согласилась она и вскочив с дерева пошла вперед.

Любуясь ее гибкой фигуркой, стройными ножками и ниспадающими до самых колышущихся бедер волосами цвета червонного золота, он судорожно глотнув слюну, спросил:

— Что так рано по воду пошла?

— Рано?! — удивилась она и, повернув к нему голову, обдала его огнем своих раскаленных черных углей.

«Боже! Какое это чудо», — прошептал он, пропуская мимо ушей ее объяснения.

— Ты что остановился? — отмахнув в сторону золотую гриву спросила она.

— Разве?…

«Да что это со мной? Даже не заметил», — подумал он, а вслух переспросил:

— Так почему же так рано?

— Я же сказала. Мы ее всю ночь таскаем. Не поверил что ли?… Вот, посмотри.

Кожа на ее тонкой ключице была содрана чуть ли не до самой кости.

— Знаешь как саднит? — покачала она головой.

И ему стало очень жаль ее.

— Подожди, — попросил Строптивый.

Едва коснувшись пульсирующей ссадины, он сделал над ней несколько круговых движений. Водоносица ойкнула.

— Неужели больно?

— Горячо и шекотно, — засмеялась она.

— Ну и хорошо. Можешь идти. Болеть больше не будет.

Сделав несколько шагов она покосилась на плечо и всплеснула руками.

— О, Боги! Да ты ведун. Даже следа от ранки не осталось!

— Не может быть! — с искренним удивлением воскликнул Строптивый, преследуя одну единственную цель — прикоснуться к ее телу.

Погладив дрожащей ладонью плечо девушки, он, пряча улыбку, подтвердил:

— И правда ничего нет.

— Ты настоящий ведун… Как зовут тебя, господин мой?

«Как бы я хотел этого, госпожа моя», — крикнул он про себя, а громко проговорил:

— Так и называй — Ведун.

— Правда? — спросила она.

Кивнув, он попросил назваться и ее.

— Ева, — сказала она.

— А вот неправда, — возразил Строптивый. — То есть, — поправился он, — нарекли то тебя Евой. Это — точно. Но домашние дали тебе еще и другое имя — Чаруша. Оно мне больше нравится.

Ева прямо-таки остолбенела.

— Откуда ты знаешь?

Сказать ей правду Строптивый не решился. Ну как ей объяснишь, что он все считал с нее. Сама все рассказала о себе. И кто она, и где живет, и чем занимаются ее родители и брат, и как их зовут и почему это им понадобилось всей семьей носить всю ночь воду.

— Ты же сама сказала кто я? — улыбнулся он.

— Ой, хитришь ты что-то, — не поверила Ева. — Наверное слышал, как окликали меня.

— Нет не слышал. Я вижу тебя в первый раз, хотя живу неподалеку. Вон на той горе.

— На холме Одиноких братьев?

— Я не знал, что вы так называете нашу гору.

— А вас трое? — полюбопытствовала Ева.

— Четверо.

— Четверо?! — изумилась она. — Значит, мы у себя в городище знаем только двоих. Сердитого Воина и Багрового Быка.

Строптивый знал, о ком из его товарищей идет речь. Они сами рассказывали ему, как заслужили свои прозвища.

3. «Сердитый Воин»

Жителям городища, вблизи которого наблюдатели ВКМ устроили свою штаб-квартиру, и в голову не могло придти, что разбойничьи отряды, наводившие повсюду ужас, обходят стороной их очаги, благодаря этим, не видно живущим поблизости отшельникам.

За безопасность штаба и прилегающей к нему территории, отвечал Верный. Действовал он виртуозно. Да так изобретательно, что разбойники, одержимые жадностью поживиться чужим добром, даже не подозревали, что у них под носом лежит лакомый кусочек. Отнюдь не скудное село.

Впрочем, знать то они знали о нем, но то ли забывали пожаловать его своим присутствием, то ли считали его убогим и не стоящим их внимания. Однажды им все-таки удалось наехать на мирно почивавшее городище. Верный и вся их команда отсутствовала. Они были на облете. И в самый разгар работы Верный попросился на пару минут отлучиться. Возвратился необычно для него возбужденным…

После он рассказал о причине своего отсутствия. Оказывается ему пришлось дать бой разбойникам, наскочившим на их соседей. У него сработал сигнал тревоги. Когда он там появился, уже горели две лачуги и перепуганные до смерти поселяне, чуть ли не голыми, бежали в спасительные объятия леса. Мгновенно сориентировавшись, Верный одним небольшим усилием внушения повесил перед наступающими налетчиками экран с живой иллюзией грозной контратаки…

На обалдевших разбойников, пришпорив коней, несся отряд могучих латников, которые им и в бредовом сне не виделись… Каждый из латников, в одной руке держал факел со зловеще сыплящимися во все стороны искрами, а в другой меч. Некоторые из них потрясали копьями, а некоторые, как-то чудно заткнув факелы на крупе лошадей, натягивали луки со стрелами. Впереди этого, никогда невиданного ими воинства, на белом иноходце скакал предводитель. В его деснице синим полумесяцем сверкал клинок кривой сабли.

Предводителем, конечно же, был Верный. И в руке его, в форме сабли, сверкал парализующий электролуч. Он с ним врезался в самую гущу собравшихся по команде своего вожака грабителей и, искусно имитируя рубку, стал сечь их. Только искры летели, наводя ужас и панику в рядах разбойников. Разряд, исходящий от электролуча, Верный сделал слабым, но достаточным, чтобы лишить чувств тех, кто попадал ему под руку… В какую-то долю секунды кучка до зубов вооруженных налетчиков, вставших на пути Верного, была рассеяна.

Налетчики с ужасом покидали поле боя, забыв о своем вожде, которому Верный с маху «отсек» голову и о своих товарищах, сраженных десницей грозного воина. Никто из нападавших, за исключением вождя, убит не был.

«Слишком мерзким он мне показался», — признался Верный.

Остальные из «павших», пребывали всего лишь в беспамятстве. Верный вернул к очагам перепуганных жителей поселения и приказал им не высовывать носа и своих лачуг.

— А я за теми, — сказал он, — что бижали. Пока всех не уложу — не вернусь.

Он рассказывал, а ребята слушая его, постановали от смеха.

После того случая, поселенцы, видевшие в бою Верного, стали называть его Сердитым Воином.