ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ. УТРО СЛЕДУЮЩЕГО ДНЯ

Ночью сражаться неудобно — темно. После свалки у пристани битва продолжалась фрагментарно, короткими вспышками по всему городу. Несколько домов зажгли, выкуривая прятавшихся в них фатимидов, но ближе к полуночи мокрый снег неожиданно сменился ливнем, и ливень не прекращался до утра — целые водопады леденящей влаги обрушились на город, остановив пожары. Какой-то части фатимидов удалось бежать на уцелевших ладьях. Остальные, большинство которых принадлежало к отборным войскам, в плен сдаваться не желали и со зловещими улыбками шли на верную смерть, иногда даже бросив оружие.

Сделался серый влажный рассвет. Стычки продолжались, но все реже и реже. Отряды ярославова войска отбирали квартал за кварталом, не пропуская ни проулка, ни дома, обыскивая подвалы, забираясь на чердаки. Ярослав с двумя дюжинами ратников вошел в детинец, оглядел терем, и направился в Десятинную. Там его ждали жена и дочери. Через некоторое время в детинец вернулся его сын Владимир, усталый, взмокший, с перевязанным плечом, небрежный в одежде, со сверкающими глазами и со свердом в руке. И тоже сунулся в церковь. Ярослав вывел его из церкви и с размаху залепил сыну пощечину.

— За что? — возмутился Владимир, проливший кровь из плеча за Киев.

— За глупость, стоившую многих жизней.

Чуть поразмыслив, Ярослав отдал приказ десяти ратникам охранять дом магометанской семьи от любителей повозмущаться и помахать кулаками и дубинами при гарантированной личной безопасности. Христианскому правителю не к лицу опускаться до мелкой мести.

В подвале крога на Боричевом спуске люди Ляшко обнаружили прятавшегося там, дрожащего Судислава и быстро доставили в срочно прибранную гостиную каменной части терема. Ярослав, присев на скаммель, некоторое время мрачно рассматривал брата.

— Говорят, ты принял магометанскую веру, брат мой. Слышал я, что в разных весях она разная бывает. Судя по твоим помыслам, ты выбрал самую ярую степень веры той, которая велит магометанину, увидев неверного, убить его тут же. И решил ты начать с Киева. Целый город неверных!

— Что ж, брат мой, — ответил Судислав. — Убей меня, как убил ты остальных. Как убил ты Мстислава.

Ярослав улыбнулся мудрой улыбкой.

— Я не собираюсь перед тобою оправдываться, — сказал он. — Только замечу я тебе, что вера магометанская для лесов да оврагов не подходит. Секта магометан, к которой ты по слухам принадлежишь, поклоняется убийству и смерти. А люди вроде меня любят почему-то жизнь и жизнеутверждающие помыслы. Смерть, если любить ее, становится уныла и скучна. И люди, ее любящие — страшные, сильные, но очень, очень скучные. Как ты сам. И мысли у тебя мрачные, и сам ты мрачный, брат мой.

— Ты бы тоже был мрачный на моем месте.

— Ты имеешь в виду, что во Пскове жизнь унылая? Так ведь тебя никто не заставлял править Псковом. Отказался бы, переехал бы в какое-нибудь веселое место, хоть бы и в Веденец. А ты думал, что для увеселения твоего я тебе Левобережье отдам вместе с Тмутараканью?

— Попомни мои слова, Ярослав, ты плохо кончишь. Тебя будут ненавидеть.

— Меня и так ненавидят. И иногда мне хочется как-то эту ненависть оправдать. Меня называют деспотом, тираном, кровопийцей. И если я велю сварить тебя в кипятке, репутацию мне это нисколько не испортит. Скажи, ты действительно принял магометанство?

— Нет, — мрачно сказал Судислав.

— Я так и предполагал. Человек ты по-своему практичный. На это косо посмотрели бы твои союзники, Неустрашимые. Ладно. Посиди пока что в остроге, на этой неделе я решу, что с тобою делать.

Судислава увели. После этого в импровизированную занималовку вошел Илларион.

— Здравствуй, Илларион.

— Здравствуй, князь.

— Я рад, что ты цел и невредим. Счастлив тебя видеть.

— Я тоже рад тебя видеть, князь.

— Дело деликатное, Илларион. Подойди поближе, говорить будем тихо. Речь пойдет об отстранении Хвеопемпта от должности. И назначении на эту должность тебя.

