* * *

Жизнь в разбойничьем лагере протекала на редкость мирно. Охотились, ягоды, грибы да корешки собирали, отсыпались - то ли после прежних передряг, то ли готовясь к новым, а скорее, и то и другое одновременно. Конечно, дозорных выставили со всех сторон, и проезжающих порой останавливали с благой целью облегчить их слишком тяжелые кошельки. Но этими делами занималась любая банда, лесная вольница Робина Лох-Лей всегда славилась более крупными "операциями". У Вильфрида и раньше возникало подозрение, что без Робина и его таланта организовать людей этот отряд вскорости обратился бы в две-три рядовых шайки, какие заканчивают или на виселице, или на каторге - невелика разница, впрочем. И теперь он еще раз уверился в этом: временные командиры вольницы, Мик-Мельник и Алан Таль, дисциплину-то поддерживали, но не более. Делать, кроме как ждать атамана, было решительно нечего. Бездельничать сакс не любил, а посему на следующее утро после "поселения", как рассвело, отправился побродить по окрестностям. То есть это он сказал "побродить"; сам Вильфрид точно знал, куда и зачем направляется, но не считал необходимым сообщать об этом кому попало. Просто по старой привычке. ...Мозель был не особенно полноводен, рыцарю не составило труда перебраться на тот берег - вода приходилась лишь чуть выше пояса. Преодолев небольшой, скользкий скат, он обнаружил сразу три вещи. Во-первых, это оказался на самом деле остров, отделенный от берега (и, соответственно, от городка, названного в честь рыцаря Тристрама) узкой, мелкой протокой. Во-вторых, остров явно имел обитателей, поскольку на северной его оконечности прилепилась хижина, над которой вяло курился дымок. И в-третьих, не далее как в полудюжине шагов от него стояла, по-кошачьи зажмурившись и подставив улыбающееся лицо лучам утреннего солнца... - Ребекка! Девушка вздрогнула, выстрелила испуганным взглядом в сторону неожиданного возгласа, и сразу же расслабилась. Улыбка вновь осветила ее лицо. - Приятный сюрприз, сэр Вильфрид Ивинге. - Ни мягкий акцент, ни сама она ничуть не изменились за пять лет. - В добром ли здравии твоя супруга, леди Ровин? Рана уже не болела так, как в первые месяцы. Однако лицо рыцаря все равно выдало достаточно, чтобы Ребекка поняла: увы, не суждено было этим двоим "жить долго и счастливо". - Ровин... умерла семь месяцев назад... - запнувшись, проговорил Вильфрид. - Вроде от горячки... не знаю. И ничего, ничего не смогли сделать!.. - Извини, - тихо произнесла девушка. - Мне жаль, что так получилось... будь я тогда там... Рыцарь покачал головой. - Меня ты спасла, но то была лишь рана от копья. Ровин же забрали... - он не договорил. - Аббат Колгрим сказал, что это - расчет, расплата за... - Не верю, Вильфрид, - твердо заявила Ребекка. - Я тоже не верю, - почти шепотом согласился он. - Не может, не должен Суд Стали, Суд Чести взыскивать плату - да еще ТАКУЮ плату... Я защищал тебя не от воли Господней, а от ордена храма. И защитил, доказав, что никакая ты не колдунья... Девушка вздохнула - Таким, как они - ничего не докажешь. Ни словами, ни мечом... Ловчие, гончие псы Malleus Maleficorum, изничтожают всех и вся, кого только заподозрят в колдовстве. А они с храмовниками одного поля ягоды... уж и не знаю, кто из них хуже. - Хельбера я терпеть не мог, но он был рыцарем, пусть даже храмовником и франком. А Ловчие... то, что мне о них доводилось слышать, чертовски малоприятно... Но, во имя святой Диланы! - вскипел вдруг Вильфрид, - неужто нельзя поговорить ни о чем другом? Пять лет не виделись все-таки!

* * *

Ривке никогда и не надеялась... то есть нет, надеялась, конечно, что рыцарь из Ивинге когда-нибудь станет ей не только другом. Она надеялась на это, примерно как вор надеется однажды найти на дороге мешок новеньких цехинов. Да, он из благородного рода саксов, а она - Ивриим, у которых "благородства" не существует (точнее, оно не исчисляется теми же критериями, что у прочих народов Европы, слишком давние корни имеет это племя - каждый из них, ныне живущих, имеет в предках не одну дюжину героев, царей и вдохновленных Богом пророков). Да, он христианин, верный сын церкви, а она - Ивриим, которых сия святая церковь ставит на одну ступень с неверными-язычниками, лишь немногим выше еретиков. Все это было между ними. А еще между ними было то, что следовало бы назвать "влечением", когда двое сходятся неосознанно, повинуясь некоему зову, велению - сердца, души, какой-то третьей силы... А еще между ними был стоящий на границе со Швицем старый замок Донаркейль, где их обоих держали в плену барон-разбойник Фрон де Беф и его сообщники - рыцарь храма Хельбер и мятежный сенешаль Лоррейна Роланд Брасс; замок Донаркейль, под обугленными развалинами которого нашли свой последний приют и барон, и сенешаль, и несчастный Ицхак - старый отец Ривке. А еще между ними были разложенный костер, ожидавший только искры, чтобы принять колдунью в свои огненные объятия, и священное ристалище Тарнхальд, вокруг которого в мрачном безмолвии стояли стражи храма, солдаты Леорикса и толпа простолюдинов; ристалище, где за жизнь, честь и свободу девицы-Ивриим бились насмерть доблестные христианские воители: оруженосец Короля-Льва, сэр Вильфрид Ивинге, еще не полностью оправившийся от ран, и сильнейший из лоррейнских рыцарей храма, сэр Бриан де Хольц-Хельбер... покрытое песком ристалище, на которое пролилась кровь рыцаря-храмовника, отменив вынесенный судом Malleus Maleficorum вердикт о сожжении колдуньи Ребекки, именуемой также Ребеккой из Лудуна. А еще между ними была царственная леди Ровин, прямая наследница королевского рода Элезингов, леди Ровин, которую Вильфрид Ивинге любил с детства. Ривке не завидовала ни ее благородству, ни красоте, ни положению, потому что не считала себя ни ниже, ни хуже, а обладать высокой царской властью никогда не жаждала; но не завидовать дару любви, полученному Ровин от сына Седрика из Роттервальда, она не могла. А еще между ними - и вот это Ривке просто обязана была похоронить в себе, - встала смерть Ровин. Правду сказали Вильфриду, его жена не умерла бы, не защищай он колдунью на Божьем Суде, на Суде Стали. На суровом суде, который всегда выносит справедливый приговор, не зависящий от улик и доказательств, что позволяют несовершенному человеческому правосудию на краткое мгновение приподнять повязку с глаз Фемиды; и приговор этот всегда приводится в исполнение. Иной раз - руками людей, не подозревающих, что стали вершителями высшей воли. Иной раз - руками людей, прекрасно знающих, что и почему делают. Иногда же - вовсе обходясь без посредничества смертных, без содействия этих мощных, но очень уж своенравных и непослушных инструментов. Леди Ровин умерла, потому что Ребекка из Лудуна, несправедливо обвиненная в колдовстве - что неопровержимо доказал на Суде Стали своим копьем и мечом сэр Вильфрид Ивинге, - БЫЛА колдуньей...