— И скоги.

— Но и сироты.

— И попрошайничают на улицах.

— Да. Ты хочешь, чтобы они также и жили на улицах?

Ярослав пожал плечами.

— Многие из них живут, — сказал он.

— На десять домов у Хвеопемпта не хватило расчетной смекалки, — объяснил Илларион. — Два дома он кое-как скрыл в учетной книге, и то плохо.

— Расчетной смекалки… О! — вспомнил Ярослав. — Хозяйке крога на Улице Рыжей Травы он перечисляет деньги. Ежемесячно.

— Да, князь. Хозяйка эта кормит и поит калек, вернувшихся из твоих походов с увечьями.

— Не только. И смерды покалеченные захаживают, никогда в походах не участвовавшие.

— Ты предпочел бы, чтобы их поили в твоем тереме? Я не против. Думаю, что и Хвеопемпт не был бы против.

Ярослав хотел было снова вспылить, но сдержался. Упрек был вполне заслуженный.

— Что еще тебе донесли о Хвеопемпте, князь? — продолжал Илларион. — У него служат три холопа и две холопки, которых он незаконно купил у караванщика.

— Да. Поговаривают, что с холопками он спит.

— Если бы он их не купил, они бы служили какому-нибудь магометанину в Багдаде, и спали бы с ним. Что-то еще? Ну, в городе говорят о нем всякое.

Ярослав улыбнулся.

— Что именно?

— Не хочу повторять.

— Почему же?

— Знал бы ты, что о тебе говорят в городе, князь.

— А что?

Теперь улыбнулись оба.

— Ладно, — сказал Ярослав. — Где он был во время вторжения?

— В Десятинной.

— Что делал?

— Руководил службой, благословлял, исповедовал.

— А ты?

— А я ему помогал. Исполнял обязанности дьякона. Дьякон сбежал.

— Удивительные дела творятся на свете, — посетовал Ярослав. — Все мне перечат. Я спасаю Киев, и сразу после этого моя же собственная жена предъявляет какие-то претензии, воины ворчат, священники бунтуют.

— Прости меня, князь.

— Прощаю.

— Ты еще не знаешь, за что. Я еще не сказал того, за что меня следует простить.

— Говори.

— Киев спас не ты, князь. Киев спас Гостемил. И об этом всем известно. И я советую тебе воздерживаться в публичных выступлениях от высказываний, подразумевающих, что это не так.

Ярослав помрачнел, сел на скаммель, и некоторое время молча смотрел на Иллариона тяжелым взглядом.

— Гостемил удержал Горку, — сказал он. — И то не всю.

— И Десятинную Церковь, — напомнил Илларион.

— Ну и что же?

— А ты выбил захватчиков с торга. Скажут, что тебе дороже торг.

— И будут правы?

— Я этого не сказал. Князь, мне очень приятно с тобой беседовать, как всегда. Но давеча в городе погибло много народу, и у меня в связи с этим много дел. Хвеопемпт один не справится.

— Не смей мне дерзить!

— Хорошо, князь, не буду, — Илларион смиренно опустил голову.

Ярослав снова встал и некоторое время стоял, опираясь на стол. Ему хотелось походить туда-сюда, раздумывая, но он не желал лишний раз демонстрировать хромоту.

— Пленных мы взяли около четырехсот, — неожиданно сказал он. — Что с ними делать, а, Илларион?

— Отпустить, — не задумываясь ответил священник.

— Почему-то мне казалось, что именно так ты ответишь.

Илларион поклонился.

— Можно идти, князь?

— Иди.

Киев спас Гостемил. Гостемил.

То есть как! Я в кратчайший срок собираю боеспособное войско, одним махом переправляю его в столицу, тщательно обдумав и обговорив в пути, чтобы не терять времени, план действий. Ночной захват города — такого, пожалуй, история еще не знала! И вот она, благодарность — «Киев спас Гостемил». Ратники в детинце постоянно упоминают. На улице, в церкви, везде звучит имя — Гостемил. Гостемил то, Гостемил сё. Это не Гостемил ли укрепил границы? Не Гостемил ли, поселяне, связал главные города Руси мощными, надежными хувудвагами? Не Гостемил ли построил тысячи церквей, дал народам единый справедливый закон, открыл школы, объединил полудикие территории и племена в единую просвещенную державу, оплот Церкви? Не Гостемил ли возвысил Киев до уровня Константинополя, наладил дипломатические и торговые отношения со всем миром, приглашал зодчих и ученых, вел переговоры с конунгами и императорами? Стараниями ли Гостемила превратилась Русь в цветущий край, на который с завистью глядят франки и готты, и с удивлением шведы и норвежцы? Гостемил ли сделал так, что Константинополь советуется с Киевом по вопросам константинопольской политики? Где она, благодарность народная? Всю жизнь отдал я благоустройству этой страны, но вот является какой-то муромский годсейгаре, родом из древлян, отдает несколько приказов, машет полдня свердом — и ему вся честь и всё внимание? О нем будут слагать легенды, ему будут поклоняться поколения, как языческому божку, а обо мне, быть может, забудут?

