Постепенно мысли приобрели совсем другое направление. Как там Сережа переговорил со своими родителями? Я была убеждена, что никакая, даже самая отрицательная их реакция его не остановит. Просто совсем не хотелось лишних осложнений во взаимоотношениях. Ладно, скоро приедет, все узнаю.

Только сейчас вспомнила, что даже не спросила, когда его ждать обратно. А так бы пошла на вокзал. Там всегда пахнет смолой. Я стою на перроне и с нетерпением вслушиваюсь в объявления диктора. Почему-то на мне одеты только джинсы и рубашка, а на ногах — легкие мокасины. И чего я так среди зимы вырядилась? Странно, мне совершенно не холодно. Естественно, солнышко вон как светит. И вот наконец прибывает поезд. Красивый такой, ослепительно серебристый. Турбовинтовой. Я такого никогда не видела. И даже окошки у него круглые, как у самолета. Я даже не удивилась, когда к нему подали трап. Открылась дверь, и на трап вышли официанты в смокингах и бабочках с подносами в руках. Всем выходящим они наливали шампанского и поздравляли с Новым годом. Вот появился и Сережа. Я стала проталкиваться к нему поближе. Официант с вежливым поклоном вручил ему бокал с шампанским. Наконец Сережа увидел меня. Ничего не было слышно, но по его губам я прочитала: «За твое здоровье, Аленушка!» Но тут, откуда ни возьмись, появился Кап Капыч в мокром костюме и в носках. Размахивая бутылкой водки в одной руке и пустой рюмкой в другой, он бросился к Сереже со словами: «Давай выпьем на б’уде’шафт! Тогда Иеночка меня поц’еует!» Возникла настоящая суматоха. Полицейские в американской форме подхватили Кап Капыча за руки и стали уговаривать: «Вам непременно надо освежиться!» Какие-то люди кричали, указывая на меня пальцами: «Поцелуй его! Это она не хочет его поцеловать!» Тут из самолетного поезда вышел судья в черной мантии и белом парике с бронзовым колокольчиком в руке. Мне с трудом удалось его рассмотреть, потому что солнце светило прямо в глаза. Свободной рукой он схватил Сережу за рукав, стал звонить в колокольчик и громко кричать: «К порядку! Вы все будете оштрафованы за неуважение к суду!» Все уже давно успокоились, а он все продолжал настырно трезвонить.

Ой, кажется, я немножко уснула…

С трудом соображая, я открыла глаза. Прямо в лицо мне бил свет настольной лампы, а возле дивана вовсю разрывался телефон. Кое-как я схватила трубку и промычала в нее что-то нечленораздельное.

— Привет, Аленушка! С Новым годом! Ты что, спишь еще? — это был Сережа.

— Да. Тебя тоже. Привет, — я почему-то стала отвечать в обратном порядке. — Ты откуда?

— Из общаги. Я уже час, как в Минске.

— А что, судья тебя сразу отпустил?

— Какой еще судья?

— Ну, тот, из самолета. То есть из поезда… — тут наконец я немного проснулась и сообразила, какой бред я несу. — Ой, Солнышко, не обращай внимания. Я действительно спала, когда ты позвонил, да еще сон дурацкий приснился, вот у меня все и перепуталось. Ну, рассказывай быстрей, как ты съездил?

— Все отлично. Можно сказать, получил добро.

— Что значит «Можно сказать»? — насторожилась я.

— Да не бойся ты, действительно все хорошо.

— Ну так расскажи толком!

— Слушай, Ежик! Судя по тому, что ты только что нагородила, ты вряд ли способна сейчас воспринимать какую-либо информацию. Давай быстренько просыпайся, я через часок заеду и все тебе расскажу.

Я бросила взгляд на часы. Батюшки, да уже третий час дня! В пожарном порядке я умылась, позавтракала (или уже пообедала?), привела себя в порядок и к Сережиному приходу была уже полностью готова. Поздравив с праздником моих родителей, Сережа составил мне компанию попить кофе, и мы отправились куда-нибудь погулять.

Едва мы вышли из подъезда, я задала мучивший меня вопрос:

— Ну, не томи, рассказывай, как все было!

— Да нормально все было, я же тебе говорю! Правда, мама заохала-заахала сначала. Но это не по поводу тебя лично, а по причине самого факта предстоящей свадьбы. А потом стала допрашивать меня с пристрастием, выясняя кто ты есть на самом деле.

— А ты что ответил?

— Сказал, как есть. Ежик, мол, человекообразный.

— Да ну тебя!