— Я польщен, князь, но смею тебе заметить, что митрополита назначает Константинополь.

— Именно это я и хочу изменить.

— Замечательная мысль, князь. Но, как ты сказал мне, когда назначали Хвеопемпта, всему свое время.

— Ты уверял меня тогда, что время настало.

— С тех пор я изменил свое мнение.

Ярослав разглядывал Иллариона. Смышленый парень, иногда бывает добродушным, но характер взрывной, скандальный. Суровые серые глаза, слегка на выкате. По слухам — сын Александра. Если это так, то возведение его в должность митрополита автоматически укрепляет союзные связи с Орденом. Сейчас Орден содействует — иногда. С Илларионом во главе русской Церкви, Орден будет содействовать всегда. Средства, люди, сведения, весь мир.

— Мы действительно слишком зависим от Константинополя, и зависимость эта тяготит, Илларион, — сказал он.

— Это так, князь. Я не против уменьшения зависимости. Я всего лишь против смещения Хвеопемпта.

— Вот как? Почему же?

— У меня есть на то причины, личные, князь.

Этот парень не умеет без споров, подумал Ярослав. Тем лучше. Все духовенство поставит на уши — попы перестанут жиреть, станут активны.

— Хвеопемпт попустительствовал работорговцам и даже, кажется, брал с них пошлину, — сообщил он.

— Нет, — возразил Илларион. — Ручаюсь, что пошлину он с них не брал.

Может он, как Дядька Урж, не знает, что такое пошлина, подумал Ярослав? Нет, не может быть. На всякий случай он все-таки сказал:

— Мы произвели обыск в казне и обнаружили большое количество монет африканской чеканки.

— Такие монеты в Киеве нынче в ходу. И не только в Киеве. Обыщи любого годсейгаре, князь, и ручаюсь тебе, найдешь такие же монеты у него в калите.

Ярославу это было прекрасно известно. И тем не менее — упрямый Илларион! Князь нахмурился.

— Хвеопемпт дал благословение войску, ушедшему по приказу моего сына неизвестно куда и оставившему город на произвол судьбы, — сказал он, открывая настоящую причину своего недовольства.

— А что он должен был делать?

— Он должен был вразумить Владимира и Вышату.

— Он митрополит, а не главнокомандующий, князь.

— Что с того, Илларион! Его ведь не заставляли давать благословение. Просто попросили. Вот и сказал бы — нет, ребята, не нужно сейчас отсылать войско, оно нам здесь понадобится.

— Об этом он не знал.

— А догадаться было сложно?

— Мы не вникаем в военные дела, князь. К нам приходят воеводы и говорят — дайте благословение. И мы делаем несколько жестов правой рукой, иногда даже не отрываясь от чтения какого-нибудь фолианта. Лишь бы отвязались. Вот так, — он поводил правой рукой, изображая благословение без отрыва от чтения.

Распоясались, подумал Ярослав. Я отсутствовал три месяца — и вот, поразвязались языки, дерзят, никакого почтения. Этот мальчишка мне всем обязан, и никакого почтения!

— Послушай, Илларион, мне нужно сместить этого человека. Такова моя воля. Мой каприз, если желаешь. И ты должен мне помочь.

— Нет, князь. Если ты действительно намерен его сместить, тебе нужно будет заодно сместить и меня. И я, пожалуй, составлю Хвеопемпту компанию, чтобы ему не скучно было ехать в Константинополь одному.

— Не забывайся, Илларион! — Ярослав сверкнул глазами. — Ты острить со мной вздумал? Да еще и угрожаешь мне?

— Помилуй, князь!

— Как ты смеешь! Да за такие слова… — Ярослав поднялся на ноги, сжал губы, посмотрел вбок, и сдержался. — Я понимаю, Илларион, ты много пережил за последние несколько дней, — сказал он. — Но все-таки не забывайся!.. И вообще — что это ты вдруг выгораживаешь грека?

Илларион, помолчав, сказал:

— Хвеопемпт нужен Киеву, князь.

— С чего ты взял?

— Все священники сбежали, и греки, и славяне. От фатимидов. Хвеопемпт остался. Недавно его обвинили в растрате… На казенные деньги он купил два дома на Улице Рыжей Травы. В этих домах живут дети, сироты.