В гостиную вошла Ингегерд и быстро приблизилась к мужу.

— Не послать ли кого-нибудь к Гостемилу, — спросила она. — Он тяжело ранен, надо бы справиться о здоровье.

Ярослав сдержался.

— На улицах все еще опасно, — сказал он. — Еще не всех переловили. Потом пошлем. Кого-нибудь.

Пришел Владимир с повинной головой. Ярослав раздумывал, какое наказание назначить сыну, чтобы он запомнил урок, но и достоинства своего в глазах народа не уронил. Но первый же вопрос, заданный ему Владимиром, был о Гостемиле, и пришлось Ярославу гнать сына из гостиной взашей. Затем появилась Анька-перс и со свойственной подросткам невинной наглостью объявила отцу, сев перед ним на стол и подтянув коленки к подбородку, что ему нужно подстричь бороду, а то совсем старо выглядит.

— Тебе чего надо-то? — спросил, смягчаясь, Ярослав.

— На улицах опасно, говорят.

— Да. И еще неделю будет опасно.

— Порядок. Дай мне охранников.

— Зачем? Куда это ты собралась?

Помолчав невпопад, Анька сказала:

— А Гостемила проведать.

Ярослав выставил и Аньку. За Анькой последовала Элисабет, сроду не посещавшая отца, когда он был занят, и тоже попросила охрану — для визита к Гостемилу. И Ярослав не выдержал. «Хорла жирная» было самым мягким из эпитетов, которыми родитель наградил дочь в то утро.

Он позвал Ляшко и Жискара.

— Что в городе?

— Восстанавливаются. Торг отстраивают, друг к другу ходят с поздравлениями, — сообщил Жискар. — Возвращаются постепенно.

— Пять церквей уже служат, — добавил Ляшко.

— Ишь ты. Ладно. Хелье не заходил?

— Заходил, когда ты еще спал, князь, — сказал Жискар. — Сказал, что вернется попозже, у него к тебе важное дело какое-то.

— Почему ж не подождал?

— Друг его ранен, лежит дома, Хелье за ним ухаживает.

Ярослав кивнул, мрачнея.

— Уж этот мне Гостемил, — Ляшко покачал головой. — Только и разговоров.

— Да, — согласился Ярослав. — Не хотят ли его сделать князем, вместо меня? По-моему, уже пора.

— Надо бы тебе его навестить, мон руа, — заметил Жискар.

Ярослав мрачно на него глянул. Ляшко неприязненно посмотрел на Жискара.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ. КЕСАРЮ — КЕСАРЕВО

Гостемил не очнулся, но проснулся, к полудню, и застонал — лекарь, единственный несбежавший, которого давеча нашел Хелье, делал ему перевязку. Ширин сидела верхом на ховлебенке рядом с ложем, а Хелье стоял поодаль.

— Ширин? Ширин! — позвал Гостемил.

— Я здесь, отец. Не волнуйся. Пусть заживут раны. Раны не очень серьезные, но волноваться тебе сейчас нельзя.

Хелье, знавший толк в ранах, мог бы возразить, что раны вполне серьезные — были, во всяком случае. Но, бросив взгляд на распятие на стене, делать этого не стал, а только мысленно выразил благодарность. Чудо не становится менее чудесным от того, что ему нашли объяснение. Оно просто теряет ореол таинственности, защищающий людей от обыденности и неверия.

— Строжайше режимен необходим есть, — объявил лекарь, ни к кому в особенности не обращаясь. — Отдыхать и отвар травяной без оглядки выпить четыре раз спустя обед. И по мой мнение все еще возможет обойтись благоприятный результат.