— Неправда твоя, болярин! — возразил выходящий из занималовки воевода. — Вовсе не поэтому.

— Возможно, есть и другие причины, — вежливо согласился Гостемил. — А иду я сейчас, поселяне, прямо в детинец, получать мое золото. У Семяшки, повторяю вам, ничего нет. Кто хочет, может присоединяться. Особенно это касается ратников, сидящих тут, в доме купца, поджав хвосты. Подойдем, постучимся в ворота и, кто знает, может, нам откроют.

— А зачем стучаться? — неожиданно спросил малолетний Светозар и, опережая отца с его «заткнись, подлый» доложил, — Там сзади лаз есть.

— Лаз? — переспросил Гостемил.

— Заткнись, Светозар!

— Лаз, — подтвердил Светозар. — Все мальчишки знают.

— Не слушай его, болярин! — сказал отец Светозара, густо краснея. — Уж я его, мерзавца, выдеру, как только домой придем.

— Позволь, позволь, Светозар, — Гостемил подошел к малолетнему и присел возле на корточки. — Позади детинца? Лаз?

— Там малина растет, — объяснил Светозар, оправдываясь.

— Ну вот, удача с нами, — объявил Гостемил. — Кто здесь ратник, или просто человек отважный — слушайте меня, люди! Какие-то ростовчане и прочие… захватили ваш город!

— Да какие они ростовчане! — подал кто-то голос. — Это всё люди Свистуна подстроили, и гостей этих, леших чернявых, пригласили!

— Это все равно, — объявил Гостемил. — Предлагаю отобрать Чернигов. Весь.

Люди недоуменно переглянулись.

— Ну не войско же там целое! — возмущенно сказал Гостемил. — У страха глаза, что две луны! Человек пять влезло в детинец…

Присутствующие усмехнулись грустно.

— Ну хорошо, не пять, сорок! Да и не все они там, часть по городу ходит, в крогах сидит. А нужно-то всего лишь — схватить главных. И уж их-то точно не больше пяти! И деньги все свои получите. Не говоря уж о том, — добавил он, — что, поскольку все купцы перетрусили и сбежали, денег там много. На воровство я вас не подбиваю, но награду за реконкисту… за отъем города в пользу коренного населения… вы получите.

Почему именно реконкиста мне в голову пришла, подумал Гостемил? Какое отношение к Чернигову может иметь Иберия? И вдруг понял — какое.

Один из ратников распрямил плечи, прочистил горло, подошел к Гостемилу, и сказал:

— Я с тобой, болярин.

Следующим подошел воевода. Человек десять ратников сказали, что идут за свердами и топорами. Старясь выглядеть неприметно, многие из присутствующих вдруг вспомнили, что у них есть неотложные дела, и стали расходиться. Вскоре во всем помещении осталось человек пятнадцать, а также Светозар и его отец.

— Идем домой, — яростно шептал отец.

— Я должен показать, где лаз.

— Эй, добрый человек, мальчишку не тронь! — сказал воевода, показывая, что начальничьи полномочия все с ним остались. — Мы его отпустим, как только покажет.

— Мерзавец, скотина, — с отвращением сказал отец. — Втравил меня в дельце, любо-дорого. Была б мать жива, ухи бы тебе оторвала начисто, собакам скормила.

— А ты иди домой, добрый человек, — сказал ему воевода.

— А ты мне не указывай, — огрызнулся отец. — Я не ратник твой. Я ремесленник, всеми уважаемый. А теперь из-за того, что вы с болярином мальчонку не пожалели, придется мне с вами идти.

— Не нужно…

— Ты что же, думаешь, я сына своего с вами, горлохватами, пошлю, а сам домой покопычу? Ты бы может так и поступил, воевода капустный!

— Попридержи говорилку! — велел воевода.

— Тебе, чтобы ты делом своим занялся, понадобился заезжий болярин — пристыдить тебя! Так оно — дело твое, тебе платят. А я ремесленник, мне свердом вертеть не положено. Топором махать все умеют, а ты скаммель построй поди! Моя жизнь стоит десяти ваших, бездельники!

— Хватит! Satis![12] — громоподобно сказал Гостемил, и тихо продолжил, — Ну что ж, друзья, после блистательной речи скаммеледела ничего, кроме как идти на битву лютую, нам не остается. Но поскольку, как уж говорено было, силы противника могут оказаться превосходящими, следует применить ужасное коварство. И мы его применим.

