Прощай, почтенный Павел Христофорович, будь здоров и да продлит тебе Бог свою милость.

Душевно почитающий Ермолов

10 марта 1840 Москва.

12

Почтенный Павел Христофорович

В числе войск от здешнего корпуса отправляющего к тебе идет молодой офицер барон Баде, родственник хорошего моего знакомого. Сделай мне одолжение, приласкай его как весьма порядочного молодого человека и потому, что горит желанием быть употребленным под твоим начальством. Я не только не дал ему надежды, говорил напротив, что скорее предположить должно, что сделать это будет для тебя затруднительно.

Вчера прибыл из Пбурга Головин и ни с кем не видевшись отправился для свидания с братом в окрестностях Москвы; вероятно скоро возвратится. Плохо ему было жить до приезда в Пбург фельдмаршала, но лишь появился он, тотчас переменилось его положение, все пошло успешнейшим образом, представления все утверждены, и за самое преобразование внутреннего в Грузии управления, в котором как говорят, он участвовал немного более, разве тем только, что сидел в Комитете и согласился с предложением, вероятно, не возражая. Итак, любезнейший Павел Христофорович, он к Вам отправляется в великих победах. Надобно в числе Пенатов поставить образ могущественного воеводы.

Непонятною его силою даются способности служащему, ею творятся люди государственные или, по крайней мере, беспрекословно принимаются за таковых. Положение неисповедимо! К содержанию Головина прибавлено по 25 т рублей в год и он едва ли не сравнен с Главнокомандующим.

Теперь по доверенности, в которую он облечен, ожидать можно, что дела Ваши не встретят ни малейших затруднений, а собственно им произведенные присовокупятся к числу чудес.

Что делает Ваш Раевский, готовящийся стать на чреду Главнокомандующих, здесь слухи, что он имеет случай сделаться самостоятельным и что будто и сам ты рад от него избавиться. Это принадлежать будет к числу чудесных распоряжений, принявших начало в обширных соображениях Воронцова.

Прости, что заболтался, у тебя нет лишнего времени счислить пустяки.

Будь благополучен, чего от души желает истинно почитающий

Твой Ермолов.

12 апреля 1840 Москва.

13

14 февраля 1841 от Алексея П. Ермолова.[24]

Почтеннейший Павел Христофорович

Не престаю твердить родителям, просящих рекомендательных писем о детях их, что они ни к чему не служат, и что в глазах твоих лучше всегда предстательствовать способности и даровании молодого человека, не менее того однако же есть случай, что я не могу отказать в сих письмах и решаюсь скучать тебе ими, и теперь я в том положении.

Письмо сие представит тебе господин Бибиков, которого я не только не знаю, но даже не видел никогда. Он, как говорит, отлично учился в Школе Правоведения, одарен хорошими способностями и желал служить на Кавказе под начальством Твоим, спешит туда отправится. Твой взгляд на него, и если он будет счастлив что обратит на себя твое внимание определит, что из него должно будет выйти!

Писавши тебе как будто ex officio теперь несколько слов скажу по сердцу: Получил письмо твое о последних действиях твоих и о успехах их увенчавших. Понимаю труды твои, вижу, сколько еще таковых предстоять должно и разумею сколько утешительно чувствовать приносимую ими пользу. Но отнюдь не удивлюсь, если через некоторое время пожелаешь отдохновения.

Здесь разные слухи насчет вождя Вашего Головина, но я не верю, разве приложит к тому руку Ган, могущественно поддерживаемый. Вчера узнал, что отзывается Раевский и на место его Анреп. Впрочем, слухи здешние, которым верующих мало. Итак, другая страна озарена будет блеском слов Раевского!

Ваш берег Черного моря не одного еще похоронит Геракла!

Вскоре надеюсь прислать к тебе на службу одного из моих воспитанников, который разве потому только не удостоится быть de la chair a canon, что нет пушек у горцев или что судьба справедливая сберегает его в добре горячки или поноса, что гораздо приличнее негодяю, который ничему не хотел учиться.

