Гостемил с трудом поднялся и огляделся. Гости стояли смирно, лучники направили на них луки.

— Что с этими делать, болярин? — спросил воевода.

— Что ты меня-то… спрашиваешь? — раздраженно сказал Гостемил, отдуваясь. — Я не посадник. Свяжите их, посадите в это… как его… удилище… нет, ристалище… ну, в общем, в острог. А то и отпустите, пусть едут домой. Мне-то что, мне только деньги мои нужны, незаконно гостями присвоенные. Ах, да, дознайтесь у них, куда они дели посадника, и освободите его. Впрочем, можете и не освобождать, толку от него, судя по всему, никакого. Тебе и быть, воевода, временным посадником.

— Ага, — сказал воевода. — Ну, тогда что ж… Тогда… свяжите этих двух сперва, — он показал рукой на главного и помощника.

Главный презрительно улыбнулся, будто ничего другого и не ожидал. Помощник покачал головой.

— Болярин, — сказал он. — Ты говоришь, не подумав. Нас прикончат этой ночью, и ты об этом пожалеешь.

— Почему же пожалею? — спросил Гостемил, подбирая обломок своего сверда и рассматривая его.

— Мы дети Зибы, — сказал помощник.

Гостемил замер.

— Близнецы, — добавил помощник. — Его зовут Шахин. А меня Ширин.

Гостемил бросил обломок на пол.

— Ширин — женское имя, — сказал он.

Помощник не ответил.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ. ДЕТИ ЗИБЫ

Несколько ратников съездили к одному из окрестных землевладельцев и под расписку воеводы привели пятерых холопов — закапывать трупы. Гостей похоронили сразу и без церемоний, «ростовчан» тоже. Среди убитых ратников оказался один христианин. Священника в церкви не было — и вообще богослужения прекратились около двух недель назад. Татьяна, суровая среднего возраста хозяйка крога, в котором остановился Гостемил, совершила по его просьбе обряд на правах обыкновенной христианки. Пленных ввергли в узилище, включая раненых.

Детинец наполнился ратниками — оказалось, их около двух сотен, и все они только что вернулись в город из каких-то отлучек по важным делам. Сунулись под часовню, где хранилось золото, а воевода, занятый административными неувязками, не успел вовремя появиться и поуправлять — возникла драка. Выявилось еще двое убитых. Затем золото вынесли наружу в мешках и разложили перед входом в терем. Воевода выдал каждому ратнику жалованье за три месяца. То, что осталось, показалось наблюдавшему брезгливо за действом со стороны Гостемилу смехотворно малым. Даже если ратники в радости и драке умудрились украсть половину золота — все равно трудно представить, что вот она — вся черниговская казна, вместе с золотом Семяшки и других купцов. Также прошел слух, что деньги увез сбежавший священник. Вытащили из узилища одного пленного «ростовчанина» и допросили, и вскоре выяснилось, что несмотря на то, что подозрения со священника не снимаются, основная часть казны скорее всего перенаправлена Свистуну в Семидуб.

— Что такое Семидуб? — спросил воеводу Гостемил.

— Так Свистун называет свой дом.

— И где же этот дом находится?

— Боюсь, что победа над черными лешими вскружила тебе голову, болярин, — ответил воевода. — Со Свистуном не хотел связываться даже сам Мстислав.

— Ничего, я выше Мстислава ростом, — сказал Гостемил. — Так где же?

Воевода вздохнул. Двое ратников, слушавшие разговор, переглянулись и посмотрели на Гостемила с восхищением.

— Откуда ты родом, болярин? — спросил воевода. — Хочу знать, где таких людей как ты женщины рожают.

— В Муроме, — ответил Гостемил, и подмигнул. — Так где же ваш Свистун обитается? Я не драться с ним собираюсь. Я сторонник дипломатии. Драки — примитивны оне.

— Ишь, какой скорый. Ты уедешь лясы точить со Свистуном, а мы тут разбирайся — откуда и зачем к нам гости пожаловали диковинные.

— Из Каира они к вам пожаловали, — сказал Гостемил. — В целях завоевания и порабощения вас. Вот все и разъяснилось. Теперь скажешь, где Свистун живет?

— В Черной Грязи.

— Я серьезно спрашиваю.

— Так называется место. Черная Грязь.

