Противник был несколько старше меня по возрасту, и, как вскоре выяснилось, немного опытнее. Моя собственная молодость и провинциальный наряд, видимо, ввели его в заблуждение, но физическую силу противника он оценил сразу же и потому на первых порах вел себя осторожно. Некоторое время он танцующим шагом кружил вокруг меня, держа шпагу направленной мне в грудь и изредка делая ложные выпады. Затем, решив, что усыпил мою бдительность кажущейся пассивностью, щеголь набросился на меня с такой силой, что я с трудом парировал удары, сыпавшиеся с невероятной скоростью. Он атаковал легко и энергично, я же медленно отступал к глухой стене, выходившей на пустырь с северной стороны.

Заметив, что я отступаю, он усилил натиск. К счастью, я вспомнил совет мэтра Паре: «Если вам трудно защищаться – нападайте!» Улучив момент, я с силой отбил шпагу противника вверх и тут же сам атаковал его, заставив перейти от нападения к обороне. Несколько минут мы фехтовали, словно прилежные ученики на уроке. Вскоре мы поменялись местами. Теперь уже я вынудил его отступать к стене. Его действия становились все менее уверенными. В конце концов, он совершил ошибку, слишком энергично отреагировав на ложный выпад. Круговым движением отбив его шпагу, я отправил ее в правое верхнее положение. Несколько мгновений Шанлесси был совершенно открыт, и этого хватило, чтобы моя шпага вошла в его грудь. Какое-то время он изумленно смотрел на меня. Затем глаза его закатились. Я выдернул шпагу, и господин де Шанлесси медленно осел на землю.

Дуэль наша была окончена, я с гордостью посмотрел на секундантов. Похоже, гвардейцы не ожидали такого исхода. Они переглянулись, и вдруг один из них, шагнув ко мне, потребовал:

– Сдайте шпагу.

Я опешил.

– Сдайте шпагу! – повторил он, повысив голос. – Вы арестованы за нарушение эдикта, запрещающего дуэли!

При этом он обнажил свое оружие, и товарищ его сделал то же самое. Я приготовился к новой стычке, которая – я это понимал – была бы серьезнее только что окончившейся. И не только тем, что противников было двое. Внешне все обстояло так, что я отказался подчиниться приказу гвардейцев, находившихся при исполнении служебных обязанностей – я уже знал, что за исполнением эдиктов первого министра официально надзирали его телохранители. Но подчиниться – значило, во-первых, признать себя зачинщиком ссоры, а, во-вторых, в эдиктах говорилось о суровых наказаниях нарушителям – вплоть до отсечения головы. В случае признания меня виновным, мне не к кому было бы обратиться за помощью. Так уж лучше пасть здесь, со шпагой в руках, чем под топором палача.

Но прежде, чем гвардейцы атаковали меня, о себе заявил еще один участник события. Знакомый голос вдруг произнес:

– Одну минуту, господа!

Гвардейцы были удивлены не меньше моего. Шпаги опустились, хотя и не вернулись в ножны. Между тем из-за большого дуба, чьи корни взломали старую стену монастыря, неторопливо вышел обладатель странного имени «Атос». Подойдя к нам, он встал рядом со мной, положил руку мне на плечо и сказал, обращаясь к мушкетерам кардинала:

– Вы собираетесь арестовать этого господина? Но ведь не он был зачинщиком ссоры, а его противник, господин де Шанлесси, – мушкетер кивнул в сторону раненного, который в этот момент пошевелился и издал слабый стон. – Если не ошибаюсь, родственник господина Кавуа, вашего командира? И как же вы объясните ему маленькое происшествие, невольным свидетелем которого стали мы трое? – говоря все это совершенно спокойным голосом, Атос, тем не менее, демонстративно взялся за рукоять шпаги. Меня же более всего поразило то, что недавний мой знакомец выглядел и говорил так, словно это не он совсем недавно опустошил добрую дюжину анжуйского.

– Вас сюда никто звал, господин мушкетер! – заносчиво заметил один из гвардейцев. – И почему вы считаете, что этот господин не был зачинщиком?