Положусь на строгую справедливость твою почтенный друг. Никакого снисхождения по дружбе ко мне и всю строгость и взыскательность.

Он даже сожаления не достоин, ибо редко встречается создание более бесчувственное, упрямое и с наклонностями более низкими.

Желаю тебе благополучия и успеха в делах твоих.

Душевно любящий Ермолов

14 февраля 1841 Москва.

14

От Ермолова[25]

Москва 17 ф‹евраля› 1841.

Почтеннейший Павел Христофорович.

Три дни назад писал к тебе с Г. Бибиковым, которого любимая мысль была служить в твоих войсках и вкратце, предварительно уведомил, что вскоре пришлю на службу одного из моих воспитанников.

Теперь, позволю об этом объясниться несколько пространнее.

Мальчику, посылаемому, только 16 лет, и в ребячестве оказывал он лучшие умственные способности, нежели обнаружились впоследствии, хотя, впрочем, и теперь нельзя назвать его глупым. Молодость его не была пренебрежена, ибо он учился с другими детьми моими, а когда они поступили в артиллерийское училище, он отдан был в институт Лазаревых в Москве, где начальником, служившим прежде в артиллерии офицер весьма хорошо мне знакомый, имел о нем особенное попечение, где наблюдал за ним инспектор классов, известный профессор, приятель мой, но на всё это не взирал, и на требование более четырех лет в Институте, он только что перешел из самого низшаго класса, куда поступают ребята и то не за успехи, но единственно потому, что неловко было оставить между детьми болвана толстого и большого роста. В нем леность непреодолимая и отвращение к наукам, которого ничто, ни самое наказание победить не сильно. Трудно поверить, что он и того не знает, что пять лет назад было ему какое ни будь втолковано. Словом сказать, что я в жизни моей не встречал животного более упрямого и бесчувственного. Я ничем не мог его устыдить, не видел ни разу покрасневшим.

Суди, любезнейший друг, как отец, утешающийся детьми своими, что я должен чувствовать все низкие его свойства, делающие его достойным украшением виселицы. Какие различные чувства вселяют в меня другие мои дети, с отличными успехами учащиеся в Петербурге, где один из них выйдет офицером годом прежде него. Это бывает в училище, по установленному порядку классов.

Сделай милость, любезнейший Павел Христофорович, определи его в службу на праве вольноопределяющихся. Я боюсь, чтобы дружба твоя ко мне не была виною излишнего к нему снисхождения, которого по истине он не достоин. Но я должен думать, что тебе легче последовать врожденному твоему чувству справедливости.

Определи его в Тенгинский полк, который чаще в деле с горцами, ибо ему осталась единственная надежда все достать службою и храбростию. Надежда, конечно, основательная, ибо есть офицеры равного с ним невежества и между тем даже полезные.

Велика милость твоя будет, если чрез некоторое время он произведен будет в унтер-офицеры. Это много облегчит его службу, но я почитаю необходимым, чтобы он послужил рядовым. Хотя бы даже несколько долее, чтобы не могли того почесть несправедливым предпочтением. Твоего благоусмотрения и я уверен, что если представится случай, где он усердием и храбростию обратит на себя внимание начальника и поведения его заслуживать будет одобрения, Ты, конечно, наравне с другими, представишь его к производству в офицеры. Это не будет тогда нарушением справедливости и порядка.

Не знаю, почему наименовал я Тенгинский полк для определения его, не лучше ли будет который ни будь из линейных батальонов в крепостях на берегу Черного моря. Там скорее схватка с неприятелем. Не устрашусь я если выгоды по службе купит он ценою величайших опасностей. Таков должен быть его жребий – по рождению, по свойствам же его. Это одно может отблагодарить его в глазах моих. Ты легко уразумеешь, почтеннейший друг, что к подобному существу не могу я иметь чувств нежного родителя.