…когорта Громоносного легиона… – Когорта составляла одну десятую легиона и состояла из трёх манипулов или шести центурий. В последней редакции упомянут Молниеносный легион (или легион Fulminata, от латинского fulminatio – молния, a fulminator – громовержец). Сведения эти Булгаков почерпнул из книги Э. Ренана «Антихрист», в XIX главе которой говорится: «Тит выехал из Александрии, высадился в Кесарии и отсюда двинулся на Иерусалим во главе грозной армии. С ним были 4 легиона: пятый Македонский, десятый Фретенский, двенадцатый Fulminata, пятнадцатый Апполинарийский…» (Э. Ренан. Антихрист. Спб., 1906, с. 255). Эти названия Булгаков неоднократно использовал в разных редакциях.

…клянусь пиром двенадцати богов, ларами клянусь… – Двенадцать главных греческих богов-олимпийцев: Зевс, Гера, Посейдон, Гестия, Деметра, Аполлон, Арес, Гермес, Гефест, Афина, Афродита, Артемида. У римлян соответственно: Юпитер, Юнона, Нептун, Веста, Церера, Аполлон, Марс, Меркурий, Вулкан, Минерва, Венера, Диана.

Лары – в древнеримской религии добрые духи, охранявшие дом и семью.

…Но он, – тут гость метнул взгляд, – отказался его выпить. – По иудейскому обычаю осуждённым предлагалось выпить напиток, заглушающий несколько боли. «Дали Ему пить уксуса, смешанного с жёлчью; и, отведав, не хотел пить» (Матф. 27:34). «И давали Ему пить вино со смирною; но Он не принял» (Марк. 15:23).

…в числе человеческих пороков одним из самых главных он считает трусость. – Это обвинение относится не только к Пилату. Вспомним хотя бы письмо Булгакова к своему другу и биографу П. С. Попову (4 апреля 1932 г.), в котором он признавался: «В прошлом я совершил пять роковых ошибок… Но теперь уже делать нечего, ничего не вернёшь. Проклинаю я только те два припадка нежданной, налетевшей как обморок робости, из-за которой я совершил две ошибки из пяти. Оправдание у меня есть: эта робость была случайна – плод утомления. Я устал за годы моей литературной работы. Оправдание есть, но утешения нет».

О «двух припадках робости» можно сказать лишь предположительно. Первый – это разговор со Сталиным, когда Булгаков не сумел сказать ему что-то очень важное, о чём жалел всю жизнь. Второй – это разрыв с Еленой Сергеевной Шиловской в 1931 году, который казался Булгакову окончательным.

Страсть имеет ли какую-нибудь? – Влюблён. – В окончательной редакции: «У него есть одна страсть, прокуратор… – Страсть к деньгам».

Иудейская власть и их церковники, как видите, навязали нам неприятное дело об оскорблении величества… – Эта фраза в окончательной редакции была снята автором.

…вымазав полы палюдаментума… – Палюдаментум – военный плащ полководца.

…в Нижнем Городе… – По описанию Иерусалима Иосифом Флавием в 4-й главе пятой книги «Иудейских древностей» город был расположен на двух противолежащих холмах (один на западе, другой на востоке), разделённых долиной. На более высоком западном холме (Сионе) находился Верхний город, на восточном холме (Акре) – Нижний город.

– В масличное имение, в Гефсиманию за Кедрон… – Гефсимания находилась на северо-восточной окраине Иерусалима на западной стороне Елеонской (Масличной) горы. Название происходит от еврейских слов «гет шемет», что значит – масличное точило. Во времена Христа там был сад маслин.

Кедрон – небольшой поток на восточной границе Иерусалима. Протекал по долине, находившейся между Елеонской горой и городом. Переводится с еврейского как «чёрный», «мутный».

Как-то сразу Иуда понял, что погиб… – В следующей машинописной редакции: «…Иуда шарахнулся назад и слабо вскрикнул:

– Ах!