Атос объяснил, все с тем же невозмутимым видом:

– Мое имя Атос, господа, а господин Портос – мой добрый знакомый. И все произошло почти сразу же после того, как мы с ним расстались. Шанлесси затеял ссору перед окнами моего дома – я живу на улице Феру. Привлеченный громкими голосами, я выглянул в окно и стал свидетелем происшедшего. Я обратил внимание на то, что при ссоре присутствовали два гвардейца из роты его высокопреосвященства. Кстати, вы случайно не знаете, кто именно это был?

Обладатели красных плащей нерешительно переминались с ноги на ногу. Они уже понимали, что арестовать меня просто так не удастся; серьезное же столкновение с двумя противниками их не привлекало. При имени моего нечаянного заступника заносчивость мигом слетела с обоих – видимо, в отличие от меня, они его хорошо знали.

– Господа, – сказал Атос примирительно, – не будем портить друг другу прекрасный день. Вы позаботитесь о своем приятеле – его необходимо перевязать как можно скорее, – мы же с моим товарищем отправимся по своим делам. А все, что здесь произошло, будем считать дружеским состязанием, которое, к несчастью, закончилось не очень удачно. Ведь так все и произошло, разве нет? – повернулся ко мне, и я с готовностью кивнул.

– Да, – пробормотал один из гвардейцев, – но что скажет Шанлесси, когда придет в себя? И что скажет Кавуа, узнав, что его родственника отправил в постель какой-то провинциал?

Атос пожал плечами.

– Во всяком случае, не будет взыскивать с тех, кто позволил его родственнику ввязаться в ссору с тем самым провинциалом, вместо того, чтобы предотвратить поединок, – небрежно заметил он. – И наверняка поблагодарит за заботу о здоровье Шанлесси. Напоминаю – раненый нуждается в хорошей перевязке и нескольких днях покоя. Последуйте доброму совету и, действительно, позаботьтесь о нем. Завтра я приглашен к герцогу де Ла Тремулю на обед. Там наверняка будет и господин де Кавуа. Если хотите, я расскажу ему обо всем случившемся.

«Красные» мушкетеры уловили скрытую угрозу, прозвучавшую в последних словах, и, не колеблясь более, убрали шпаги в ножны. Атос сделал мне знак, и мы поспешили покинуть место поединка, предоставив им заниматься тихо стонавшим Шанлесси.

Я немного робел в присутствии моего нового знакомого, так что мы прошли некоторое время в молчании, прежде, чем я решился поблагодарить его за своевременное появление. Он отмахнулся:

– Пустяки, совершеннейшие пустяки, сударь. Должен вам сказать, что считал своей обязанностью вмешаться. Всему виной, как я понимаю, стало то, что Шанлесси заметил вас в моем обществе, – и, видя, что я не понял, Атос пояснил: – Ну да, ведь сам-то он относится к друзьям кардинала, – мушкетер произнес это с легкой насмешкой.

Я еще не знал о соперничестве, существовавшем между «красными» и «синими» мушкетерами. Выслушав Атоса, коротко поведавшего об этом, я воскликнул:

– Так, значит, этот разряженный павлин не просто задирал человека, который ему не понравился! Черт возьми, в таком случае я ничуть не жалею, что ему досталось!

Несмотря на естественное возмущение, я испытал гордость за то, что меня причислили к прославленным воинам, – я усмотрел в том счастливый признак того, что желание мое будет исполнено.

– Да, вы неплохо держались, – согласился Атос. – Но теперь, Портос, вам придется быть настороже – вы обзавелись влиятельными врагами. Есть ли у вас друзья или покровители в Париже?

– Увы, – ответил я. – К сожалению, ни друзей, ни родственников, ни, тем более, покровителей у меня здесь нет. Я приехал чуть больше месяца назад из... Из Пикардии, – добавил я, назвав провинцию, противоположную моей родине.

– Из Пикардии? – повторил Атос с понимающей усмешкой. – Разумеется, хотя по вашему выговору я бы, скорее, принял вас за гасконца. Ну что же, из Пикардии – так из Пикардии. Я понимаю. Ведь Портос – вымышленное имя, так же, как и мое...

Я остановился, собираясь возразить ему, но мушкетер поднял руку.

– Ни слова более, я уверен, что у вас есть столь же веские причины носить его, как и у меня – называться Атосом, – учтиво сказал он. – И, конечно, в этих причинах нет и не может быть ничего бесчестного.