Как мог я забыть, что мой противник левша? Ведь об этом, со слов отца, мне поведал душ Карлуш – и именно потому, что я просил его указать на какую-то особенность моего врага!

Так или иначе, мне пришлось отступить. Я тоже поменял местами шпагу и кинжал. При этом дон Жаиме чуть ослабил натиск – видимо, он был уверен, что, сражаясь левой рукой, я окажусь беспомощнее.

Он ошибался. Я мысленно горячо поблагодарил мэтра Паре, заставлявшего часами упражняться в фехтовании и правой рукой, и левой. К тому же, левая кисть моя была утомлена в меньшей степени. Словом, схватка наша вновь обрела характер некоего равновесия. Поняв свою ошибку, дон Жаиме нахмурился и даже, как мне показалось, выругался вполголоса. Это ободрило меня, и теперь уже я перешел в наступление. Теперь он, действительно, слабел, с каждым мгновением. Несколько раз он даже открыл грудь, так что я едва не пронзил ее, – лишь в последний момент он чудом отбил шпагу, но тут же снова раскрылся. Меня охватил азарт – и это было самым опасным обстоятельством в нашем поединке. Да, я был моложе и сильнее – но он опытнее и хитрее. И ловушек у него в запасе было гораздо больше, чем я предполагал.

Между тем, я уже предчувствовал победу. Руки мои обрели привычную силу и ловкость, первоначальная робость перед тем, кого мой отец назвал настоящим дьяволом, тоже. Я был уверен в близкой победе.

Не знаю, что спасло меня от очередной хитрости. Может быть, уже бросившись упоенно навстречу неминуемому поражению, я неожиданно вспомнил обстоятельства гибели моего отца. И когда мой противник в очередной раз раскрылся, когда можно было предположить, что левая рука его с трудом поднимает шпагу, в кинжал едва держится в безвольно повисшей правой, в моем мозгу молнией мелькнуло: «Кольчуга!» Мне стало понятно, что он подставлял якобы незащищенную грудь под удар не от усталости. Под его камзолом, так же, как и во время поединка с моим отцом, была надета кольчуга. И в тот момент, когда я, в уверенности, что наношу смертельный удар, утратил бы бдительность, шпага моя уткнулась бы в стальную преграду, а его шпага легко вонзилась бы в мою действительно незащищенную грудь.

Я стал сражаться внимательнее, стараясь вести себя так, чтобы дон Жаиме ничего не заметил. Наконец, дождавшись, когда он раскроется в очередной раз, приглашая меня нанести последний удар, я нанес его – но не в защищенную кольчугой грудь, на что надеялся мой хитроумный противник, а немного выше – в открытое горло над ключицей.

И тотчас выдернул шпагу и отскочил.

На какой-то момент лицо дона Жаиме выразило сильнейшее удивление, он приоткрыл рот, словно хотел что-то сказать, но вместо этого громко захрипел. Глаза его закатились, шпага выпала из рук, и он осел на мостовую. Я утер лоб и перевел дух. Моя шпага вошла в его горло не менее чем на два вершка, я это видел – и все-таки какой-то неосознанный страх перед этим человеком еще гнездился в моем сердце. Я хотел подойти ближе к телу поверженного врага, но что-то удерживало меня от этого. Я вложил шпагу в ножны и пошел прочь.

Мне удалось сделать лишь несколько шагов. Я услышал предостерегающий возглас Арамиса, так вовремя вернувшегося на место стычки: «Портос, берегитесь!» – и инстинктивно отпрянул в сторону. Тотчас за моей спиной грохнул пистолетный выстрел. Пуля просвистела буквально в волоске.

Я оглянулся и замер. Картина, представшая моему взору, парализовала мои члены. Я увидел стоящего во весь рост дона Жаиме и сразу же вновь вспомнил слова отца, сказанные им перед смертью: «Этот человек – сам дьявол!» Действительно, в чудовищно искаженном лице моего врага, не было ничего человеческого. Неверный свет луны обратил его в жуткую маску исчадия ада.

Я стоял, не будучи в силах пошевелиться, и только смотрел с ужасом на жуткую фигуру моего врага. Из раны в горле струилась кровь, казавшаяся черной, глаза метали молнии, рука с разряженным пистолетом все еще была направлена в мою сторону.

Не знаю, что случилось бы, если бы пистолетов оказалось два. Скорее всего, он убил бы меня вторым выстрелом. Ужас обратил меня в подобие каменной статуи, представлявшей собою отличную мишень.