Двое «ростовчан» у ворот детинца поворотили головы — кто-то долбал в ворота чем-то тяжелым с внешней стороны. Залезли на смотрелку и увидели ремесленника, в руке палка дубовая, в другой свиток.

— Тебе чего, дядя? — благодушно осведомились ростовчане.

— Мне нужно к главному, — сказал им ремесленник. — Велено передать ему грамоту от Ляшко.

— Ляшко?

— Да.

— Очень ему, главному, нужно — грамоты разбирать!

— Да ты знаешь ли, кто такой Ляшко, пень ростовский? — спросил ремесленник.

— Ты язык-то не распускай!

— Ляшко — воевода Ярослава. Он тут неподалеку, с войском.

Ростовчане переглянулись.

— А ты у них гонцом, что ли?

— Меня они схватили, и велели передать. А если не передам, так дом сожгут. Так сказали.

— А много у Ляшко войска-то?

— А мне почем знать! А только много наверное.

— Сколько?

— Страсть, как много. Не пересчитать всех.

Ростовчане снова переглянулись.

— Открывай, — тихо сказал один другому. — Пусть отнесет грамоту Проше.

— Проша спит. Похмельный он.

— Ну, кому-нибудь из его подхалимов.

— Тоже спят все.

— Ну так тому, кто не спит, только не чернявым, а нашим.

— В общем, конечно, надо.

Отодвинули засов.

А тем временем, пока забавлялись они разговорами, пятнадцать ратников, Светозар, и Гостемил зашли с южной стороны детинца. Лаз, на который вывел их Светозар, находился в густой сени деревьев и был узок, но для обычного человека сойдет.

— Болярин-то не пролезет, — сказал один из ратников шепотом.

— Пролезу первый, — заверил его Гостемил. — Теперь так. Я лезу, затем вы по одному просовываете сверды и топоры, и залезаете сами. Сверд, человек, сверд, человек. А ты, Светозар, иди домой, и спасибо тебе.

Светозар промолчал.

— Нет, Светозар, ты не стой и не молчи, ты домой иди. Иди, иди.

Светозар насупился и поковылял прочь от стены, шлепая по пожелтевшей и побуревшей траве босыми ногами.

— Ну, как говаривали… Цезарь и Креститель… аlea iacta est,[13] — сказал Гостемил и скользнул в лаз, да так ловко, что остальные только рты разинули.

— Который из домов здесь терем? — тихо спросил Гостемил, когда все пятнадцать заступили на территорию детинца.

Воевода, сделав многозначительное лицо, показал пальцем. Из окон терема доносились громкие голоса.

— Дурные манеры у гостей, — морщась, заметил Гостемил. — Чего они так орут… А вон то окно — это что?

— Занималовка, — подсказал воевода.

— Удачно. Низко расположена.

— Ставни заперты.

— Это ничего. Судя по шуму, основная часть гостей — в столовой и гриднице, остальные спят в спальнях наверху. Занималовка — то, что нужно. Быстро и тихо, все за мной.

— Но… — начал было воевода.

Гостемил, пригибаясь, побежал по направлению к окну. Ратники переглянулись и побежали за ним.

Встав перед окном в полный рост, Гостемил приподнялся на цыпочки, ухватил верхний край ставен пальцами, и одним рывком выдрал их обе с корнем. Подскочив, он укрепился руками на подоконнике и скользнул внутрь. Единственный человек в занималовке, темнокожий и темноволосый, как гости в Татьянином Кроге, так ошарашился неожиданным появлением Гостемила, что даже не крикнул и не бросился бежать. Гостемил сгреб его в охапку и толкнул в стену. Ударившись, человек осел рядом со стеной. Гостемил выпрыгнул снова наружу и стал подсаживать ратников по одному — им казалось, что они не влезали, а влетали внутрь, и приходилось им осторожничать, приземляясь, дабы не повредить ногу и не сломать руку. Гостемил снова залез внутрь и посмотрел на воеводу. Воевода пальцем показал, где находятся — столовая отдельно, гридница — отдельно.

Разделились на два отряда. Распахнули дверь и выбежали — воевода со своей половиной к столовой, Гостемил со своей — к гриднице.