Внезапно его чуть не ослепил яркий свет, исходивший из какой-то странной лампадки, которую держал в руке некий господин.

- О, здрафстфуйте, дорогой херр Петрофич! - сладким голоском произнес незнакомец, и Соловей с ужасом узнал того улыбчивого господина, что его чуть не съел на большой дороге. Грозный Атаман попытался было зарыться в то, на чем сидел, а господин Херклафф тем временем деловито водил фонариком по сторонам.

- Зер гут, и даже посуда есть ф наличии, - радостно добавил людоед, когда луч выхватил из тьмы вилы и лопату. - Пошелайте мне приятнофо аппетита!

Петрович дрожал, как осиновый лист - спасения ждать было неоткуда. Но тут совершенно неожиданно в конюшне вспыхнула еще одна точно такая же лампадка - ее держала Дама В Черном, или, иначе говоря, Анна Сергеевна Глухарева.

Увидав Петровича, Анна Сергеевна с похотливым урчанием двинулась в сторону навозной кучи, но дорогу к вожделенной цели ей преградил Херклафф:

- Либе фройляйн, што фам здесь надо?

- Его! - решительно указала Анна Сергеевна на Петровича. Тот дрожал пуще прежнего и прикидывал, что хуже - быть съеденным или еще раз обесчещенным. Ни то, ни другое его совсем не радовало.

- Пардон, фройляйн, однако я пришел раньше фас, - учтиво раскланялся Херклафф.

- А мне плевать! - надменно процедила Глухарева. - Прочь с дороги!

С этими словами Дама подбежала к Петровичу и сходу завалила его на навозную кучу. Так как Соловей не был знаком с первой заповедью жертвы насилия, то вместо того чтобы расслабиться и получить удовольствие, он дико заверещал.

Однако Анну Сергеевну, похоже, это еще больше возбуждало - она чуть не зубами разрывала на Петровиче его неказистую одежку.

Оторопевший от такой наглости Херклафф не сразу пришел в себя, а когда увидал, что его добыча вот-вот достанется сопернице, решительно схватил Петровича за ногу и потянул к себе. Анна Сергеевна не сдавалась, а несчастный Петрович, чувствуя, что его вот-вот разорвут пополам, орал уже просто неблагим матом.

И тут дверь распахнулась, и в конюшню ворвались трое охранников с секирами наголо.

- Что за шум? - грубо спросил старший.

- А мы тут разфлекаемся, - нехотя выпустив Петровича и состроив некое подобие улыбки крокодила, чуть не пропел людоед. - Не так ли, фройляйн?

- Так, - буркнула Анна Сергеевна, столь же нехотя оторвавшись от Петровича.

- Развлекайтесь потише, - подозрительно оглядев всех троих, сказал охранник.

- А-а, ну так мы уше заканчифаем, - елейным голосом произнес Херклафф. С этими словами он как ни в чем не бывало подал руку Глухаревой. Та бросила последний вожделенный взор на Петровича и, увлекаемая людоедом, вместе с ним покинула конюшню.

Главный охранник погрозил кулаком жалобно поскуливающему Грозному Атаману и вместе со своими товарищами вышел следом за Анной Сергеевной и Херклаффом.

Петрович вновь остался наедине с кромешной темнотой и кучей навоза.

***

А на веранде царского терема веселье шло своим ходом: уже изрядно хлебнувший из своей скляночки доктор Серапионыч обучал Чумичку танцевать летку-енку, а Дормидонт, глядя на них, хлопал в ладоши и заливался беззаботным смехом, будто малое дитя.

В это же время Чаликова и Рыжий, расположившись на деревянных чурках возле костра, негромко беседовали.

- Извините, господин Рыжий, за чисто журналистское любопытство, говорила Чаликова. - Я ведь так понимаю, что ваша реальность не ограничивается Кислоярским царством, Белой Пущей и ближайшими окрестностями, не так ли?

- Да, разумеется, - согласился Рыжий, подкинув в костер небольшое полено.

- А мне вот интересно - что находится у вас на месте наших Москвы, Петербурга, ну там Парижа, Рима и прочих центров мировой цивилизации?

- Я не очень хорошо знаком с той действительностью, которую вы называете своей, - чуть подумав, ответил Рыжий. - Я ведь бывал не дальше вашего Кислоярска, мне надолго отлучаться нельзя. Но я слышал и о Москве, и о Ленингра... то есть Санкт-Петербурге. В нашей действительности Москва - это небольшой захудалый городок на периферии Смоленского княжества, а на месте Санкт-Петербурга до сих пор стелятся нетронутые чухонские болота.

- А я вот за это время успела побывать и в Москве, и в Петербурге, сказала Надя. - Ну, в Москве-то я постоянно живу, у меня там родители и брат, хотя в последнее время больше бываю в Кислоярске. А вот Петербург...

Знали бы вы, какая это красота, какое величие - одетая в гранит Нева, Зимний дворец, Мойка, Адмиралтейство, белые ночи, когда одна заря сменить другую спешит, дав ночи пол часа...

В глазах Рыжего промелькнула какая-то неясная тень, однако он выдавил из себя улыбку:

- Да, должно быть, это весьма красивый город.

- И вы знаете, там живут очень интересные люди. Я вот познакомилась с одной семьей. - И, не глядя на собеседника, Чаликова добавила: - Некие Веревкины. - Рыжий непроницаемо молчал, наблюдая за искорками костра, и Надя продолжила: - Очень милая и интеллигентная семья, Марья Петровна уже на пенсии, а Семен Васильевич еще работает, преподает в школе математику.

Знаете, жизнь сейчас трудная, на одну пенсию прожить сложно, а они все никак не могут отказаться от дурных советских привычек - ну там читать "Новый Мир", ходить в музеи, на выставки, в театр...

- И где они живут? - разомкнул уста Рыжий.

- Да там же, где и раньше, на Литейном, - ответила Надя. - Впрочем, вам это название, должно быть, ни о чем не говорит. Сын у них пропал без вести лет двадцать назад или чуть больше, а дочка замужем, у нее двое детей, и живут они, если не ошибаюсь, в Тихвине, это под Санкт-Петербургом.

- Весьма любопытно, - заметил Рыжий. - Непонятно только, для чего вы все это мне рассказываете?

- Да, действительно, - согласилась Чаликова. - Совершенно не для чего.

Неожиданно Рыжий вскочил:

- Давайте, Надя, подойдем поближе к терему. Кажется, наш Государь занялся раздачей слонов, надо проследить, чтобы он не очень увлекался. Рыжий подал Наде руку, и они направились к терему.

А на веранде царь Дормидонт, собрав вокруг себя всех, кто находился в тереме, толкал речь:

- Ну что, мы тут, понимаешь ли, собрались все те, кто ковал нашу победу над лютым ворогом. И я решил всех вас наградить по-царски!