Так прошло несколько томительных мгновений. Наконец, глаза душ Сантуша закатились, оружие выпало из разжавшихся пальцев, и мой враг рухнул навзничь.

За спиной моей послышались быстрые шаги. Арамис остановился рядом со мною и сказал потрясенно:

– Черт побери, Портос, я же видел, как вы проткнули ему глотку!

– Если бы не вы, я бы лежал сейчас с размозженным черепом... – заметил я дрогнувшим голосом.

– Мое предупреждение запоздало, – возразил Арамис. – Ваше счастье, что у него в момент выстрела дрогнула рука, – с этими словами мой друг спрятал шпагу, которую до того держал в руке. – Должен вам заметить, Портос, что поворачиваться спиной к противнику, не удостоверившись в его смерти, весьма легкомысленно. Могу напомнить вам некогда случившуюся печальную историю капитана Матаса. Пощаженный им противник убил славного капитана ударом в спину. Нравы человеческие с тех пор не изменились, уверяю вас.

– Я вовсе не собирался его щадить, – произнес я вполголоса. Губы не слушались меня, голос прозвучал хрипло. – Но это настоящий дьявол, Арамис... – с этими словами я бросил взгляд на неподвижное тело. В какой-то миг мне почудилось, что дон Жаиме вновь пытается подняться. Я судорожно схватился за шпагу. Но нет – он не шевелился.

– Дьявол? – с сомнением повторил он, быстро обретя привычную невозмутимость. – Нет, всего лишь человек, одержимый желанием вас убить. Видимо, у него были на то веские основания. Но вы его все-таки прикончили. Когда он стрелял, жизнь уже оставила его тело... – Арамис бросил взгляд на неподвижного дона Жаиме, покачал головой. – Вы идете?

– Да, – ответил я. – Но прежде я хочу убедиться в том, что с ним действительно покончено.

Мой друг молча пожал плечами и отошел в сторону. Я медленно приблизился к лежавшему и присел на корточки. Да, на этот раз дон Жаиме душ Сантуш, убийца моего отца, был мертв. Я выпрямился. Я чувствовал странную растерянность, вернее – опустошенность. Я вдруг понял, что этот человек, мой враг – вместе с тем был последней ниточкой, связывающей меня с прошлым, с тем Исааком де Порту, который оставил провинциальный Ланн и прибыл в Париж – около двух лет назад. С тем Исааком де Порту, который старательно избавлялся от гасконского акцента, с тем, который спасал семейство Лакедем, с тем, кто страстно желал отомстить за смерть своего отца.

С тем, кто некогда был влюблен в девушку по имени Рашель.

Теперь мне казалось, что вместе с Жаиме душ Сантушем ушла и та часть моего «я», которая носила древнее имя, данное мне родителями при рождении. Здесь, на площади, стоял Портос, мушкетер роты его величества, которой командовал граф де Тревиль.

Я вновь склонился над мертвым врагом. Черты его разгладились, в них не было более ничего демонического; губы чуть раздвинуты, словно в улыбке. Я всматривался в его странно спокойное, даже умиротворенное лицо так, как всматривался бы в самого себя, вернее – в Исаака де Порту.

– Да... – прошептал я еле слышно. – Да, да... Здесь, на улочке Феру, лежит не только Жаиме душ Сантуш, убийца Авраама де Порту, но и Исаак, отомстивший за эту смерть. Оставайтесь же здесь оба, покойтесь отныне с миром, и позвольте Портосу жить другой жизнью.

Прежде, чем отправиться домой, мы еще раз заглянули к Атосу. Гримо промыл и перевязал рану, напоил своего господина горячим вином и уложил в постель. Атос спал, и, несмотря на жар, его состояние не вызывало опасений.

Словно услышав наши шаги, Атос открыл глаза.

– Как вы себя чувствуете? – спросил я.

Он улыбнулся краешком губ:

– Как человек, в грудь которого вогнали несколько дюймов доброй стали... – он снова закрыл глаза. Убедившись, что он не потерял сознание, а просто уснул, мы ушли, оставив нашего друга попечениям верного Гримо. Уже на улице, прежде чем расстаться с Арамисом, я хотел спросить его: что именно он успел услышать из сказанного мне доном Жаиме. Но так и не спросил. В дальнейшем Арамис ни разу не вспомнил о той ужасной ночи. Тем не менее, мне почему-то кажется, что он знал правду о моем прошлом.