Второй человек сзади преградил ему путь. Первый, что был впереди, торопливо спросил Иуду:

– Деньги, которые получил от Каифы, с тобою? Говори, если хочешь сохранить жизнь!

Иуда закричал отчаянно, но не громко:

– Тридцать тетрадрахм! Тридцать тетрадрахм! Всё, что получил, с собою. Вот деньги! Берите, но отдайте жизнь!»

…перекрестили верёвкой. – Почти в каждую фразу этой главы заложен глубокий смысл. Убийцы «перекрестили» кошель верёвкой для того, чтобы напомнить первосвященнику Каиафе, что он повинен не только в крови Иуды, но прежде всего в гибели распятого на кресте.

В тени оно представилось ему белым как мел и неземной красоты. – В следующей машинописной редакции: «…представилось смотрящему белым как мел и каким-то одухотворённо красивым».

…человек в хламиде… – Хламида – короткий плащ, надевавшийся поверх хитона.

– Он встанет <…> когда прозвучит над ним труба Мессии, но не раньше… – В последующих редакциях Низа исчезает из сада ещё до убийства Иуды. В связи с этим был изъят и значительный кусок текста. Но мысль о возможном «воскрешении» Иуды была сохранена писателем. Только с вопросом о «чистоте» выполненного убийства к Афранию обращается уже не Низа, а сам Пилат. И ответ Афрания на вопрос Пилата (« – Так что он, конечно, не встанет?») приобретает оттенок более выраженной зловещей иронии.

« – Нет, прокуратор, он встанет, – ответил, улыбаясь философски, Афраний, – когда труба Мессии, которого здесь ожидают, прозвучит над ним. Но ранее он не встанет!»

Над городом висела неподвижная полная луна, горевшая ярче светильников. – Эту картину великого праздника в Ершалаиме под знаком грядущей беды писатель в последующих редакциях не только усилил, но и спроецировал на другое время и на другое место: на город, в котором создавался великий роман: «…всадник неспешной рысью пробирался по пустынным улицам Нижнего Города, направляясь к Антониевой башне, изредка поглядывая на нигде не виданные в мире пятисвечия, пылающие над храмом, или на луну, которая висела ещё выше пятисвечий».

…калиги… – Сапоги.

…ещё при Валерии Грате… – Валерий Грат – четвёртый прокуратор Иудеи, управлял провинцией с 15 по 26 гг. н.э.

…не покончил ли он сам с собою? – Писатель высказывает предположение, как могла родиться легенда о самоубийстве Иуды. Тем самым Булгаков не следует евангельским повествованиям о смерти Иуды, согласно которым Иуда раскаялся, возвратил Синедриону деньги и повесился. И это не случайно. Убийство Иуды Булгаков задумал сразу, в первой же редакции романа. По мысли писателя, человек, совершивший такое преступление, едва ли способен на раскаяние, но от сурового возмездия он не может уйти.

…несколько далее… «кристалл». – В последней редакции: «Тут Пилат вздрогнул. В последних строчках пергамента он разобрал слова: «…большего порока… трусость». Вина Пилата в поздних редакциях подчёркивается писателем.

– Нет, потому что ты будешь меня бояться. – В последней редакции далее следовало: «Тебе не очень-то легко будет смотреть в лицо мне после того, как ты его убил». Только здесь писатель столь категоричен в определении вины Пилата.

– Не будь ревнив … ты один, один ученик у него! – В последней редакции: «…я боюсь, что были поклонники у него и кроме тебя». И так уже сурово «приговорённый» писателем прокуратор ещё более усугубляет свою вину, признаваясь Левию, что личность Иешуа была ему симпатична. Несомненно также, что Булгаков перебрасывает через тысячелетия едва различимый мостик к другому властелину, не скрывавшему, что высоко ценит талант писателя. В последние годы своей жизни Булгаков всё более ощущал трагизм своего положения. И когда после запрета «Батума» писатель тяжело заболел, он однажды ночью сказал Елене Сергеевне, что «он», Сталин, убил его.