— Это где?

Воевода показал рукой.

— Юго-запад, — определил Гостемил. — На том берегу? Между Десной и Днепром?

— Да. Аржей пятьдесят по Сизой Тропке, через Сраный Мост.

— Заключаю по названию, что Тропка — не хувудваг.

Воевода засмеялся.

— Настолько не хувудваг, болярин, что страшно делается. Особенно ночью. Дело твое, но лучше бы ты у нас остался.

— Зачем? — удивился Гостемил. — Уж не думаешь ли ты, что мне в ваших палестинах полюбилось что-то? Два крога на весь город, писцов нет, скоморохов нет, единственный священник — и тот сбежал, и я его понимаю и, будь я священником, тоже сбежал бы.

— Видишь, болярин, все это можно исправить. Будь у нас посадником.

— Посадника назначает Ярослав.

— Временным. А когда Ярослав приедет, мы его попросим, чтобы он тебя определил на постоянную должность. Слышишь, ворота трещат? Это народ в детинец ломится — лицезреть своего спасителя.

Гостемил поморщился.

— Ладно, — сказал он. — Куда вы запихали пленников, пока я мыться ходил?

— В узилище.

— Это где?

— Это там.

— Я возьму себе двух.

— Дело твое, болярин. А по мне, так в холопы эти люди не годятся.

— Посмотрим.

— Которых двух?

— Главного и его помощника.

Воевода странно посмотрел на Гостемила.

— Помощник — еще куда ни шло. Но главного? Ты отвернешься, тут он тебя и прирежет, болярин.

Гостемил подумал, что в словах воеводы в первый раз за время их знакомства звучит здравый смысл.

— Хорошо. Вот что… до суда…

— До суда.

— Возьму только помощника.

— Кто-то из ратников слышал, — интимно сказал воевода, — что они дети какой-то… Зибы, что ли… и кто-то подметил, что главный…

— Ратникам сплетничать не пристало, — наставительно сказал Гостемил. — Но нет. Ни в каком родстве ни с какой Зибой я не состою, конечно же.

— Да, я понимаю.

Вскоре Гостемилу привели безбородого помощника со связанными сзади руками. Гостемил поблагодарил ратников и воеводу и положил руку помощнику на плечо. Помощник вздрогнул и хотел вывернутся, но боль в запястьях, локтях, бицепсах очень мешала.

— Конь мне нужен.

Тут же нашелся и конь — воевода рад был услужить Гостемилу в любой прихоти. Помощник стоял рядом с Гостемилом и смотрел в одну точку.

— Слушай меня, Ширин, — сказал Гостемил тихо. — Сейчас я сяду на этого коня… вот, того, которого ратник отчитывает за то, что он ему сапоги обосрал… Сяду на него, а тебя возьму под мышки и перекину через седло. Будто ты мой личный пленник. Персональный. И мы выйдем из детинца. Там будет много восторженных криков. Я повезу тебя в крог, где я остановился. И там ты будешь в безопасности. Если я выведу тебя отсюда пешком, тебя просто разорвут на части.

— Славянское говно, — сказал безбородый помощник.

— Тебе понятно то, что я только что сказал?

— Нет у вас, свиней, больше удовольствия, чем кого-то унизить.

— Не думаю, что это чисто славянская страсть, — заметил Гостемил. — Эй, дайте сюда коня! Сколько можно его отчитывать, наставники доморощенные, аристотели!

Ему подвели коня. Гостемил вскочил в седло, наклонился, взял пленника под мышки и, легко его подняв, перекинул через луку.

— Воевода!

— Да, болярин!

— Пусть приберут тут в столовой, а завтра в честь освобождения города дадим хвест! Зови смердов с едой, а повара я даю своего — лучшего в округе!

— Здрав будь, болярин! — закричали несколько ратников, радуясь.

Открыли ворота. Конь попытался выразить свое мнение по поводу веса всадника и дополнительного веса пленника, но Гостемил шлепнул его по загривку, и конь понял, что в данном случае его мнение не имеет веса. Восторженная толпа запрыгала, завопила, полетели в воздух черниговские старомодные, кособокие шапки. Гостемил поднял руку, приветствуя.

— Расступитесь, люди добрые, — сказал он народу милостиво. — Везу чудище диковинное к себе, мучить буду.