— Ну что ты на самом деле! Просто рассказал про тебя, про твою семью, работу. Она сначала побухтела немного для виду, а вечером говорит: «Ты знаешь, тут у нас в магазине костюмы неплохие продавались, надо бы тебе померить». Так что все в порядке, не волнуйся.

— А папа?

— А с папой — еще веселее. Отозвал меня в сторонку и спрашивает: «Сынок, а не рановато ли? Ты ведь еще аспирантуру не закончил». А я ему говорю: «Вспомни, папа, во сколько лет ты сам женился». Он только хмыкнул.

На улице был жуткий холод. Зима как никак, январь — не май. Глядя на мою посиневшую физиономию, Сережа спохватился:

— Да ты у меня совсем замерзла!

— Есть немного, — ответила я, стуча зубами.

— Тебе надо срочно горячего чаю или кофе! Поехали ко мне в общагу!

— Да ну, там вечно полно народу. Я уже наобщалась за прошедшую ночь на год вперед. Хочется побыть с тобой вдвоем.

— Что ты! Как раз никого нет, все на праздники разъехались, даже Славик уехал. К тому же мама наддавала мне с собой кучу всяких вкусностей. Поехали!

Действительно, это было наилучшее решение. Я забилась в уголок на Сережиной кровати, укрывшись одеялом, и тихо блаженствовала, а он хлопотал, заваривая чай и раскладывая всевозможные пирожки и прочие домашние припасы. Тепло! И вообще здорово.

Чай был просто прекрасный, пирожки — изумительные, а главное — рядом был он, мой Сережа.

Какой он заботливый, внимательный! Как чудесно пахнут его волосы, какие ласковые у него руки. Губы такие нежные, а щеточка усов слегка колется. Хочется к нему прижаться, ближе, ближе! Ощутить его каждой клеточкой, всем своим существом, хочется слиться и раствориться друг в друге!

И случилось то, что давно и естественно должно было произойти. Нас обоих накрыла теплая мягкая волна, потом подхватил шторм, закружил, понес куда-то, туда, где забываешь обо всем, где нет места мыслям и логике. Нежность и страсть, легкий бриз и ураган — все смешалось, закружив вихрем вокруг нас.

— Только ты, милая! — шептали его губы.

— Только ты! — повторяла я, словно эхо.

А потом мы долго лежали обнявшись, не в силах пошевелиться и вымолвить хотя бы слово.

— Ты представить себе не можешь, как я тебя люблю! — нарушил молчание Сережа, погладив меня по волосам.

— Могу. Потому что тоже очень люблю тебя. Потому что хочу всю жизнь быть с тобой.

— Я тоже, — он немного отстранился от меня и взглянул прямо в глаза. — Всю жизнь.

— Всю жизнь, — снова эхом повторила я.

— Знаешь, ты такая красивая! Я тебя запомнил еще тогда, на этом первом субботнике в Раубичах. Только познакомиться не решился.

— Я тоже тебя тогда запомнила! «Товарищ в красных ботиночках», как обозвала тебя тогда Макса за твои бордовые сапожки.

— И потом все на тебя смотрел, — продолжал он. — Когда ты с Мишкой вашим встречалась. Тогда я решил, что все равно тебя отобью.

— Я? С Мишкой?! Да никогда я с ним не встречалась! С чего ты это взял?

— Ну… Вы с ним тогда шли по коридору… Вот я и решил.

— Да мало ли с кем рядом мне приходилось ходить по коридорам!

— Ну, подумаешь, показалось значит. Какая впрочем разница. Я ведь все равно решил с тобой познакомиться.

— Момент ты, конечно, для знакомства выбрал просто прекрасный! Шея у меня свернута, голова немыта. Красавица, нечего сказать. Да еще рядом — Макса, глядя на которую буквально все ребята голову теряли.

— Вот именно. Посмотрел на тебя, на твою свернутую шею и подумал: «Пропадет ведь без меня». А на счет Максы — ты права, конечно, она красивая, — он вдруг стал серьезным. — Но уж очень какая-то холодная, далекая. А ты — совсем другое дело. Ты не просто кукольно красивая. В тебе что-то такое есть особенное. Шарм, как говорят французы.

— А знаешь, тогда, на той конференции, когда я сидела со своей свернутой шеей, мне было так плохо, что в голове не было ни одной мысли. Тут ты заходишь. А я сама себе и думаю: «Товарищ в красных ботиночках… Усы отпустил… Какой симпатичный стал…» И потом вдруг еще одна мысль: «Я выйду за него замуж!» Я тут же обругала себя за такие глупости, даже отвернулась, чтобы на тебя не смотреть.